— Убирайся вон! — приказала она бабке, и та поспешно заковыляла к двери.
— Красивая девочка, а, Теодор? — спросила Клеменция у пажа.
— Да, очень мила, тетушка, только очень длинная!
— А ты хотел бы засунуть ей свою пипиську?
— Нет, милая тетушка.
— Почему? — удивилась Клеменция.
— Потому что вы меня за это выпорете… — лукаво улыбаясь, хихикнул смазливый мальчик.
— А если я тебе это разрешу?
— Только если прикажете, милая тетушка!
— Тогда я тебе приказываю: засунь ей пипиську!
Теодор едва доходил девушке до грудей своей макушкой. Он деловито подошел к служанке и спросил:
— Эй ты, как тебя зовут?
— Меня? — Высокая девушка, вся красная от стыда, глядела в сторону, чтобы не видеть Теодора, бесстыдно теребившего рукой член, чтоб тот поскорее поднялся.
— Да, тебя! Не деревяшку же!
Клеменция уселась в кресло, с улыбкой наблюдая эту картину. Без сомнения, эта девушка, будь это в другом месте, просто отшвырнула бы от себя нахального мальчишку или дала бы ему хорошую оплеуху. Но здесь, у госпожи, она была не хозяйка себе. Здесь ей могли приказать что угодно и кто угодно — если приказ шел от графини…
— Сюзанна, господин паж! — сказала девушка, трясясь как в лихорадке.
— А чего ты такая длинная? — подмигнув ей, спросил паж.
— Я? — девушка не знала, что на это ответить.
Плоть пажа не торопилась подниматься, и он важно расхаживал вокруг девушки, держа член в кулаке и разминая его пальцами.
— А тебе уже вставляли? — спросил Теодор без обиняков.
Девушка опять не знала, что отвечать, и закрыла лицо руками.
— Ну, ты! — грубо рявкнул паж. — Отвечай, когда спрашивают!
— Н-нет, господин паж! — пролепетала девушка, мотая головой и не отнимая рук от лица.
— Что ты там бормочешь? — поджав губы, переспросил Теодор. — Если ты еще не тронутая, так и скажи: «Господин паж, мне еще не вставляли!» А ну повтори-ка громче и убери ладони! Ну!
— Г-господин паж, м-мне еще не вставляли! — дрожащим голосом, подавляя стыд, произнесла девушка, опуская руки.
— Раздевайся! — приказал «господин паж».
— Мне стыдно, господин паж! — взмолилась девушка. — Это грешно!
— Раздевайся, шлюха! — скомандовал паж и, обращаясь к Клеменции, спросил: — Можно ее плеткой, если не захочет?
— Можно, миленький, можно! — матерински улыбаясь, разрешила Клеменция и подумала: «Вот как легко портит человека власть! Ведь он такой же раб, как и она, а как ему приятно повелевать! Но в нем есть хорошая жилка, он не любит рассусоливать долго, р-раз — и все!»
Получив разрешение, мальчик схватил со столика плетку, которой Клеменция порола своих служанок, и, поигрывая ею, подошел к Сюзанне.
— Ну?! — угрожающе глядя на девушку, произнес Теодор. — Раздевайся добром!
Девушка продолжала стоять как вкопанная, и тогда Теодор изо всех сил хлестнул ее плетью поперек талии.
— А! — вскричала девушка и покорно, дрожащими руками стала снимать одежду. Теодор, сопя от вожделения, ходил вокруг нее — разглядывая, помахивая плетью. Грубое холщовое платье и рубаха были брошены на пол, и девушка, держа одну ладонь на груди, а другую — на лоне, съежившись, стояла перед малолетним мерзавцем.
— Куда ее класть, милая тетушка? — спросил Теодор деловито. — Можно я положу ее на кроватку? Так вам будет лучше видно.
— Можно, маленький, можно! — просюсюкала Клеменция.
Теодор подтолкнул девушку, видимо совершенно смирившуюся со своей участью, к кровати.
— Ложись поперек! — приказал он и угрожающе поднял плетку. Девушка покорно легла спиной на кровать и свесила с нее сжатые в коленях ноги.
— Ноги раздвинь! — скомандовал Теодор, взявшись за ее колени.
— Мне стыдно, — пролепетала девушка с полной безнадежностью в голосе.
— Живей! — крикнул паж и сильно хлестнул ее плеткой по ногам. На обоих голенях девушки вздулись красные полосы. Всхлипнув, она раскинула колени, и взору Теодора и Клеменции открылась девственная щель…
— А у нее это место не такое, как у вас, тетушка, — заметил Теодор деловито. — У вас волос больше и дырка намного шире!
— Ничего, — сказала Клеменция, — когда ей будет сорок лет, все будет так же, как у меня. Залезай на нее!
Теодор уже вполне привел свою плоть в боевое положение и, встав между коленей девушки, подтянул ее поближе. Клеменция встала с кресла и подошла как раз в тот момент, когда паж приставил свой член к щели девушки. От страха у нее все сжалось, и Теодор, привыкший к широко открытым для любви вратам Клеменции, сперва чуть замешкался, а потом, безжалостно вцепившись в края щели пальцами, раскрыл ее и грубо воткнул в ее тело член…
— О-о-о-о! — завизжала девушка и, инстинктивно рванувшись, чуть не отбросила слабосильного насильника. Но Клеменция помогла своему маленькому любовнику: она навалилась на девушку своей могучей грудью и придавила несчастную к кровати. Девушка могла только стонать и визжать от боли, пока Теодор, стоя у кровати, насиловал ее. Впрочем, бесстыднику и этого показалось мало. Поскольку руки у него были свободны, а Клеменция очень удобно лежала грудью на девушке, а животом на кровати, он забрался одной рукой под ее юбку, а другой — в вырез платья и стал тискать и лапать свою госпожу, используя в то же время ее служанку… Клеменция в отличие от девушки не протестовала…
ПРИКЛЮЧЕНИЯ МАРТЫ
Оставим этот притон греха и не станем до конца описывать омерзительную сцену в спальне Клеменции. Возможно, кое-кто завопит: «Давай дальше!» Но мы этот вопрос оставим без ответа, ибо даже всякая похабщина становится скучной, если не знать меры. Да и вообще похабщина эта была изображена не столько ради развлечения почтенней публики, сколько для того, чтобы читатель сам мог судить, насколько откровенна была Клеменция с Ульрихом. Она вовсе не наговаривала на себя, все было именно так… И все это было в духе того времени — люди грешили и каялись, каялись и грешили.
А что же происходило тем временем на театре военных действий? Ульрих сумел перехватить самовольно покинувший Шато-д’Ор отряд фон Адлерсберга и заставил его повернуть обратно. Впрочем, это была не столько заслуга Ульриха, сколько командующего войсками герцога — виконта де Легран дю Буа Курбе. Виконт начал наступление на Шато-д’Ор с большой прыткостью. Уже через несколько часов войско герцога подошло к Шато-д’Ору на расстояние пяти миль и стало лагерем у одной из деревушек под названием Мариендорф. В деревушке едва насчитывалось десять дворов и не более сорока жителей. Мужики испугавшись неприятельских войск, побросали дома, скот и налегке, забрав только жен, детей и легкий скарб, удрали поглубже в лес.