Я поднимаюсь, открываю дверь ванной и выползаю в коридор. Мне нужно добраться до телефона. Мне страшно, потому что коридор большой и пустой. А мне нужна опора. Я поднимаюсь, бегу в свою комнату, хватаю телефон и возвращаюсь в нашу крохотную ванную. Запираю дверь, снова сажусь на пол и прислоняюсь к стене. В руке я все еще держу тест. Это доказательство моего приглашения. Я звоню сестре. Она берет трубку после второго гудка.
– Мне нужна помощь, сестренка, – говорю я. – Мне нужно стать лучше. Я не знаю, что делать.
– Где ты? – спрашивает она.
– На полу в нашей ванной.
– Сиди там. Я приеду через полчаса.
В этой точке нашего пути следы сестры пересеклись с моими. Она намного опередила меня, но, услышав слова, которые мечтала услышать, узнав, что мне нужна помощь, повернула назад и бросилась ко мне. Она бежала изо всех сил, песок разлетался из-под ее ног, слезы текли по лицу. И она вернулась в то самое место, где я начала погружаться в песок двадцать лет назад. Добравшись, она наклонилась, схватила меня за руку и помогла подняться. Мои ноги дрожали, и она крепко держала меня. Она никогда не просила объяснений или извинений. Она просто всегда была рядом.
* * *
Мы отправляемся в церковь в таком районе, где я никогда не была. Поднимаемся по лестнице, открываем дверь, проходим мимо алтаря и спускаемся в подвал, где проходит общение. Я открываю еще одну дверь и сажусь рядом с честными людьми – первыми, которых встречаю после выхода из психиатрической больницы. Они кажутся мне утомленными и измученными, но настоящими. Никто не послал за себя представителя. Когда начинается разговор, я сразу понимаю, что это истина. Я ничего не говорю, и это нормально. Здесь я не обязана ничего имитировать. Это все для нас. Слава Богу. Эти люди готовы перестать притворяться и снова стать собой. С ними я чувствую себя в безопасности. По пути домой я говорю сестре, что хочу заехать к Крейгу и рассказать ему о ребенке. Аманда спрашивает, не подвезти ли меня, но я отказываюсь:
– Нет, это я должна сделать сама. Настало время перестать притворяться и стать собой.
Потом я сижу на кровати Крейга и слушаю, как он быстро перечисляет наши «варианты». Я слышу собственные слова:
– Этого ребенка я собираюсь сохранить, что бы ты ни говорил по этому поводу.
Я думаю: «Я впервые сказала то, что хотела. Я не стала спрашивать, а чего хочет он, что я должна сделать для него». Мой подход сбивает Крейга с толку, и он опирается на стену в поисках поддержки. Я не могу помочь ему пережить этот сложный момент, потому что мне самой непросто. Но я тверда. Крейг смотрит на меня так, словно никогда прежде не видел. Он и не видел. Я стала новой. Мои правила изменились. И меня больше не волнует, что подумает обо мне этот мужчина.
Мы сидим рядом. Между нами некое существо, которое мы случайно сотворили. Каждый из нас одинок, но мы оба никогда больше не будем одинокими. Я решила, что готова сойти с пути саморазрушения. Я буду творить. Я уже приняла приглашение, и никто больше не убедит меня, что я недостойна. И теперь, если я почувствую неодобрение – в выражении лица, тоне голоса, поведении, в собственных мыслях, – я буду мысленно отвечать: «Пошли вон! Пошли вон!!» Так я буду отвечать всем страхам, сомнениям и упрекам, всем «нет, Гленнон, это не для тебя». Я буду тверда. Это мой щит. Это моя молитва. Это мой боевой клич.
Конец ознакомительного фрагмента.