И висишь там. Глотаешь ртом воздух, как утопающий. Голова кружится от истощения. Обессиленный, как умирающий, ты висишь между переплетений ветвей и прутьев. И ждешь. Ждешь его.
Оно пробирается через кромешную тьму, начинающуюся уже в футе от твоих глаз, с легкостью преодолевая непролазные заросли. Холодный пот, стекающий по спине, вызывает у тебя дрожь.
Быстро? Все кончится быстро?
Ты еще не видел его, но тьма уже рисует тебе образы, составляя их из фрагментов существа, которого ты видел в другом месте, в другое время. Возможно, тебя пронзят его рога. Колющий удар в плотное мясо туловища, а потом яростная встряска. Затем тобой займутся зубы. Острые желтые зубы. Старые, цвета слоновой кости зубы щелкнут со звуком ломающейся ветки. Длинные зубы, готовые рвать, влажно поблескивающие из черных собачьих десен.
Поэтому держи глаза закрытыми. Ты не захочешь видеть эту пасть так близко. Перед укусом, перед тем как тобой займутся его рога, его пятнистые губы растянутся в радостном возбуждении. Просто знай это.
Ты слышишь, как оно идет. Бычий рев сменяется громким сопением, исходящим из влажных ноздрей. Собачий рык. Ты представляешь себе раскрывающиеся челюсти, и на смену рыку приходит дьявольский лай, кружащий вокруг тебя часами. Этому одинокому охотнику, сводимому с ума солеными минералами твоего страха, висящими в холодном воздухе, не терпится окунуть свою черную морду в твою кровь. Ты чувствуешь, как напряжено перед последним броском его тело.
И ты кричишь. Во тьму, которая над тобой, сзади, спереди и снизу. Кричишь, пока в горле не начинает першить. Кричать бесполезно, потому что никто тебя не слышит.
Воздух вокруг замирает, или даже исчезает в вакууме ожидания. В твоем представлении, за закрытыми глазами, его бока и бедра наливаются силой, становятся крепкими как корабельные канаты. Длинная шея вытягивается вперед, сквозь тьму, сквозь твой разум. Появляются два пятнистых костяных копья. Черные рога. Запятнанные кровью предыдущей жертвы.
Поток зловонного горячего воздуха, по-звериному пахнущего испорченным мясом, накатывает на тебе сзади. Запах исходит от фигуры, высокой и могучей, чье пугающее невидимое присутствие заставляет трепетать каждый нерв твоего тела. Ты начинаешь биться в прутьях, как в силках. Они похожи на вертела, на деревянные стрелы. Твердые, как кость. Прутья повсюду.
Ты просыпаешься, скуля во тьме. Дрожа, словно только что вылез из холодной воды. Твои легкие закачивают в себя воздух, десятилетиями скапливавшийся под старыми домами, загрязненный пораженным плесенью деревом и песчаными дюнами в лишенных света местах.
Где ты? Это просто воздух пробегает по твоему лицу, или его дыхание?
Ты весь в синяках. Спина и плечи болят от деревянного пола, на котором ты лежал, глядя в темноту. Двигая руками, ты издаешь шорох. Спальный мешок. Это спальный мешок, который скатился с пенопластового коврика на грязные деревянные доски и сбился у тебя под коленями. Задыхаясь, ты садишься. Твои ладони касаются шершавого дерева под тобой.
Люк. Меня зовут Люк. Я лежу на полу. На полу этого дома. Того, что мы нашли в черном лесу.
Его дыхание замедляется. Он уже не задыхается. Прутья исчезли. И его никто не преследует. Это всего лишь сон, и ничего больше. Но все тело болит, словно исцарапанное кустами ежевики, шипами и деревьями, похожими на обросшие ракушками корпуса старых лодок. Может, это со вчерашнего дня. После долгого, безумного и изнурительного похода по сырому лесу, которому нет конца.
Он оглядывает комнату и видит красноватое свечение, исходящее из печи, и вспоминает, что Хатч растопил ее накануне вечером. Трудно сказать, сколько сейчас времени, когда ставни и дверь наглухо закрыты, и свет не проникает на лестницу из безоконного чердака. Где его часы?
И где остальные?
Рядом с ним в тусклом красноватом свете он видит лишь пустые спальные мешки, валяющиеся рядом с рюкзаками, и высыпавшимся из них мусором.
Он сидит неподвижно, боясь шевельнуться, и слушает. Напрягая уши, он вслушивается во тьму.
И тут раздается звук. Слабый, и все же отличимый от стука дождя по стенам и случайных скрипов, исходящих от этого покосившегося дома. Всхлипы. Кто-то плачет. Наверху. Он смотрит на темный потолок и сглатывает подступивший к горлу комок страха.
13
Ты рыдаешь, стоя на коленях. Всхлипы сотрясают грудь, а глаза уже выплакали все слезы. Пересохшее горло содрано в кровь, и ты не узнаешь свой голос. Ты плачешь, потому что это конец. Твоя жизнь заканчивается именно так, в этом темном, смердящем, бессмысленном месте. Здесь нет никакой справедливости, и бежать отсюда некуда. Но твои страдания совершенно не трогают его. Оно сидит там на своем жалком деревянном троне, величественно устремив в потолок длинные рога, как некую корону, и смотрит на тебя без сострадания. И твое унизительное положение лишь придает ему силы. Его лапы воздеты к потолку в омерзительном триумфе.
Твое нижнее белье промокло насквозь, между ног все слиплось.
Кто-то зовет тебя. Откуда-то сзади.
— Хатч. Хатч, дружище. Что? Что это? Где остальные?
Голос звучит знакомо, но Хатч не отвечает, потому что уже слишком поздно и он должен ждать здесь своего конца. Уже скоро.
Чья-то дрожащая рука на плече. — Проснись, Хатч, проснись. Это сон. Дружище, это сон. Ты не знаешь, где находишься. Проснись сейчас же. Все позади. Давай же, дружище.
Хатч поднимает голову, по прежнему пряча глаза от ужасной черной фигуры перед ним. Поднимает глаза на звук голоса, чувствует как высохшая соль трескается на его пыльных щеках. Люк.
При виде знакомого лица он морщится и пытается заплакать, но слез не осталось. Во рту горячо и солоно от рыданий. Но почему? Почему он здесь, в своих шортах с мокрыми коленями, дрожит и рыдает в темноте? Он собирается умереть. Он очень долго боялся. Хатч закрывает глаза и пытается вспомнить сон.
Осознание собственного безрассудства пронзает его, согревая щеки и тело. — Какого черта? — Он поворачивается, чтобы посмотреть на то, что напугало его. Во мраке, еле освещенном полосками света, проникающими сквозь трещины в потолке, он видит силуэт. Длинные конечности и рога, застывшее в ожидании тело.
Но оно не живое. Нет, это не животное. Всего лишь чучело, объеденное мышами. Пережиток безумия, забытый на ветхом чердаке заброшенного дома. Хатч поднимает на Люка глаза и качает головой.
Люк смотрит на него. В его глазах смущение и страх. — Нам надо убираться отсюда. Немедленно.
Хатч кивает и протягивает руку, чтобы опереться на друга. Тот берет его под руку и помогает подняться на ноги.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});