К завтраку все семейство Гурьевых собралось в малой столовой. Катя от стыда за свое вчерашнее поведение едва смела поднять глаза на свою тетку и кузена. Щеки ее вспыхнули, стоило ей встретиться взглядом с Павлом. Как она могла так подвести их?! И что же будет дальше? Однако ни Александра Михайловна, ни Павел ни единым словом не обмолвились о вчерашнем происшествии в доме Дашковых. Катя уже совсем было успокоилась, когда дверь в столовую распахнулась, и на пороге появился лакей Гурьевых с огромнейшим букетом белых роз.
- Ваши сиятельства, - склонился он в поклоне, - просили барышне передать.
Катя вспыхнула. Каким-то непостижимым образом она догадалась, кто прислал ей этот букет.
- Кто просил? - невозмутимо задала вопрос тетка.
- Не могу знать, - ответил лакей. - Там карточка-с имеется.
Катя встала из-за стола и, подойдя к нему, дрожащей рукой вынула из букета карточку. Прочитав слова, написанные ровным размашистым почерком, она торопливо сунула ее обратно в букет, будто та обжигала ей руку.
- Отошлите обратно, - ровно произнесла она и вернулась к столу.
- От кого это? - вопросительно посмотрела на свою племянницу Александра Михайловна.
- От князя Елецкого - пожала плечиком Катя. - Я же обещала Вам, тетушка, не иметь в дальнейшем с этим человеком никаких дел.
Опустив глаза, она уставилась в свою чашку с чаем. Всего два слова, написанные в карточке, не давали покоя. "Простите меня." Что это - раскаяние, извинение, а, может... Робкая надежда вновь пустила росток в сердце. Нет, нет! Я не буду думать о нем, - решила Катя. Зачем мне пустые надежды, которым сбыться не суждено? Князь вчера более чем ясно дал ей понять, что он думает о ней.
Павел был заинтригован. Еще вчера, после ухода маменьки и Катрин, он попытался выведать у Николая, что же все-таки произошло во время вальса, но тот был мрачнее тучи и зол, как черт. Но это-то как раз можно было понять: его, князя Елецкого, бросила посреди танца какая-то жалкая провинциалка, продемонстрировав всему свету свое пренебрежение к его сиятельной особе. А сегодня вдруг этот букет, который стоит целое состояние.
Николай действительно был зол - но не на Катрин, Ник злился на себя. И кто тянул его за язык? Откуда взялось это глупое желание уязвить ее просто потому, что она, обнаружив их обман, явно продемонстрировала свое нежелание продолжить знакомство с ним? Ребячество, да и только! Вот и получил по заслугам. Павел сначала все пытался выспросить у него, что послужило поводом для размолвки, а потом случайно проговорился, что застал ее после злополучного вальса плачущей на террасе. Запоздалое раскаяние острым сожалением укололо в сердце. К чему было обижать ее? Катрин откровенно сказала ему, чего ждет от этого сезона: предложения руки и сердца от человека титулованного и состоятельного. Но разве не все дебютантки из года в год заполняют бальные залы с этими же надеждами? И разве он впервые выслушивает такие признания? И почему эти слова, сказанные именно ею, отчего-то не оставили его равнодушным, зацепили в его душе какие-то чувства, о существовании которых он даже не подозревал. Отчего мысль, что она в этом сезоне непременно будет пользоваться успехом и с легкостью добьется желаемого, была ему неприятна? Что за блажь? Он ведь не желает связывать себя какими бы то ни было узами! Зачем же тогда так явно на глазах у всех добивался ее внимания? Глупец, трижды глупец! Теперь добрая половина Петербурга будет обсуждать его внезапный интерес к провинциалке, появившейся в свете первый раз. Светские сплетни - страшное оружие, разрушившее не одну репутацию и погубившее не одну жизнь.
Покупая утром цветы для нее, он говорил себе, что это всего лишь попытка принести извинения за грубость прошлым вечером. Но тогда почему ему всю ночь снились небесно-голубые глаза? Почему он проснулся на скомканных простынях с чувством, что потерял что-то весьма ценное? Возможно, от того, что ждал от нее, как от многих других, слащавого кокетства, желания понравится и угодить наследнику князя Елецкого. Как же так получилось, что, несмотря на всю ее меркантильность и мелочность, она не воспользовалась возможностью уцепиться за него, как репей? Так ли уж меркантильна и мелочна она на самом деле? Или, может, это такая игра - продемонстрировать холодность, чтобы вызвать интерес? Но тогда она неудачно выбрала себе партнера для игры, поскольку в этих салонных играх ему давно уже не было равных. Хотя не похоже было, что все это напускное: он же сам видел злость, раздражение и обиду в ее глазах.
Желание выкинуть мысли о ней из головы привело его на порог родительского дома. Отца не было дома, что, впрочем, было только к лучшему, ибо встречаться сейчас с ним Николаю совершенно не хотелось. Его отношения с отцом вряд ли можно было охарактеризовать, как теплые или родственные. Поднявшись в будуар к матери, он застал ее за чтением. Отложив в сторону книгу, она поднялась ему навстречу и, подставив для поцелуя щеку, с нежностью взглянула на сына.
- Ники, как долго ты не заходил к нам, - грустно улыбнулась Анна Петровна.
- Виноват, маменька, - улыбнулся ей Ник.
- Ты же неспроста пришел? Тебя что-то гложет? Я же вижу, - откинула она с его лба вьющуюся прядь.
- Я скучал по Вам, maman, - поднося к губам ее руку, ответил сын.
- Что-то ты не договариваешь, - притворно нахмурилась она.
- Вам показалось, матушка! Меня привело исключительно желание увидеть Вас.
- Останешься обедать? - с надеждой в голосе спросила она.
Самой заветной мечтой Анны Петровны было, чтобы отец и сын Елецкие, наконец, примирились. Отсутствие согласия между двумя самыми дорогими ей людьми было извечным источником ее беспокойства и печали.
- Останусь, - не смог отказать матери Ник.
Пройдя в свои апартаменты, он скинул мундир и, расположившись на софе, потянулся к графину с бренди. Усмехнувшись, Николай отдернул руку. С утра бренди - черт знает что! Эта провинциальная штучка никак не выходит у него из головы. Дверь, слегка скрипнув, приоткрылась, и в комнату проскользнула Ксения, горничная его матери.
- Коленька, - прошептала она, - ты приехал! Я так скучала!
Глядя на свою любовницу, Ник почему-то не ощутил привычного желания, но все же поднялся с софы и привлек девушку в свои объятья. Наклонив голову, он коснулся поцелуем пухлых приоткрытых губ, руки Ксении взметнулись вверх, запутались в коротко стриженых кудрях у него на затылке. Отпустив на минуту девушку, он повернул в замке ключ и повернулся к ней, а она уже с улыбкой на губах развязала передник и расстегнула платье, которое бесформенной кучкой свалилось к ее ногам. Присев на кровать, он наблюдал, как она с усилием стаскивает с него сапоги. Привычным движением он опрокинул ее на широкую постель, подминая под себя. Ее руки обвили широкие плечи. Ксения выгибалась навстречу его движениям, Ник ловил губами ее тихие стоны, но стоило ему закрыть глаза, и вместо карих глаз и темных локонов, разметавшихся по подушке, его воображение нарисовало ему отливающие серебром кудри и небесно-голубые глаза.