в своём творчестве. Хлебосольная княгиня Тенишева не единожды позировала своим друзьям, но отзывалась она об этом опыте без всякого удовольствия, а о результате их усилий – без малейшего почтения.
Репину Мария Клавдиевна, по собственному признанию, позировала столько раз, что ей это до смерти надоело. Илья Ефимович находился тогда в зените славы – к моменту его знакомства с Тенишевой (в 1891 году) уже были написаны «Иван Грозный и сын его Иван» (1885, Третьяковская галерея), «Не ждали» (1884–1888, Третьяковская галерея), «Запорожцы пишут письмо турецкому султану» (1880–1891, Русский музей); сам же художник уже вышел из Товарищества передвижных выставок, отметив это событие персональной выставкой в Академии художеств. Но княгине общественное мнение было не указ: Репин раздражал её своей льстивостью, да к тому же портреты, ради которых приходилось сидеть неподвижно в каких-то нелепых позах, получались один другого хуже. Всего за четыре года знакомства Репин написал семь портретов Марии Клавдиевны, и ни один ей по-настоящему не нравился, она считала – это грубые карикатуры. Но многотысячные гонорары за свою работу художник за редким исключением получал исправно. А ведь мужа княгини репинские портреты тоже невозможно раздражали! «Он их просто видеть не мог», – восклицала Тенишева.
Самое большое недовольство у неё вызвал портрет, писанный в 1896 году, – там княгиня изображена в чёрном платье, с жемчугами на шее (Смоленский государственный музей-заповедник). «Репин всегда боялся красивых складок, мягких тканей в женских портретах, – вспоминала Тенишева. – Ему, как истинному передвижнику, подавай рогожу: иметь дело с ней было покойнее. Затеял он как-то писать меня в чёрном домашнем платье, шерстяной юбке и шёлковой кофточке, и к этому более чем скромному туалету он непременно захотел прилепить мне на шею пять рядов крупного жемчуга». Тенишева возмущалась, спорила, но Репин стоял на своём. В руки княгине была отдана тетрадь романсов Чайковского, чтобы всякому стало ясно – она певица. Это тоже расстроило Марию Клавдиевну, ну а больше всего её взбесил коричневый колер, выбранный мастером для фона.
Придиралась она и к другим работам Репина – зачем усаживать её в буковую качалку? Почему он никогда не пишет дамам ноги – не умеет их изображать, что ли? На портрете, который теперь хранится в Минске (1892–1893, Национальный музей Республики Беларусь), у Тенишевой не только ног нет, так ещё и рука «оказалась сломанною, точно приставленною». Репин дважды присылал княгине этот портрет, и дважды она его не принимала, так что уязвлённый живописец выставил его в конце концов с подписью «Повелительница», желая таким образом высказать Тенишевой своё «фи».
Гостя в Талашкине Репин как-то раз сделал портрет Киту (1896, частная коллекция, Чехия) и тоже измучил её своими сеансами, льстивыми комплиментами, но самое ужасное, негодовала Тенишева, что он «вздумал написать за спиной Киту открытый пёстрый ситцевый зонтик». Подруга княгини никогда зонтов «не употребляла», да к тому же в помещении это выглядело крайне нелепо! Киту пыталась робко спорить, но Репин и здесь настоял на своём. Готовая работа не принесла ничего кроме разочарования.
У княгини были и другие претензии к прославленному мастеру. Все не перечислишь, назову лишь несколько. Портреты кисти Репина, считала Тенишева, со временем темнели, потому что из экономии художник писал их на самом простом керосине. Сам он имел прискорбный недостаток вкуса и даже «отсутствие всякого инстинкта красоты». Любил примазаться к выгодным заказам, был напускным либералом, брался за священные сюжеты, которые ему категорически не удавались… Наконец, в мемуарах княгиня в открытую обвиняла Репина в том, что он «усердно угождал, подлаживался к толпе, <…> гнался за лёгким успехом, пустившись, например, по пути дешёвого, льстивого иллюстратора Льва Толстого, постоянно изображая его то с плугом, то за другими работами, то босиком – Толстой под всеми соусами».
В этом водопаде критики, который Тенишева вылила на голову Репина, чувствуется серьёзная личная обида. Поначалу она была благодарна мастеру за советы (иногда они даже бывали вместе на этюдах), радовалась, что он принимает участие во всех её затеях. Во флигеле петербургского дома Тенишевых, выходящем на Галерную, княгиня с дозволения мужа устроила частную художественную мастерскую под руководством Репина, где обучался в числе прочих молодой Иван Билибин. В Петербурге эту мастерскую-студию называли Тенишевской, она быстро завоевала известность, и поступить туда считалось большим везением. Одновременно с этой школой Мария Клавдиевна открыла рисовальное училище в Смоленске, и Репин ей с этим тоже помогал. Но школа проработала лишь несколько сезонов, да и сотрудничество с живописцем Репиным продлилось недолго. Закрытие студии Тенишева объясняла тем, что это был каприз Репина, так как «интересы, которые он преследовал, не увенчались ожидаемым успехом». А Илья Ефимович утверждал, что княгиня, попав под влияние Александра Бенуа и других декадентов, охладела к традиционному искусству.
Кстати, многие молодые ученики студии Репина были о Тенишевой не слишком высокого мнения. Вот как отозвалась о ней в своих автобиографических записках Анна Остроумова-Лебедева: «Княгиня Тенишева – очень богатая женщина, решившая покровительствовать искусствам, хотя, кажется, сама мало смыслит в них, но имеет осторожность советоваться с понимающими людьми».
С Александром Бенуа Тенишева познакомилась в Париже, где оставивший дела на заводе Вячеслав проводил со своей супругой зимы. Жили вначале на Елисейских Полях, потом муж сказал, что нужно обзавестись собственным домом, и обрадованная княгиня стала искать что-нибудь подходящее. И нашла прелестный дом с расписными потолками, зимним садом и конюшнями: можно было зимовать!
Париж давно стал для Тенишевой родным, но каждый раз на исходе зимы её упорно тянуло в Россию. Впрочем, на сей раз она решила распорядиться свободным временем с максимальной выгодой для собственного художественного образования – и поступила в ту самую Академию Жюлиана, о которой подробно писала Мария Башкирцева в своём знаменитом «Дневнике».
По соседству с Тенишевыми проживал знаменитый портретист Леон Жозеф Бонна, известный также как коллекционер, обладатель рисунков Рембрандта. Бонна и княгиня подружились, мастер давал своей русской соседке ценные советы касательно живописи, а сам сделал портрет Вячеслава Николаевича.
Мария Клавдиевна часто бывала на аукционах, покупала вазочки Тиффани и керамику. Посещали супруги и скачки, выставляя там лошадей с конного завода Киту. Съездили в Амстердам, где отмечался 300-летний юбилей Рембрандта и была представлена великолепная выставка его шедевров.
Коллекция акварелей, собранных на тот момент Тенишевой, была уже довольно обширна, но известных имён в ней было всё-таки недостаточно. Княгиня пригласила к себе начинающего художника Александра Бенуа (для неё – просто Шура), он тогда бедствовал, не получал помощи от родных, но, следуя зову таланта, работал и с трудом сводил концы с концами. Бенуа уже