оставлять Ольгу одну. Мало ли… Почему ты не можешь взять эту важную вещь сама, если знаешь, где она? — спросил я, хотя знал ответ на этот вопрос и лишь хотел получить подтверждение.
— Потому что я не уверена, что она там. Еще потому, что ее должна передать мне рука человека. Разве ты не знаешь такой закон, справедливо ограничивающий богов и ограждающий мир от божественного произвола и хаоса? Без сомнений, знаешь. Просто притворяешься, будто в неведенье. В общем так, Астерий… — ее палец уперся мне в грудь. — Ты будешь должен принести ее мне как дар, поклонившись и соблюдая все почести, иначе будет нарушен Высокий Закон. Знаешь, как мне это будет приятно? И уже сейчас мне приятно осознавать, что ты мне теперь должен особым образом.
— Хорошо, дорогая, после того, что ты сделала для меня, я от души готов поклониться тебе и много раз выразить благодарность. Мне так же особо приятно осознавать, что теперь между нами мир. Наконец-то вредная для нас двоих вражда осталась в прошлом. Как там Посейдон, тебе понравилось в его темном дворце? — я прислушался к шороху в кустах, но быстро понял, что это всего лишь ветер, гулявший между скал.
— На самом деле ты хочешь знать, что было между нами и насколько мой брат страстен в постели? Астерий, зачем тебе это? — Гера вздохнула, поправляя золотое шитье, разошедшееся на ее крупной груди.
— Я хочу знать, не будет ли у тебя с Громовержцем проблем из-за такой пикантной помощи мне. Все-таки Посейдон — не Аполлон. Такое сложнее утаить, — заметил я, на самом деле волнуясь за Величайшую. Ведь в этот раз к ее божественному греху был всерьез причастен я.
— Да, и он узнает об этом. Это случится чуть позже. Были свидетели и есть кому донести. Я знала, что будет именно так, и предполагаю, что случится дальше. Это одна из причин, почему мне нужна вещь, которую ты мне добудешь. Хочешь маленькое откровение? — она прищурилась, и когда я кивнул, почти шепотом произнесла: — С этой ночи я беременна. Да, да, Астерий. Будут кое-какие потрясения. Не такие, как в старые времена, когда шла война бога и горели небеса, но потрясения будут.
— Гера! Меня ты уже потрясаешь! Всегда ты славилась неподражаемой отвагой, еще при Зевсе! И теперь… Тебе это было действительно нужно не только для того, чтобы спасти мою жизнь? — догадался я. Ведь понятно же, что зачать ребенка или нет решает только сама богиня, и никакие силы не могут заставить ее это сделать или от этого отказаться. А раз так, то Гера затеяла какую-то значительную игру.
— Астерий, я не так часто делаю глупости. Думай что хочешь, — она рассмеялась. — И хватит обо мне, хотя твоя забота очень трогательна. Хочешь еще откровения? Сегодня такое утро! Прекрасное утро, когда хочется радоваться, быть легкомысленной и делать глупости, которых я стараюсь избегать! Ты видишь, как я сияю?
— Да, дорогая! Ты ярче солнца! — признал я. В самом деле, ее божественная аура сейчас светилась необычно ярко. — С нетерпением жду откровений.
— Вот первое, чтобы утешить твое прежнее любопытство: эриний на тебя насылала Лето. Она настолько глупа, что думала, будто ты подумаешь, что это по-прежнему мои происки и разорвешь добрые отношения со мной. Теперь ты понимаешь, на какую глупышку Перун может променять меня? И я уже сама готова уступить место возле Громовержца, независимо, сделает он ее очередной женой или оставит в любовницах, — не без удовольствия и с едва заметной злостью произнесла богиня. — И откровение второе: если бы не твои поспешные обещания Артемиде, то отцом моего ребенка мог стать не Посейдон, а ты. Когда ты исполнишь свое главное обещание, тогда поймешь, насколько это могло бы стать важным, а так, радуйся своей Охотнице. Ты мне теперь не во всем интересен.
— Ты меня задела, Прекраснейшая! — говоря это, я немного соврал, но все равно надо признать она меня уколола.
— И этот эпитет оставь для Артемиды, — с усмешкой сказала Гера. — Ведь может услышать. Сколько ревности будет, если пусть даже на словах прекраснейшая не она, а я!
— Теперь ты дразнишь меня. Гера… — я сделал шаг к ней и обвил ее талию рукой. Мне было интересно, как она себя поведет.
— Спокойно, Астерий! Спокойно! Убери руки, ведь я могу рассердиться. Вот еще тебе одно неприятное: у меня мало времени на тебя. Поэтому поторопись со своей самой насущной просьбой, пока я не исчезла отсюда, — она вывернулась из моих рук, и я почувствовал, как судорога свела мои мышцы.
— Прости. Прошу, помоги нам выбраться с острова. Донеси князю Ковалевскому, что мы здесь, пусть он пошлет виману, — попросил я, понимая, что самое насущное для нас с Ольгой, это вернуться в Россию.
Гера в самом деле могла исчезнуть и ничем не помочь мне. Она вполне могла меня проучить, набивая себе цену, и лишь потом снизойти. Об этом я подумал с некоторым опозданием, понимая, что лучше не переходить обозначенные ей границы.
— Почему же Ковалевскому? Вы настолько важные персоны, что уместно будет сообщить об этом императрице. Тем более она уже посылала за тобой виману, правда ошиблась островом, — рассмеялась Величайшая.
— Решить этот вопрос с князем было бы уместнее, — засопротивлялся я, понимая, что впутывать сюда Глорию очень нежелательно. Я не был даже уверен, что Глория, она же герцогиня Ричмонд при Великой Британской Короне, не замешана с похищением Ольги.
— Нет, Астерий. У тебя нет выбора. Решать, как вас отсюда вызволить буду я. И я хочу, чтобы в эту игру играли все, а не только угодные тебе люди. Тем более, Глория… Она меня радует последнее время: после моего явления она стала часто молиться мне, приносить дары на алтарь и обращаться с молитвами. То же самое касается другой зависящей от тебя женщины — баронессы Евстафьевой. Теперь она свихнусь в другую сторону, и ходит вся в черном, часами проводит время в моем храме, вымаливая прощение себе и здоровье ненастоящему князю Мышкину. Не забывает поклоняться у алтаря Асклепия. При этом она не понимает, что все это зря: никто не поможет им двоим — так потребовал Перун. Я бы даже сжалилась, может попросила Асклепия, но не могу.
— Не думаешь, что Талия может в конце