до старости. «Нечистыми» были ее юбки и обувь. Все, до чего она ими касалась, становилось таким же. Цыганки и сами твердо верили в это и, боясь опоганить собственное имущество, ходили осторожно. Не дай бог кому наступить на оглоблю, задеть самовар или что-то такое. Мигом начиналось: «Куда смотрела? Где глаза твои были?!» Самовар продавали, оглоблю меняли…
Позапрошлой зимой Кирилешти голодали. Табор сидел на урезанном пайке. Казалось, воробушки клюют больше! Свои скудные запасы харчей Дятел хранил в деревянном сундуке. Однажды днем заходит он в цэру – и что же видит: жена Сорока взобралась на сундук и сидит-мечтает! В своей юбке поганой! На его сундуке! А сундук с едой! Дятла едва не хватил кондратий. Таборные мужики до сих пор недоумевают, почему он Сороке синяков не наставил. У некоторых такая снисходительность вызвала даже резкое порицание и осуждение, однако Дятел извинял жене многое – за красоту. Простил и на этот раз, хотя сундук с провиантом пришлось скинуть гажам за смешную цену – лишь бы избавиться поскорей от «нечистой» вещи. После этого пару суток Дятел с женой держали зубы на полке, но не ругались – разве что животы у них друг на дружку сердито урчали, да с той поры к Сороке приклеилась новая кличка – Сорока-Кормилица.
Впрочем, это все – дела прошлые, а сейчас всех интересовало, отдаст Ишван свою дочку за Драго или отпустит сватов ни с чем. Кузнец, расчетливо подогревая в соплеменниках нетерпение, поставил плоску перед собой и выжидающе посмотрел на Мушу.
– Да, ты правильно понял, – протянул Христофоров. – Хотим с вами породниться, чтобы наши дети сошлись друг с другом и жили вместе, как хлеб и соль.
– Дело хорошее, только подумать надо.
– Чего ж тут думать, туда-сюда?
– Молода еще невеста, и одна она у нас в семье дочка…
– Да ведь все равно когда-нибудь расстаться придется. Я тебе пятьсот золотых отсыплю – нефальшивых! Лишь бы наших детей ты благословил на женитьбу.
– Пятьсот золотых – это целых полтыщи! – произнес Рябчик так многозначительно, как будто от этого указанная сумма становилась гораздо больше.
Ишван задумчиво погладил бороду рукой. Он рассчитывал минимум на восемьсот дукатов. Сумма показалась ему обидной. Была бы Воржа кривой или горбатой – тогда другой разговор, а так… Ишван не желал дешевить и продолжил играть в упрямство:
– Не знаю, что и сказать вам, братья… Не торопимся ли?
«Мерзкий старикан! – вознегодовал про себя Какаранджес. – С виду добренький, а туда же! Чтоб ты гвоздь проглотил! Чтобы сдохли все твои лошади!»
А кузнец рассуждал дальше так:
– У меня, кроме Воржи, шесть сыновей. Сам прикинь – каждого накорми, одежку заштопай, обстирай. Опять же – за скотиной кто следить будет? Правильно ли я говорю, чавалэ?
– Правильно, – кивнул тот из родственников Ишвана, который сидел от него по левую руку.
– Правильно! – кивнул тот, что сидел по правую.
– Нельзя нам пока без Воржи. Руки у нее золотые и характер ангельский. Пока папироску выкуришь – самовар вскипятит. Вот какая она хозяйка! Такой цветочек вырастили мы с мамкой. А в приданое я б вторую телегу зятьку отдал, перин, подушек – без счета просто. Лишь бы славный он был цыган!
– Хорошо говоришь! – Муша взмахнул кистью, и на ней сверкнул перстень с рубином. – Да за так и шестьсот пятьдесят золотых мне не жалко бросить в твою казну!
– Это все хорошо, дорогой мой Муша, только скучно мне, старику, будет без любимой дочурки. Ослепни мои глаза, никого не хотел бы видеть так, как ее одну! Настоящая роза она у нас! И нету такой цены, чтобы я эту розу продал!
– Завянет она одинешенька, – Муша посмотрел Ишвану прямо в глаза, – а раз так – плохой ты садовник! А у нас семья всем известна. Иди на базар, спроси у любого: кто такой Драго Христофоров? Каждая собака тебе ответит – первый цыган он во всех делах и решеньях, в шатре у него богато, как во дворце, и там, где шестьсот пятьдесят золотых не хватит, он еще стольник сверху положит и не сморгнет.
«Целых семьсот пятьдесят дукатов! Ну гибель! – у Какаранджеса глаза полезли на лоб. – Мельница стоит дешевле! Надо было девчонку красть! Мешок на голову – и весь выкуп!»
Кузнец, однако, нисколько не обрадовался и не удивился завышенной планке, только затянулся из трубки и произнес:
– Сладкий у тебя язык, сват, да в деньгах правды нет.
– Только все их любят, – прибавил Муша.
В этот момент сам Граф пришел ему на выручку.
– Послушайте, чавалэ! – сказал он, обращаясь ко всем. – Я знаю Мушу Христофорова много лет и ни разу не слышал ни одного худого слова ни о нем, ни об его отце, а проверка на время – самая надежная. Думаю, семьсот пятьдесят золотых – это справедливо.
– А чтоб было еще справедливей, – вмешался Рябчик, – я сам тебе отсыплю еще пятьдесят дукатов – так дорог мне брат мой и сын его – Драго!
Ишван посмотрел на своих родных.
– Справедливо, – сказал тот, что сидел справа.
– Справедливо, – согласился сидящий слева.
– Хорошо, чавалэ! – сказал Ишван. – Ваши мнения я послушал, а теперь послушайте мое. Я своей дочери только добра желаю. Позовем ее сюда. Что она сама скажет? Сердце дороже богатства!
– Золотой дукат вернее ласкового слова, – поговоркой на поговорку ответил Муша. – Я тебе обещал семьсот пятьдесят монет, Рябчик добавил – получилось восемьсот! Это славные деньги! Подумай, кузнец. Кто тебе еще такое предложит? Вот залог – посмотри!
Ишван моргнуть не успел, как перед ним откуда ни возьмись появился серебряный поднос, а в руках у Муши оказалась писаная торба, которую он опрокинул вверх тормашками, и оттуда с веселым звоном на поднос посыпались золотые монеты! У цыган загорелись глаза – только Ишван сохранял хладнокровие. Взгляд его почему-то остановился на коротышке. Кузнец ткнул в него пальцем:
– Ну а ты как считаешь?
– За деньги одного только черта не купишь! – ответил Какаранджес и таинственно ухмыльнулся.
Глава девятая
Чордыткэнаса отмычка ило на откэрэса[26].
С самого утра меня нарядили и отправили пасти поросят, а еще Сухарика, Перчика и Ползунка – это мои младшие братья. Ползунок-то совсем маленький, послушный, всегда рядышком со мной, а Сухарик и Перчик прямо чертенята. Чтобы они не убежали на реку, пришлось мне играть с ними в жмурки. Ох и тяжко с закрытыми глазами гоняться по полю, когда на тебе новая одежа и четыре пуда золота. Да еще при этом надо следить, чтоб не запачкаться.
А наряд мой – просто загляденье: расшитая золотом пышная зеленая юбка и ярко-синяя блуза с широкими воланами по вороту и на рукавах. Да еще