Читать интересную книгу Политическая наука №3/2011 г. Современная политическая социология - Сергей Патрушев

Stone C. Power, reform and urban regime analysis // City and community. – Oxford, 2006. – Vol. 5, N 1. – Р. 23–38.

Theories of urban politics / Ed. by David Judge, Gerry Stoker and Harold Wolman. – L.; Thousand Oaks, Calif.: Sage Publications, 1995. – 319 p.

Theories of urban politics. – 2nd ed. / Ed. by Jonathan S. Davies and David L. Imbroscio. – Los Angeles: Sage, 2009. – 295 p.

Urban policy analysis: a new research agenda // Urban policy analysis: directions for future research / Clark T.N., Burt R.S., Ferguson L.C., Kasarda J.D., Knoke D., Lineberry R.L., Ostrom E.; Ed. by Terry N. Clark. – Beverly Hills: Sage, 1981. – P. 23–78.

Vidich A.J., Bensman J. Small town in mass society: class power and religion in a rural community. – Princeton, N.J.: Princeton univ. press, 1958. – 345 p.

Walton J. Substance and artifact: The current status of research on community power structure // American journal of sociology. – Chicago, Chicago univ.press 1966. – Vol. 71, N 4. – P. 430–438.

Warren R.L., Hyman H.H. Purposive community change in consensus and dissensus situation // Community structure and decision-making: comparative analyses / Ed. by Terry N. Clark. – San Francisco: Chandler Pub. Co., 1968. – P. 407–424.

Wildavsky A. Leadership in a small town. – Totowa, N.J.: The Bedminster press, 1964. – 397 p.

РОССИЙСКАЯ ПОЛИТИКА В ЗЕРКАЛЕ ПОЛИТИЧЕСКОЙ СОЦИОЛОГИИ

ПОЛИТИЧЕСКОЕ И СОЦИАЛЬНОЕ В РОССИЙСКОЙ ИНСТИТУЦИОНАЛЬНОЙ СРЕДЕ: ПРОБЛЕМА ТРАНСФОРМАЦИИ СОЦИУМА КЛИК

А.Д. ХЛОПИН

Любая среда упорядочена лишь в той мере, в какой в ней установлены и воспроизводимы всеми акторами те правила и нормы, которые обеспечивают социальную и социетальную (системную) интеграцию. Поскольку оба типа интеграции возникают как следствие практикуемых акторами форм координации сотрудничества и конфликта между собой, институциональный дизайн может не совпадать с практиками, признаваемыми легитимными. При заимствовании, т.е. копировании, демократических по дизайну институтов практики россиян зачастую производят и воспроизводят остатки и деривации традиционных правил и норм. Тогда организация социальной реальности обретает вид особой институциональной среды, которая по целому ряду принципов своего устроения весьма отличается от той, которая свойственна современному гражданскому обществу. Каковы принципы устроения российской институциональной среды, как они возникают и утверждаются?

В наших исследованиях выявлено сосуществование разнонаправленных тенденций – социетальной дезинтеграции макросредыисоциальной интеграции микросред. При этом вслед за Э. Гидденсом мы специально выделяем различие в принципах структурации сетей (или общностей) разного уровня [см.: Giddens, 1984, p. 28]. Социальная интеграция основана на личном взаимопонимании и доверии, возникающим в микросреде, образованной сетью из устойчивых связей и отношений типа «лицом к лицу», которые регулируются нормами специфической реципрокности – взаимности в признании прав и исполнении обязанностей между родственниками, друзьями, хорошо знакомыми людьми, реже – соседями. Такие связи и отношения обычно именуются неформальными. Неформальные отношения, регулируемые правилами специфической реципрокности, вполне могут быть четко структурированными формами координации сотрудничества и конфликта, хотя и не обязательно согласованными с универсальными нормами права и морали.

Социетальная интеграция возникает в процессе политической самоорганизации сегментов социума на основе ценностей и норм общей реципрокности. Они не только регулируют координацию сотрудничества и конфликта между различными микросредами, но и поддерживают их автономию в рамках макропорядка, повсеместно признанного легитимным. Характерная для общей реципрокности симметрия в признании прав и обязанностей любого гражданина легитимирована формальным равенством перед законом, гарантированным социетальными институтами власти (государством). «Равенство перед законом заменило привилегию в качестве основополагающего принципа социальной организации» [Зидентоп, 2001, с. 116]. Этот принцип макропорядка реален и эффективен лишь в той мере, в какой поддерживается безличностью в применении нормы общей реципрокности: симметрия в реализации прав и обязанностей любого гражданина безразлична по отношению к личности как тех, кто применяет эту норму, так и тех, к кому она применяется.

Сосуществование разнонаправленных тенденций – социетальной дезинтеграции макросреды наряду с социальной интеграцией микросред – свидетельствует о фрагментарности, несистемности политического порядка. В сегментированном социуме, разделенном на множество микросред (общностей с разной степенью интегрированности и идентичности), затруднено установление избирательного сродства между формальными и неформальными институтами. Из четырех способов взаимодействия между формальными и неформальными институтами, которые были выделены Гретхен Хелмке и Стивеном Левитски, – комплементарного, согласующего (accommodating), конкурентного и замещающего (substitutive) [см.: Helmke, Levitsky, 2003, p. 11] – в российской институциональной среде преобладают два последних. Первые два – комплементарный и согласующий – либо свидетельствуют о наличии избирательного сродства между формальными институтами и практиками по производству и воспроизводству установленных в них норм и правил, либо согласуют в некую более или менее приемлемую конфигурацию. Хелмке и Левитски утверждают: «Конкурирующие неформальные институты создают у акторов такие стимулы, которые не совместимы с формальными правилами, – следуя одному правилу, нельзя не нарушать другое. К числу примеров относятся клиентелизм, патримониальное господство (patrimonialism), клановая политика и другие частные институты» [ibid., p. 11]. Конкурентный способ взаимодействия между социальными нормами и предписаниями законов возникает в случае сосуществования неформальных институтов со слабыми или неэффективными формальными институтами. Когда же слабые формальные институты не вступают в противоречие с целями акторов, то они, «стараясь достичь тех результатов, которые ожидались от формальных институтов, но получены не были, создают или используют замещающие неформальные институты» [ibid., p. 15].

Исходной посылкой исследования особенностей организации российской социальной реальности служит рассогласование между средовой потребностью граждан и институциональной структурой, формально предназначенной для ее удовлетворения. Суть этого рассогласования определена и эмпирически подтверждена в других наших исследованиях [см.: Хлопин, 2006]. Оно отражает базовое противоречие, характеризующее взаимоотношения власти и социума в России. Поскольку потребность в самостоятельно организованной среде повседневной жизни, регулируемой недвусмысленными, понятными гражданам нормами, находится в противоречии с зависимостью ее организации от социальных институтов, пользующихся властными полномочиями для произвольной регламентации гражданских прав, происходит фрагментация институционального порядка: как власть предержащие, так и рядовые граждане селективно применяют и исполняют законы [см.: Хлопин, 2006]. Поиски «своих» людей среди официальных лиц приводят к сговору с ними по норме специфической реципрокности. Доверительные отношения между «своими» вне рамок публичных ролей позволяют не только обезопасить пространство частной жизни от произвольного применения официальными лицами властных полномочий, регламентирующих гражданские права, но и вывести его из-под контроля государственных институтов, уполномоченных применять санкции за «свободу» от гражданских обязанностей.

Специфическое представление россиян о том, что есть норма и как ее можно и нужно исполнять, делает невозможным удовлетворение средовой потребности без деформализации правил, регулирующих исполнение властных полномочий, гражданских обязанностей, защиту и реализацию гражданских прав. В представлениях россиян законы ассоциируются с некоторыми рамками или границами их свободы, которые они вынуждены либо не переходить, либо обходить, проявляя избирательность и осторожность. Понимание закона как рамки с зачастую нечеткими, изменчивыми контурами придает ему статус особой реальности: оставаться в рамках закона – значит уметь манипулировать его нормами [см.: Хлопин, 2001, c. 194–196]. Вместо «игры по правилам» акторы ведут «игру с правилами». Конкурентный способ взаимодействия между формальными и неформальными институтами пока что детерминирован патримониальным господством-подчинением, которое, не будучи легальным, остается легитимным ввиду высокой практической значимости личных связей в качестве наиболее приемлемых средств не только для защиты декларированных Конституцией РФ гражданских прав, но и для устранения конфликтов с властями.

Разрыв между формальными правилами и реальными практиками с учетом этих правил проявит устойчивость в собственном воспроизводстве до тех пор, пока россияне не выработают и более или менее успешно не реализуют стратегии гражданского действия, направленного на трансформацию институциональной среды. Переход от гражданского участия к гражданскому действию имманентно связан с ее трансформацией13.