её лице, запомнит золотой узор на алом шёлке, поворот головы, блеск перстней, которых она не носила раньше. Если увидит, как поезд увозит её. Как закрываются ворота.
Бьярки шумно выдохнул и сделал шаг. Что-то внутри взвыло и натянулось, но юноша уже не мог остановиться. Там, в глубине, раздался звук оборванной тетивы, и горячее и вязкое хлынуло, обжигая.
Но он победил.
Он ушёл первым.
39. Дом.
— Ты не передумала? — негромко спросил Фиргалл не глядя на девушку и сильнее запахнул плащ.
Снежинки, носившиеся в воздухе, затевали дикую пляску с ветром, словно пытаясь отхватить побольше жизни в преддверии скорой гибели. Стоял мороз, но это были последние холода. День удлинился, и тепло далёкой ещё весны уже чувствовалось в лучах осмелевшего солнца. Но нынче дело шло к вечеру. Они остановились на росстани.
— Нет, — покачала девушка головой.
Сид кивнул.
— Приглашение Айфэ и Эмер бессрочно. Они будут ждать тебя. Приезжай, когда тебе надоест искать среди теней прошлого то, чего там нет.
Гнеда пристально посмотрела на Фиргалла. Насмехался ли он над ней или просто хотел разозлить и заставить поменять решение? Ведь сид не мог не понимать, почему Гнеда не ехала. Вся дорога сюда, до Перебродов, была для неё мукой. Девушка не в силах была смотреть на него, потому что всякий раз задавала себе вопрос: не он ли убил и её мать?
Гнеда не хотела знать.
Фиргалл был ей ближе умерших родителей. Сид сделал много злого и доброго, воспитал и изменил её, предал и спас, и одно было неотделимо от другого. Она любила его как отца и ненавидела как злейшего врага.
Это было невыносимо, и единственным убежищем, куда можно было спрятаться, являлись Переброды. Кузнец, которому своим появлением она больше не могла причинить вреда. Вежа с пыльными книгами. Могила Домомысла.
— Я буду рядом с ними, в Ардгласе. Когда придёт время мстить за отца, ты знаешь, где меня искать.
Фиргалл сдержанно кивнул, и лошади тронулись, увозя его прочь. Гнеда смотрела поезду вслед до тех пор, пока, окутанный снежным облаком, он не исчез в темнеющем лесу. Наступившая тишина тяжело навалилась на плечи. Пламень переступил по хрустящей крупке, нетерпеливо подковыривая её копытом.
Гнеда вздохнула, но тут же улыбнулась. Совсем скоро она увидит Катбада.
Не оглядываясь, девушка повернула маленькие лёгкие сани, которые напоследок подарил ей сид, и направила Пламеня по знакомой дороге.
Домой. Наконец-то домой.
Но когда из-за деревьев показались первые крыши, Гнеда ничего не почувствовала.
Девушка въезжала в родную деревню, ожидая, что возвращение всколыхнёт душу, — радостью, теплотой или грустью — но не было ничего. Она смотрела на знакомые с детства, ничуть не изменившиеся дворы и проулки с пугающим равнодушием. Только Вежа, укоризненно глядящая на неё сверху вниз как старая мать на заблудшее чадо, тронула сердце Гнеды. Лишь древние шершавые стены чувствовались родными. Ведь так было всегда. Как она могла забыть это ощущение? Как могла обманываться и называть Переброды домом? Вежа была маленьким островком в чужом море, но теперь даже она глядела холодно и бесприютно.
На двери висел незнакомый замок, но дорога оказалась расчищена. Гнеда безразлично подумала, что селяне, наверняка, устроили в Веже житницу, как всегда и хотели. Но нынешняя цель девушки была иная, и она продолжила путь.
По пустым улицам гулял ветер, подхватывая и растрёпывая дым, едва успевавший высунуться из труб. Снег шёл не переставая, и Гнеда с предвкушением думала об уютной избушке Кузнеца, куске душистого хлеба и тёплом боке Грома. А больше всего — о крепких объятиях друга, ободряющем смехе, о том, как после всего услышанного он погладит её по голове большой ладонью, печаль отступит и всё былое покажется лишь сном.
— Ба, да кто же это! — раздался смутно и неприятно знакомый голос, выведший девушку из задумчивости.
Пламеню пришлось остановиться, поравнявшись с дровнями, ехавшими навстречу. На горе заиндевелых брёвен возвышался рослый детина в лихо заломленной шапке, румяный от работы и мороза. Огромными удивлёнными глазами он разглядывал Гнеду, и вместе с узнаванием его лицо от уха до уха озарила улыбка.
Девушка была одета куда скромнее, чем в своей поездке к Судимиру, но и этот наряд, как видно, произвёл большое впечатление на парня, в чьём взгляде читалось искреннее восхищение.
— Ты ли это, Гнеда? — изумлённо спросил он.
— Здравствуй, Завид, — сухо ответила девушка. Вот уж кого угораздило встретить.
— А мы-то думали, ты сгинула, — засмеялся он, кажется, даже не подозревая о том, как неучтиво звучали его слова, продолжая восторженно оглядывать лошадь, упряжь и сани. — Значит, всё-таки нашла? Родителей, говорю, нашла? — добавил он, когда Гнеда неприязненно нахмурилась.
Она покачала головой.
— А это тогда ж откуда? — простодушно махнул рукой Завид на Гнеду. — Родичи?
— Родичи, — нетерпеливо согласилась девушка, собираясь ехать своей дорогой, но Завид поспешно окликнул её.
— Не иначе, в Черноречье путь держишь?
— В Черноречье, — кивнула Гнеда, начиная раздражаться назойливостью парня.
Завид многозначительно присвистнул и глупо улыбнулся.
— Так ты не знаешь, — изрёк он с бесхитростным удовольствием, явно предвкушая действие, которое новость должна произвести на собеседницу. — Кузнец-то, — он хитро приподнял брови и ухмыльнулся, нарочно оттягивая конец своей речи, — тю-тю.
Девушка почувствовала, как внутри всё похолодело.
— Что? — оставив выдержку, грубо переспросила она.
— Был да сплыл, говорю, кузнец-то, — осклабился Завид, но Гнеда больше не слушала его. Она встряхнула вожжи и громко прикрикнула, высылая Пламеня вперёд.
Этот болван не мог говорить правду! Он хотел досадить ей по старой памяти, вот и всё.
Гнеда гнала и гнала, пока не показались запорошённые белым мостки. Она резко осадила Пламеня, заставив его обиженно всхрапнуть, и выскочила из саней. Но уже отсюда было ясно, что Завид не соврал. Не зарастающая ни летом, ни зимой тропа в Черноречье была занесена огромными сумётами, и Гнеда едва могла шевелиться в глубоком снегу. Если бы Катбад жил здесь, отсюда уже виднелся бы свет. Да и разве бывало, чтобы над домом кузнеца не вился дым?
Но Гнеда отказывалась верить. Девушка ринулась вперёд, увязая в сугробах, прорываясь через завалы, но чем ближе она подбиралась к избушке, тем страшнее ей становилось. Пустой дом надвигался чёрной безжизненной громадой, и Гнеда замерла там, где когда-то был низенький забор. На том месте, где стояла конура Грома, возвышался горбик снега.
Девушка застыла, не