– Ты молодец, что дождалась! – обычно серьезный, Сандер сегодня прямо-таки лучился весельем, и плечо у него было в полном порядке.
– Кто приехал с вами? – Марта приняла как данность и отцовскую радость, и исцеление Александра, и то, что Эдмон стал младше, единственное, что имело значение – это имя гостя.
– Ты его прекрасно знаешь, – отец обернулся и махнул рукой Эдмону. Тот оставил в покое побежденные сосульки и спрыгнул с коня. Марта с полным спокойствием отметила, что у брата за спиной лебединые крылья. Все ее мысли занимал человек, сидевший на огромном черном жеребце. Теперь его можно было рассмотреть, и это был... Александр!
– Марта, дорогая!
Залитый солнцем двор отцовского замка исчез, над ней нависал расшитый цветами полог, она была в Лиарэ в своей постели и видела сон. Сон о счастье, которого не было. Герцогиня оргондская торопливо села, вопросительно глядя на свекровь. Еще темно, а Миранда сама отправила ее спать около полуночи. Что-то случилось. Какое странное небо...
– Что-то случилось?
– Да, и скорее хорошее, чем плохое... Но это надо видеть.
– Что с небом? Где-то пожар?
– В заливе! Это или чудо, или твои маринеры...
Сон был забыт, Марта торопливо одевалась, свекровь ей помогала, рассказывая, как ей не спалось, она вышла в парк и увидела странные вспышки, затем загремел гром и вспышки превратились в костры. Миранда ничего не понимала, но зарево разгоралось все сильнее, и, наконец, стало ясно, что это горят стоящие в заливе корабли.
– У меня одно объяснение, – говорила Миранда, торопливо зашнуровывая корсаж невестки, – проклятое зелье. Это безумие, но эландцы всегда были сумасшедшими. Как бы то ни было, ортодоксы остались в дураках.
– Маринеры застигли их врасплох?
– Видимо... Может, в начале кампании они и пустили в ход свои заклятия, но у нас пороха не было. Ханжи успокоились, а маринеры им и в страшном сне не снились. Впрочем, все это – догадки, никто ничего не понимает, даже Арно, но блокаде конец! Другое дело, что Святой поход нам теперь обеспечен.
– Это не страшно, мама, – улыбнулась Марта, – хуже уже не будет.
– Не будет, – согласилась вдовствующая герцогиня.
Свекровь и невестка чуть ли не выбежали из спальни. Прилегающий к герцогскому дворцу парк был разбит на холме. Марта любила это место, и Сезар построил для нее смотровую беседку, откуда открывался прекрасный вид на бухту.
До утра было далеко, с моря дул свежий ветер, ночь выдалась безоблачной, но луна родилась совсем недавно и почти не давала света. Небо тонуло во тьме, зато море пылало. Марта выхватила из рук аюданта окуляр. Стекло услужливо показало третий круг преисподней, в котором привязанных к горящим доскам грешников бросают в бушующие волны.
Еще вечером выход из бухты сторожил дарнийский флот, за которым маячили линейные корабли ортодоксов, ныне превратившиеся в плавучие костры. На глазах Марты что-то вспыхнуло, затем долетел глухой, тяжелый грохот. Окуляр не давал возможности подробно рассмотреть происходящее, казавшееся огненным танцем. В рыжем зареве мелькали силуэты мачт, небольшие пылающие корабли бросались на беспомощных гигантов, огонь, словно взбесившийся жеребец, прыгал с судна на судно.
Подошедший Арно был собран и серьезен, как никогда.
– Мои сигноры. Я послал на берег людей, наверняка кто-то попробует спастись вплавь или на лодках. Никогда бы не поверил...
– Как все произошло?
– Я не моряк, моя сигнора, и я спал, когда за мной прибежали, так что мой рассказ будет до смешного коротким. В два часа пополуночи с юго-запада подошли неизвестные корабли и, пустив в ход проклятое зелье и атэвское горючее масло, подожгли стоявший на якорях дарнийский флот и ортодоксов. Большего не расскажет никто. Впрочем, святоши обманули себя сами.
– Что вы имеете в виду?
– То, что они отправились на войну, прихватив с собой порох. Дарнийцы – те честно горят, но ортодоксы взлетели на воздух.
– Жаль, если все, – заметила Миранда, – нам пригодятся пленные, готовые подтвердить, что они первыми преступили запрет.
– Тут уж как повезет. Святоши стояли слишком далеко, – покачал головой Арно, глядя на все разгорающийся пожар.
Ветер крепчал, и Марта почувствовала, что мерзнет. Помощь пришла – Аларик сказал правду... Кто бы мог подумать, что ее безумный призыв к давным-давно покинувшим Благодатные земли еретикам будет услышан. Теперь обратной дороги нет. Сегодня закончилась война Оргонды и Ифраны и началась война с Церковью и ее орденами.
Герцогиня украдкой глянула на свекровь и командора. Они казались спокойными. Две женщины и мужчина смотрели, как горят их враги, молча. Это было страшно, но красиво. Еще один факел взвился к черному небу, развалился на несколько частей и стал медленно гаснуть. Если б Марта Оргондская была верной дочерью Церкви Единой и Единственной, она бы молилась, но Орест навеки отучил ее от повторения бессмысленных, самоуничижительных слов.
Раздались торопливые шаги.
– Моя сигнора! – темнобровый кузен Сержа Терована казался грезящим наяву. – Прибыл посол Нового Эланда.
– Я приму его немедленно.
– Рад это слышать, сигнора, – голос был сильным и веселым, под стать его обладателю. Свет фонаря выхватил из тьмы улыбающееся, обветренное лицо; одежда эландца вызвала воспоминания об Аларике, вернее, о Рене Аррое.
– Да простится мне подобная вольность, но маринеры объявляют о своем приходе сами. Я – Ягоб, Ягоб из дома Коннаков, Паладин Зеленого храма Осейны.
– Коннак? Мне кажется, я попала в легенду.
– Эрик Коннак – мой предок. Сигнора, вы просили помощи, и вы получили ее.
2896 год от В.И. Вечер 3-го дня месяца Звездного Вихря. АРЦИЯ. МУНТ
Онорина проверила, как задернуты занавеси, зажгла ночник и налила травяной отвар в хрустальный графин с золотыми нарциссами. Осталось разложить грелки, и на сегодня все!
Бывшая девица из заведения мадам Жизели, волею судеб ставшая камеристкой герцогини Эстре, а после ее смерти оставшаяся при маленькой Катрин, удержалась во дворце благодаря своему добродушию. Черноволосая пышка вечно улыбалась, никогда не жаловалась, ничего из себя не корчила и всем сочувствовала. У нее всегда можно было перехватить пару монеток, о чем Рина сразу же забывала. Женщинам она никогда не отказывала в советах известного свойства, а с мужчинами и вовсе ладила, хотя ремесло свое давным-давно забросила.
После Гразы Онорину убрали с глаз подальше на кухню, но не прошло и полугода, как вернули в комнаты. Руки у нее были золотые, а застилать новому королю постель оказалось сущим наказанием: Пьер вычитывал старшему лакею за каждую складку на простынях. Сначала слуги злились и вспоминали Александра, засыпавшего на чем угодно, лишь бы было время, но потом говорить о Тагэре стало опасно. Королевские придирки перестали бесить и начали пугать. Онорина стала восьмой служанкой, приставленной к опочивальне Его Величества, и первой, которую спустя кварту не отправили на задние дворы. Женщина восприняла свой успех с полным равнодушием, а у старшего лакея с души свалился камень.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});