— Полагаю, тебе уже пора идти? — спросил он меня.
— Ага. Извини. Мама не разрешает мне разговаривать с мальчиками, пока я не научусь распознавать того, кто явно уже занят.
Дешевый удар, но этот придурок его заслужил.
Рик снова замолчал, и к нему вернулось чувство стыда, как и должно было быть. Нам не следовало флиртовать.
— Скажи мне, как это исправить, — умолял он, пока Гриффин продолжала колотить в дверь и выкрикивать непристойности. Вполне возможно, она была самым циничным человеком на свете. Даже если бы я простила их, будьте уверены, она никогда бы этого не сделала.
С богом, Маэко.
— Не уверена, что ты сможешь, — тяжесть этой правды легла на мои плечи, и я была рада, что уже сижу. Розы. Я почувствовала запах роз. — Не думала, что когда-нибудь смогу, но я уже простила тебя, — честно сказала я ему. — Но не знаю, смогу ли я когда-нибудь снова доверять тебе.
Он снова замолчал, а потом…
— Ты прощаешь меня? — прошептал он. В его тоне слышалось облегчение, а также удивление.
— У тебя есть ребенок, о котором тебе не разрешалось знать — ребенок, рожденный в союзе, о котором ты, очевидно, все еще достаточно заботишься, чтобы сохранить его после всего этого времени. Я знаю, почему ты колебался, и понимаю. Вот почему я не могу просить тебя отвернуться от них. Я не могу нести ответственность за то, что кто-то другой не является тем, кто он есть на самом деле. Включая меня саму.
— Брэкстон…
— Ты освободил меня, — закрыв глаза, я почувствовала, что могу влететь. — Хьюстон? Лорен? Знаю, вы слушаете, — я услышала движение на заднем фоне и представила, как они наклоняются ближе. — Вы тоже освободили меня, — прошептала я им. — Но доверять вам — значит просить меня снова взвалить на себя этот груз, и… я не могу.
Я почувствовала извинение на своих губах и проглотила его.
Я не буду жалеть.
В течение нескольких блаженных недель они могли попросить меня набросить лассо на Луну, и я бы попросила их передать мне веревку.
Но они не боролись за меня с помощью правды.
Они предпочли потерять меня с помощью лжи.
На заднем плане послышалось шарканье, когда телефон перешел из рук в руки, а затем в трубке послышалось тяжелое дыхание.
Лорен.
Я поняла, что это он, еще до того, как он заговорил. Не знаю, как. Просто знала.
— Мы услышали, что ты сказала, и я говорю тебе, что этого будет недостаточно, — предупредил он. Я чувствовала, как он кипит, даже через телефон, и вцепилась в простыни, пока они не оказались у меня в кулаке. — Ты хочешь закончить тур? Отлично. Но знай вот что. Это не конец, пока все не закончится. Ты предъявила свои права, пронзив стрелой наши сердца, а теперь пустишь нам кровь.
Он повесил трубку.
ШЕСТЬДЕСЯТ
Так вот как она захотела поиграть.
Она жалась к своим подругам, чтобы мы не могли подойти слишком близко. Они никогда не отходили от нее ни на шаг. Ни разу с того момента, как они втроем появились в аэропорту. Мы предположили, что ее подруги пришли проводить ее, пока не заметили багаж. Этого хватит им на пару недель.
Рев в моей голове не утихал до тех пор, пока я не начал рассуждать рационально.
Рано или поздно им придется покинуть Брэкстон.
Нам потребуется больше трех месяцев, чтобы проехать через одну только Европу, и у нас оставалось еще четыре континента. Каждый раз, когда взгляд Брэкстон встречался с нашим во время двенадцатичасового перелета, я задавался вопросом, думала ли она тоже об этом.
Она не может избегать нас вечно.
И если она хотела, чтобы мы поверили, что у нас нет ни единого шанса, она посылала какие-то безумно противоречивые сообщения. Она была здесь только по той причине, что ей все еще было не все равно.
Кто-то должен был предупредить ее, что если она уступит нам хоть дюйм, мы пройдем целую чертову милю. Может быть, это сделали ее подруги, и именно поэтому они были здесь.
Единственным недостатком их плана было то, что они не могли остаться. Мы все это знали, но никто не осмеливался сказать ни слова.
К тому времени, когда мы приземлились в Берлине около полудня, мы все устали и страдали от смены часовых поясов, поэтому направились прямиком в отель. Хотя я знал, что никто не будет спать.
Хьюстон, Лорен и я строили заговор, но и они тоже.
Завтра вечером мы выйдем на сцену перед семьюдесятью тысячами зрителей на Олимпийском стадионе, так что у нас будет достаточно времени для озорства.
— Ух ты, — заметила Гриффин, оглядывая вестибюль отеля и все его великолепие.
— Я никогда раньше не останавливалась в таком шикарном месте, — выпалила Маэко.
Я тоже огляделся, пока наша охрана сопровождала нас шестерых к лифтам, и попытался увидеть это глазами девушек. Можно подумать, что сирота, который рос ни с чем, пропускал приемы пищи и носил дырявую одежду до двадцати двух лет, никогда не привыкнет к такой роскоши.
Прошло всего шесть лет.
Впервые я, возможно, отождествил себя с Лореном, на которого, казалось, никогда не производило впечатления что-либо с высокой ценой. Я думал, он просто избалован, каковым он и был, но в этом было нечто большее… и в нем самом.
Правда заключалась в том, что жизнь быстро надоедала.
А без того, что действительно имело значение, было легко вообще перестать заботиться об этом.
Я взглянул на Брэкстон и постарался не слишком пристально смотреть на ее улыбку. Она рассказывала своим подругам об отелях, в которых мы останавливались, разговор, который, я был уверен, у них уже состоялся, но все было понятно. Ей нужно было отвлечь себя от неизбежного.
Дани, которая встретила нас у лифта после регистрации, передала наши ключи и сказала, что Ксавьер скоро поднимется, чтобы поговорить с нами. Он прилетел на пару дней раньше вместе с тур-менеджером и остальной командой, чтобы убедиться, что все пройдет гладко. Задержка длилась всего две недели, но наша драма все равно доставляла огромное неудобство слишком многим людям.
На волне слухов все, конечно, решили обвинить Брэкстон.
Интересно, была ли она посвящена в это или слишком сильно погрузилась в душевную боль, чтобы заметить пристальное внимание.
Чутье подсказывало мне, что ни то, ни другое не ускользнуло от ее внимания. Я удержался от того, чтобы подойти к ней, как раз в тот момент, когда Гриффин послала мне взгляд, призывающий отступить. Может быть, она увидела искушение в моих глазах.
Как бы сильно меня ни раздражал этот питбуль, я испытал облегчение, что у Брэкстон был кто-то, кто мог присмотреть за ней после того, чего она избежала в Фейтфуле. Было очевидно, что ее друзья будут защищать ее до последнего вздоха, но и мы тоже.
Нам просто нужно было, чтобы Брэкстон снова в это поверила.
Мне просто нужно было, чтобы она поверила, что я всегда выберу ее.
Подниматься на лифте было чертовски некомфортно. Никто не проронил ни слова, пока мы не поднялись на одиннадцатый этаж. Девушки вышли и сразу же повернулись, когда мы не последовали за ними.
— Куда вы направляетесь? — спросила Брэкстон, нахмурившись. Она забыла, что ей не должно быть все равно.
Двери уже закрывались, когда Лорен ответил:
— В пентхаус, детка!
Ее подруги закатили глаза, в то время как Брэкстон спрятала улыбку, когда Лорен подмигнул ей в последнюю секунду. Я сразу же повернулся к нему, как только двери закрылись. Мы были всего на один этаж выше их, так что поездка должна была быть короткой.
— Ты уже готов поговорить со мной? — спросил я его.
Лорен усмехнулся, продолжая смотреть вперед:
— Нет, и никогда не буду. Ты, сука, мертв для меня, — когда лифт остановился и двери медленно раздвинулись, он вышел первым.
Слышать эти слова и знать, что он говорит серьезно…
Я почувствовал себя так, словно меня загнали в угол.