Читать интересную книгу Подкравшийся незаметно - Александр Никонов

...Над независимым Азербайджаном свободно вставало вольное солнце...

Глава 10.

Почерневший от переживаний банан хлюпко врезался в лицо Анпилова и бессильно опал, оставив на лице непримиримого вождя нечто жидко-осклизлое.

Анпилов хотел выругаться по-трудовому, по рабоче-крестьянски, но сдержался, потому что вокруг были дети. Собственно, один из этих детей и бросил банан к нему в клетку. Утирая натруженное за день лицо от остатков заморской дряни, Анпилов посмотрел на мальчонку. Так и есть - типичный представитель московско-лужковского зажравшегося буржуазного класса толстый мальчик с наглой улыбкой боя, хозяина жизни.

После компрадорских гонений и оппортунистических разоблачений в продажной прессе Анпилова нигде не брали на работу, предполагая, что на рабочем месте он может что-нибудь спиздить и унести к себе домой. Поэтому Анпилову пришлось устроиться в зоопарк обезьяной.

Анпилов теперь называл себя пролетарием шоу-бизнеса. Платили, конечно, не много, а рабочий день - ненормированный. Зато кормежка бесплатная и есть можно без ограничений. Наоборот, питание на глазах у посетителей сугубо поощрялось, поскольку зажравшимся московским детишкам очень нравилось, когда животные едят.

- А если я ужру больше пайки? - спросил Анпилов при устройстве на работу.

- Ничего страшного, - успокоила его пресс-секретарь зоопарка Наталья Истратова. - Еще дадим. Кормежка животных выделена в московском бюджете отдельной строкой. Жрите хоть до усеру. Кстати, туалет для работников зоопарка и зверей - бесплатный. Можете ходить в уголок клетки, там есть специальный сток. И по-маленькому, и по-большому, и покакать. В другом углу развлечения - старая автомобильная покрышка на канате.

...Так началась работа маленького Виктора в большом зоопарке. Хотя клетка Анпилова была не на самом виду, он пользовался определенным успехом. Мамы без конца подводили лопоухих и конопатых противных детишек к его клетке. И дети, шлепая омерзительными губами, читали по складам надпись на табличке: "Грязный московский коммунист (anpilus debilus skotina), ареал обитания - трущобы. Питается отбросами буржуазии. Верхи не могут, низы не хотят."

Анпилов, раскачиваясь от пролетарского гнева к эксплуататорам, ходил из угла в угол клетки, на виду у публики опорожнял кишечник в цементный водосток и, бия себя в грудь, периодически требовал самку. Он остро ненавидел этих сытых детишек, которые по-хозяйски свесив ножки сидели на папиных шеях, а сами ни гроша не заработали. И даже в красных девчачьих бантах Анпилову чудилась великая издевка над красным знаменем борющегося пролетариата. "Малолетние бляди! - думал Анпилов глядя на первоклассниц с огромными бантами. - Вырастут и уже через пару лет пойдут ублажать компрадоров, продающих трудовые сбережения акулам капитала." Совсем по-другому он относился к честным давалкам с рабочих окраин, которые бесплатно обслуживали физиологические потребности членов партии. Этих пожилых и не всегда трезвых женщин в синих халатах, со спущенными хлопчатобумажными чулками он называл работницами тела и искренне уважал за то, что они не продавали его (тело) предателям, прихвостням и двурушникам.

Но более всего Анпилова распирало от ярости благородной, вскипавшей как волна, когда в очередной раз перед клеткой возникала хрестоматийная кепка столичного мэра. Лужков всегда приходил в сопровождении каких-то продажных чиновников, наживших миллиарды на народном горе. Они неслышно переговаривались и смеялись, показывая пальцами на Анпилова. Анпилову было горько, потому что за спинами этих преступников он видел миллионы и миллионы обездоленных пролетариев, у которых отняли последнюю надежду на самое лучшее. И он ничего не мог с ними сделать, сидя в клетке, впрочем, как и будучи на воле. Правда, вскоре он нашел способ выказать им свое презрение и превосходство. И как ни странно, помогла ему в этом лужковская прихлебательница, принимавшая его на работу, - Истратова. Она, чтобы Анпилов не скучал и лучше вживался в образ, подарила ему книгу про обезьян. Там Анпилов и вычитал, что в обезьяньих стадах главный самец, показывая подчиненным самцам свое превосходство и одновременно угрожая, демонстрирует им эрегированный половой орган. То есть член. "Так вот почему при советской власти каждый первый секретарь обкома вербально демонстрировал всем подчиненным свои первичные половые признаки! Ведь мы же тоже приматы!" догадался Анпилов. С тех пор он так и делал.

Как только возле клетки возникала мэрская кепка, Анпилов, выпячивая вперед тазобедренную часть, демонстрировал мэру и его свите красный детородный орган. Чтобы демонстрация происходила по всем правилам науки о приматах, орган должен был быть непременно в угрожающем состоянии. Именно этого поначалу Анпилов добиться не мог. Его нижнее "я" никак не желало подчиняться властным командам верхнего "я". Анпилов попробовал во время демонстрации усиленно думать о половых актах приматов, надеясь, что это возбудит его. Срабатывало не всегда. Тогда Анпилов стал каждый раз представлять себе различные соблазнительные картинки - повешенного Чубайса, волну народного гнева, памятник Ленину. И дело наладилось. В дальнейшем представления соблазнительных картин уже не занимали много времени, поскольку у Анпилова уже выработался условный рефлекс на кепку мэра. Богатырь Анпилова занимал боевую позицию сразу, как только кепка начинала мелькать за кусточками.

Мэр поначалу не очень тревожно реагировал на выходки этой обезьяны в клетке. Но потом стал задавать вопросы. Работники зоопарка помявшись, объяснили, что обезьяна просто видит в Юрии Михайловиче соперника, что и вызывает подобное ее поведение.

- Соперника на пост мэра? - уточнил Юрий Михайлович. - Или на пост президента?

- Нет. Обезьяны вне политики. Видимо, этот самец видит в вас конкурента на самку, - высказал предположение кто-то из свиты.

Юрий Михайлович крякнул. "Нужно будет попросить Куликова провести негласную слежку за женой," - подумал он, а вслух демократично пошутил:

- А я-то думал макак протестует против возвращения России Севастополя.

Приближенные мягко рассмеялись шутке.

- Но вообще-то говоря, - посерьезнел мэр. - С этим нужно что-то делать. Дети же ходят. Не дай бог увидят, что у животных тоже есть секс. Пора наконец разобраться с засильем эротики на московских улицах. А то куда не глянешь - везде голые глянцевые бабы! Непорядок! Разве бабы бывают голые, я вас спрашиваю!

Лужков вопросительно обернулся к кому-то из свиты.

- Да ни в жизнь, - бодро ответил товарищ. - Я, например, ни разу в жизни голой бабы не видел. Надеюсь, что и вы тоже. Просто безобразие.

- Это верно, - поддержал мэра проходивший мимо солдат Говорухин и кивнул на грозно раскачивающийся багор Анпилова. - Наши предки как-то размножались безо всех этих штук, всей этой эротики, понимаешь, - и ничего! Вырастили нас, здоровых бугаев, которые бабы голой не видели. А то устроили, понимаете, р-р-разврат! Так жить нельзя.

- Вот он, голос народа, - одобрительно покивал мэр вслед уходящему строевым шагом полысевшему в баталиях солдату Говорухину. - Нужно запретить этот секс. Необходимо оберегать нравственность народа от народа, который, неразумный, покупает все эти пошлые журнальчики и развращается. Нужно охранять наше детство. А то, не дай бог, дети вырастут да начнут сами сексом заниматься! Что же это будет!..

- Я бы вообще всему народу яйца отрезал, - горячо поддержал линию мэра его заместитель.

- И мне тоже? - Не понял мэр.

Заместитель стушевался.

- Да нет, Юрий Михайлович. Я имел в виду только народ. Зачем ему яйца? Зря только болтаются без пользы. А вам, конечно, яйца нужны. Вы же мэр города!

- Ну ты все равно перегнул палку, - погрозил пальцем мэр. (При слове "палка" заместитель густо покраснел.) - В прежние времена я бы сказал, что это чистой воды оппортунизм. Так огульно нельзя. Всем - яйца... Нет, нужно выделить определенные места в городе, где люди с яйцами могли бы их отре... тьфу ты!.. покупать эротическую продукцию.

В это время к группе сановников вернулся престарелый солдат Говорухин. Видно, наболело у человека, решил-таки высказаться до конца.

- Я считаю, - поднял палец воин, - что услугами женщин и всякой порнографией пользуются только слабоумные извращенцы. Они запираются в кабинках и дрочат, дрочат, дрочат, дрочат, дрочат...

Рука солдата непроизвольно сжалась в кулак, а глаза затуманились воспоминаниями далекого детства и близкой армии.

- Разве приличная мать-героиня или доярка-рекордистка, надаивающая по дюжине гектолитров из каждой сиськи, разденется догола в журнале? Нет! Разве любая приличная женщина разденется догола в журнале? Нет! Разве можно себе представить, что, например, достойнейшая женщина всех времен и народов Пугачева вдруг оголит свои телеса для услады взоров импотентствующих мужчин? Нет! Достоинство надо иметь. У голой женщины нет достоинства. Потому что все ее достоинство - в трусах, лифчике и другой одежде.