чистые дети.
Их наивные, светлые души
по воздуху шли и по суше,
шли просто так, гуляя,
внешних врагов не зная,
не ведая внутренних ран.
Они удивлялись нам.
Их наши войны пугали,
зла нашего не понимали,
они росли и взрослели
в праздности и … отупели.
Бедные, гордые дети,
не хотевшие знать всё на свете,
им хорошо и покойно,
спокойно, спокойно, спокойно.
Нет в голове спящей места
для жениха иль невесты.
Спокойно. Нет ревности, браков,
за самцов и самок нет драки.
Плесень в душе прорастает,
и каждый подросток знает:
жизнь — это вечная скука.
Вот так, без творческой муки
их мир превратился в ад.
Сосед соседу не рад,
сосед плюёт на соседа —
такая забава это.
Такая работа просто —
строить чудовищный остров
из кораблей погибших
чувств и желаний лишних,
лишней любви ненужной,
лишней забытой дружбы,
ненужных научных знаний,
о которых они не знали.
«И что же, что было дальше?»
А дальше огромным маршем
массы простого народа
превратились в больших уродов.
Потом они все погибли.
Всмотрись-ка в небо, увидишь
как мёртвые тихие души
стонут и плачут: «Нам скучно!»
Тяжко им мёртвым в пустыне.
А ты строй свой корабль. Не отнимут!
Рай у Марципилан
Рай на планете Марципилан
обозначен обозначен был чётко:
ядерная зима и пулемётов чечётка!
Кто тут живой в церковях великих?
За вами отряд безликих:
— По одному выходить не положено! —
трупы горкою сложены.
Вот и века исчерпаны.
И где б люди веру ни черпали,
планета переживёт и это.
А к следующему рассвету
(через сто лет вперёд)
зверь дикий пройдёт
по молодому полесью.
И от прогресса
ничего не останется.
Так зачем было жизнью маяться
последним из марципилан,
так похожих на наших землян?
Наверное, нет ответа.
И история эта
повторится ещё три тысячи раз!
Вот и Земля на подходе как раз.
Дирижабль Марципиланина
Не людьми дирижабль построенный,
пролетает над территорией,
нелюдимой какой-то.
Чей ты, пилот тот?
Пилот — последний из марципилан.
Его ветхий аэроплан
лет десять назад как разбился.
А пилот тот не сдался — бился
и выстроил дирижабль.
Плывя на нём: «Увидать бы
кого-нибудь из марципилан!»
Хороший у него план.
Так он летал очень долго —
лет тридцать и всё без толку.
Толку нет, сплошные потери:
недавно крыло отлетело.
Чинил, конечно, неспешно,
потому как летает успешно
то, что старательно сделано.
Воздухо-летателю смелому
покорялись озёра и горы
и даже над мёртвым морем
пилот всё вглядывался в синеву:
«Может, лодку какую найду?»
Но ни плота, ни лодки —
ходка за ходкой.
«Ну где ты ходишь, марципиланка —
тёмных лесов партизанка?
Разожги хоть костёр, я замечу!»
Он трогает вечность за плечи.
Летит дирижабль в небе.
Чей тот пилот,
что плыл в нём
десятилетья подряд?
Марципиланин, но этому он не рад.
Мы уходим — он прилетает за нами
Уходим, уходим, уходим!
Всё решено — мы уходим,
мы больше терпеть не будем.
Мы ждём, прилетит за нами
пилот совсем необычный,
Пилот самый смелый, отважный.
Он должен быть где-то рядом,
он знает про нас, он верит!
— Неважно выглядишь, дочка.
— Мама, я год не ела.
— Зато не поседела.
Там в облаках, ты слышишь,
звук дребезжащий.
— Где же?
— Вон там, где чернеет точка,
в ней пилот, его мысли слышу,
а он слышит, наверное, наши.
Видишь? Рукой он нам машет!
— Нет, мама, я не вижу,
уже я год не ела,
у меня отупение мозга.
— Осталось совсем немного.
Ни немного осталось, а мало!
Права была дочкина мама:
пилот летит к ним отважный
и с дирижабля машет
своею рукой усталой.
Мать с дочкою тень накроет.
Подберёт, подберет их парень —
последний Марципиланин
для жизни совместной дальше.
А пока он летит, им машет
да шепчет: «Тридцать лет подряд
я летал. Вернись время назад!»
Когда ты был богом
В те далёкие времена,
когда ты был богом,
а меня и не было вовсе,
тебе казалось, что в мире
ни осень, ни зима и ни лето,
а эпидемия тьмы! И это
только начало.
Тебе на пути встречались
лишь первобытные твари:
демоны и химеры. Их хари
тебе даже снились.
И с кем бы ни бились
первобытные наши предки,
ты устал хоронить их. А детки
от наших предков
на тебя совсем не похожи —
хорошенькие, но их рожи
обречённая усталость сковала.
— Где такие, как я? — страдала
душа молодого бога.
И молний ни мало, ни много,
выпустил ты из глаз,
пока я родилась
у матери обречённой.
С именем наречённым,
крылья расправив,
я с тобой рядом встала.
Мы стали
почти одним целым —
ты мой муж и я смелым
продолжением нашего рода.
— Ну где вы, уроды?
Я с мужчиной своим воюю!
Я ему наколдую
кучу маленьких деток.
И вот сегодня одна я. А ты где?
В антифашистском марше.
Со злом не будет реванша
сегодня.
Мой разум тоже голодный!
Умирала планета
Ледяная планета
целый год стояла без света,
целый год без солнечного тепла!
Она бы так умерла.
Она и неслась, умирая,
никого не встречая
на своём Млечном пути:
— Природа моя, не усни! —
планета шептала.
Однако же, твёрдо знала:
если сама уснёт,
то навсегда умрёт.
— Ну где же моё светило
с теплом своим, своей силой? —
она пытала метеориты.
— Ты слетела с орбиты! —
смеялись кометы. —
Не видать тебе больше лета!
— Не видать мне и мягкой зимы,
если не долечу до звезды! —
упорно планетка твердила.
Но льдины, покрывая материки:
— Хотим, хотим, вечной зимы!
А звезде, от которой она оторвалась,
совсем уже слабо моргалось.
Ну где, звездные твои руки?
Притяни планетку, не мучай!
Но самой себе отвечала звезда:
«Я скоро умру сама!»
Планета же не сдавалась,
она по галактике мчалась
от своего светила подальше,
не зная что будет дальше.
А дальше — там звёзды светили
с такой невиданной силой!
Издалека моргали
и звали, и звали, и звали…
Моё такое серьёзное прошлое
Я перепробовала веру и неверие,
а теперь всё равно, и верю я
лишь в науку да природу могучую.
Даже помню, как там, за тучею
лишь наукой и занималась —
с химерами билась и дралась.
И муж у меня такой же —
наукой болен: он сложит
трупы демонов в ряд.
— Стройся, жена, в отряд! —
устало скажет