концов отчаяться и отвернуться от богов, — подумав о своей подруге, я помрачнел и решил, что как только смогу, обязательно навещу ее и Родерика и поддержу, чем смогу. А Родерик, если он будет настойчив и будет делать то, что я ему сказал, то выкарабкается без помощи богов и вопреки недоброй воле Перуна.
Словно услышав мои мысли Гера сказала:
— После всего, что случилось, тебе есть о чем задуматься, Астерий. Скорее всего, тебе придется столкнуться с Перуном. Вряд ли эта встреча для тебя станет приятной. Я постараюсь помочь, но знай, очень скоро я сама буду в немилости у Громовержца. На этом распрощаемся, — она грустно улыбнулась и исчезла в золотом сиянии.
* * *
Опасаясь, что Голдберг приедет за ней под вечер, Светлана пару часов провела в костюмерной, болтая о всякой ерунде с Катей Глебовой, а когда та уехала домой, то Ленской ничего не оставалось, как подняться в театральное кафе, поужинать там бутербродом и взять чашечку кофе. Светлана не верила, что Артур посмеет увести ее из театра силой. Все-таки это было бы слишком дерзким с его стороны. И вряд ли бы у него что вышло бы: ведь она бы кричала и сопротивлялась, как могла. Наверняка бы сбежались многие театралы, и все это кончилось для Артура печально, несмотря на его огромное влияние в театре Эрриди. Но и встречаться с ним еще раз наедине в своей комнате Ленская не желала. Ей очень не хотелось снова возвращаться к прежним разговорам, которые неминуемо кончатся скандалом. Кроме того, Голдберг в порыве гнева мог опять распустить руки, а такого Светлана опасалась особо. Не потому, что она боялась боли от побоев, но потому, что это было слишком дико и унизительно.
В кафе Ленская просидела долго. Выпив третью чашечку кофе, Света поняла, что ей предстоит еще одна бессонная ночь. Из-за бессонницы ее начнут мучить мысли о графе Елецком и негодяе Голдберге. Если мысли о последнем ей удавалось отогнать, то Саша почти все время присутствовал в ее голове, и она понимала, как глупо было с ее стороны пытаться закончить роман с ним так, как попыталась это сделать она. Попытки обмануть себя обходятся очень дорого. Теперь, после мучительного опыта Ленская все бы отдала, чтобы вернуть тот вечер — вечер после школьного экзамена и вместо слов расставания сказать Елецкому: «Я тебя люблю! Приходи ко мне чаще! Мне плохо без тебя!». А сейчас… Сейчас от Елецкого не было даже сообщения, которое она так ждала. Ведь она излила ему всю душу, написав то, что поначалу не позволяла сказать ее гордость.
Света отстегнула эйхос, и проверила входящие сообщения. Там было два от Голдберга — их она не стала прослушивать, но пока еще не удалила. И одно от мамы, которая даже не предполагала происходящего: что ее дочь, виконтессу Ленскую Светлану Игоревну недавно пытался изнасиловать и бил по лицу негодяй с британским подданством; не предполагала, что ее могут насильно увезти из театра и даже из России. Такого Светлана точно ни за что не скажет маме. Позже, вернувшись в свою комнату она лишь сообщит ей, будто у нее все хорошо, и ее театральная карьера тоже может сложиться очень удачно, хотя все это будет бессовестным, но неизбежным враньем.
— Спасибо, Ксюш, — сказала она девушке в баре, благодаря ее за ужин, слишком простой, как бы не достойный ее титула. Хотя последнее время, все что происходило с Ленской было не достойным ее титула.
Сидеть просто так в театральном кафе одной стало утомительным, и Светлана решила подняться в свою комнату. Пока еще свою — от людей, выкупивших помещения на чердаке, пока не было требований освободить жилье, хотя ровно вчера Ленская присмотрела себе недорогую съемную квартиру дальше по Новобронной.
Уже открывая свою дверь, Светлана услышала решительные шаги по лестнице, ведущей на чердак, и это ее сразу насторожило. Войдя, она тут же закрыла дверь на задвижку, подумав, что если это Артур идет по ее душу, то этот слабенький запор слишком ненадежен — надо было раньше придумать что-то посерьезнее.
Ленская даже не успела отойти от двери на шаг как в нее постучали.
— Кто там? — севшим голосом спросила актриса.
— Я — Элизабет Милтон, — раздался голос по ту сторону двери.
Голос был с явным английским акцентом, и Ленская в первую очередь подумала, что Голдберг пошел на хитрость: решил подослать кого-то, чтобы выманить актрису из ненадежного убежища.
— Я не знаю никакую Элизабет Милтон. Пожалуйста, уходите! — отозвалась Ленская.
— Чертова дура! — Элизабет сердито стукнула кулаком в дверь. — Быстро открывай! Меня прислал граф Елецкий, вытащить тебя из этого дерьма!
— Саша⁈ — переспросила Светлана, от неожиданности даже не сразу поняв глупость своего вопроса: разве мог проявить заботу о ней какой-то иной Елецкий! Она тут же вспомнила, что у Саши была в очень близких знакомых англичанка. Ее точно звали Элизабет, но Елецкий говорил о ней как о миссис Барнс, а эта…
— Госпожа, вы — миссис Барнс? — переспросила Светлана. — Фамилия Милтон мне ни о чем не говорит.
— Я — мисс Милтон! Открывай дверь! — поторопила ее Элизабет. — Я не люблю глупых и испуганных девочек, даже если они виконтессы!
— Я не глупая девочка! — Ленская рассердилась и дернула задвижку.
Дверь распахнулась. На пороге в чердачном полумраке, едва разбавленном светом старой лампы, Светлана увидела молодую женщину с пепельно-серыми волосами. На вид ей было лет 26–28. Крупная дамская сумка явно с чем-то тяжелым свисала с ее плеча. Серая куртка была расстегнута наполовину, несмотря на то что июньские вечера редко случались холодными.
— Собирайся, поедем отсюда, чтобы тебя не достал твой недруг. Кстати, кто он вообще такой? — полюбопытствовала Элизабет, входя в большую комнату, хаотично заставленную мебелью.
— Сначала докажите, что вы от Саши, — проигнорировав ее вопрос, Ленская снова насторожилась. У нее снова возникло подозрение, что эту англичанку мог подослать Артур, прознав о связях Елецкого. Такое было маловероятно, но не стоило исключать.
— Чем докажу? — опустившись на потертый бордовый диван, баронесса открыла сумочку.
Первое, что бросилось в глаза актрисе, это черная, массивная рукоять пистолета или остробоя. Светлана замерла, подумав, как глупо было с ее стороны, пускать совсем незнакомую женщину, едва услышав, что она от графа Елецкого.
— Вот чем, — мисс