Читать интересную книгу Воин любви. История любви и прощения - Гленнон Дойл Мелтон

4

Трезвость

Две недели я не пью. Я собираюсь стать подвижной мишенью, чтобы моей боли негде было приземлиться. Допоздна остаюсь на работе и планирую новые занятия для своих учеников. Переставила мебель в своей квартире и купила несколько пар новых туфель. Я поставила себе задачу никогда не останавливаться, но как только начинает смеркаться, моя тревога растет. Крейг пытается помочь мне по вечерам – он приходит с безалкогольным пивом. Мы сидим на диване и пьем, но все выглядит как-то странно. Наши разговоры становятся натянутыми, а секс – неловким. Алкоголь отправлял нас в общий мир, но теперь мы оказываемся в параллельных. Без спиртного мы чувствуем себя одинокими – даже вместе.

Как-то вечером Крейг уговаривает меня пойти на вечеринку к общему другу. Мне эта идея не нравится, но я соглашаюсь, чтобы избежать полного одиночества. Как только мы входим в комнату, я сразу превращаюсь в старшеклассницу, пытающуюся классно выглядеть, несмотря на приступ паники. Я не знаю, где встать, к кому подойти, что делать с руками, как справиться с собственным лицом. Мне предлагают выпить, и я не знаю, как реагировать. Я вижу, как люди болтают, флиртуют и расслабляются, и во мне закипает ярость. Почему они смеются? Я даже представить не могу ничего смешного! Почему мы все стоим в этой комнате? Не этим ли мы занимались последние десять лет? Просто стояли… Не могу представить, что в этом интересного. И все же мне отчаянно хочется вернуться в этот мир. Я хочу вернуться, но для этого нужно спиртное. Я стою в уголке, и когда больше не в силах справляться со своей неловкостью и чуждостью, говорю Крейгу, чтобы он отвез меня домой. Выходя, я смотрю на бутылки водки, виски и рома на стойке и думаю: «Это я. Моя личность, моя смелость и чувство юмора заперты в этих бутылках, и я не могу до них добраться. Я не здесь. Я там. Зачем оставаться трезвой, если мое трезвое «я» мне не нравится?» Я начинаю прятать бутылки с водкой под кровать и выпивать, прежде чем отправиться куда-нибудь. Я твержу себе, что выпивка – это всего лишь часть подготовки. Спиртное – это средство трансформации, такое же, как косметика и фен. Это часть доспехов, необходимых моей представительнице, чтобы выжить в этом мире. Я никогда больше не отправлю ее безоружной. Если мир не хочет, чтобы я пила, ему следует перестать быть таким чудовищно страшным.

Разумеется, очень скоро я начинаю пить открыто.

– Со мной все в порядке, – говорю я Крейгу, Кристи и Дане. – Я выпиваю всего несколько бокалов за вечер.

Они молчат. Им и не нужно ничего говорить. За неделю я допиваюсь до чертиков. Каждое утро Крейгу и девчонкам приходится рассказывать мне о том, что я делала вечером. Я слушаю их со стыдливой улыбкой. Если не помнишь половину своей жизни, то к чему стесняться? Да и живешь ли? Так проходит еще шесть месяцев моей жизни – жизни вполовину. Это единственное, на что я способна.

* * *

Как-то в мае я просыпаюсь в полдень. В голове пустота, и страшно хочется пить. Я поворачиваюсь и вижу, что Крейг ушел. На подушке лежит записка: «Позвоню вечером!» Судя по тишине в доме, Дана и Кристи тоже ушли. В этом они отличаются от меня: мы пьем вместе, но Крейг и девчонки могут заниматься и другими делами. Я не такая. Я пью, а потом борюсь с похмельем. Это отбирает все мои силы. Я опускаю ноги на пол, натягиваю спортивный костюм и заворачиваюсь в одеяло. Медленно спускаюсь, хватаю бутылку с водой и банку арахисового масла и усаживаюсь перед телевизором. Стоит мне только устроиться поудобнее, до меня доносится запах окурков из полной пепельницы, и приходится бежать в туалет. Я стою на коленях, обхватив руками унитаз. Мне нужно избавиться от всего, и все будет в порядке. Меня сотрясают приступы рвоты, щекой я прижимаюсь к холодному сиденью. Когда рвать уже нечем, я пытаюсь вернуться на диван. Мне приходится держаться за стены и мебель, словно я мгновенно ослепла и постарела. Тошнота не проходит. Через два часа я точно так же сижу на полу, обнимая унитаз. Неожиданно я думаю, что вчера вечером моя грудь выглядела слишком пышной в обтягивающем топе. Я обхватываю одну грудь рукой и поднимаю ее. Слишком большая, слишком тяжелая, слишком мягкая. Вот дерьмо! Я снова прижимаюсь щекой к сиденью унитаза.

К пяти часам я прихожу в себя настолько, чтобы отправиться в аптеку. Там я выбираю самый дешевый тест на беременность и беру флакон с таблетками от головной боли. Кладу покупки перед кассиршей и опускаю голову. Добравшись до дома, я бросаюсь в туалет, чтобы пописать на полоску. Потом кладу тест на стойку рядом с раковиной, а сама усаживаюсь на пол и жду. Я ощущаю холод плиточного пола ванной, спиной чувствую прочную стену. Я благодарна за эти ощущения – они удерживают меня в этом мире. Я сижу, пока не убеждаюсь, что три минуты уже прошли. Мне не хочется снова вставать, поэтому я цепляюсь за край раковины и шарю рукой, чтобы нащупать полоску теста. Хватаю ее и кладу на колени. Мои глаза закрыты. Больше всего на свете мне не хочется их открывать. Но я все же открываю. В окошке маленький синий крестик. Я берусь за инструкцию, которая валяется рядом со мной, и убеждаюсь, что крестик – это положительный результат. Я беременна.

Поначалу я чувствую только безумную жажду. Я осторожно поднимаюсь по стеночке. Стакана в ванной нет, поэтому я наклоняюсь, подставляю руки под струю воды и пригоршня за пригоршней подношу ее ко рту. Вода расплескивается, течет по лицу, по шее. Вскоре я вся мокрая. Я снова сажусь и смотрю на маленький синий крестик. То, что происходит дальше, это уже не решение, а открытие.

Сидя на полу ванной, я понимаю, что хочу этого ребенка. Я ощущаю стыд – гораздо более сильный, чем когда решила прервать прошлую беременность. Я смотрю на свои дрожащие руки, мятые брюки, грязный пол ванной. Я пьяна. У меня булимия. Я не могу любить ребенка, потому что причиняю боль всем, кого люблю. Я никого не могу научить жизни, потому что сама живу лишь наполовину. И все же… Я смотрю на маленький синий крестик и не могу отрицать, что кто-то наверху счел меня достойной. Кто-то прислал это приглашение. И мне сразу открывается истина: я одинока, пуста, безумна – и все же меня пригласили. Интересно, кто это. Я думаю о Марии с младенцем и о том, что она меня приняла. Это она пригласила меня к себе такой, какова я есть. Она свободно и бесплатно даровала всем свое прощение. Я замираю от этой фразы. Свободно и бесплатно для всех. Может быть, благодать бесплатна для всех? Даже для меня? Эта идея поражает, наполняет, укутывает и убеждает меня. Я решаю поверить. Что-то во мне соглашается с тем, что Бог существует, что Он пытается говорить со мной, любить меня, вернуть меня к жизни. Я решаю поверить в Бога, который верит в такую девчонку, как я.

Бог, в которого я решаю поверить, это скандально низких ожиданий. Бог, который улыбается пьянчужке, стоящей на четвереньках, грязной и перепуганной. Он говорит: «Вот и ты. Я ждал тебя. Ты готова сделать что-нибудь прекрасное?» Я смотрю на синий крестик и решаю, что готова. Я перестану считать себя недостойной и испытаю эту поразительную, невероятную возможность, которой почему-то еще не вижу. Я поднимусь в ответ на этот зов.

«Да, – отвечает моя душа. – Хотя все вокруг убеждает меня в обратном, я поверю в то, что я достойна. Я приму себя, раз получила ответ. Да, я попробую еще раз. Спасибо. Считай, что я приняла Твое приглашение. А теперь я хотела бы вернуться к жизни. Хотела бы стать матерью. И что дальше?»

Я смотрю в потолок, надеясь увидеть Бога, но вижу лишь коричневые пятна от потеков воды. Я закрываю глаза и вспоминаю Марию. Она держит младенца, улыбается, и ее глаза говорят, что никто не сердится на меня, что все только и ожидали моего согласия. «Пора начать», – говорит она. Но я напугана, смущена, молода, одинока и беременна. «Я была такой же», – говорит Мария. И тут я вспоминаю, что сегодня День матери. Значит, так тому и быть.

Я чувствую тепло и абсолютный покой, но тут медленно и неотвратимо в мою голову прокрадывается другая мысль: если у меня будет ребенок, значит, мне нужно бросить пить. О Боже! В этом разница между Богом и спиртным: алкоголь притупляет боль, но Бог несет исцеление. Бог оперирует только истиной, и истина освобождает человека, но сначала она причиняет ужасную боль. Трезвость – это путь к собственному распятию. Но это нужно сделать. К этому следует стремиться.

Я поднимаюсь, открываю дверь ванной и выползаю в коридор. Мне нужно добраться до телефона. Мне страшно, потому что коридор большой и пустой. А мне нужна опора. Я поднимаюсь, бегу в свою комнату, хватаю телефон и возвращаюсь в нашу крохотную ванную. Запираю дверь, снова сажусь на пол и прислоняюсь к стене. В руке я все еще держу тест. Это доказательство моего приглашения. Я звоню сестре. Она берет трубку после второго гудка.

– Мне нужна помощь, сестренка, – говорю я. – Мне нужно стать лучше. Я не знаю, что делать.