Карающая длань Сережика превратилась в указующий перст. Это меня немного успокоило. Кажется, он и сам не был до конца уверен в правильности принятого им решения и был готов к диалогу. Но со мной-то что? Почему я так разволновался из-за какой-то там глиняной куклы?
— А кто дал право ему, — палец Сережика коснулся головы фигурки, — творить зло? Разве для этого он был создан? Разве для этого даны ему руки?..
Сережик хотел сказать еще что-то, но вместо этого, резко вывернув кисть, двумя руками оторвал фигурке руку. Сделав это, он, как будто сам испугавшись совершенного, отшатнулся от стола, едва не упав при этом с табурета.
За окном проехала машина. Свет фар метнулся по комнате, и в тот короткий миг, когда он выхватил из темноты стоящего на столе глиняного человечка, мне показалось, что лицо его искажено гримасой боли. Казалось, он готов был закричать, но вместо этого снова исчез в темноте.
— Немедленно сделай все как было! — закричал я.
Сережик, только и ждавший этого приказа, схватил глиняного человечка со стола.
— Все, — с облегчением выдохнул он через минуту, показав мне уже исправленную фигурку.
Я безмолвно кивнул, констатируя тот факт, что работа выполнена безупречно.
Сережик поднялся на ноги.
— Больше с ним ничего не случится. Я уберу его.
Я устало поднял на него свой взгляд.
— Куда?
— В общий ком глины. Клянусь тебе, я так и сделаю!
Я молча пожал плечами. Мне уже было все равно. Эта игра вымотала меня не хуже марафонского забега.
Сережик даже не попрощался — осторожно взял в руку человечка из глины и ушел.
* * *
Спал я этой ночью ужасно, должно быть, из-за повисшей в воздухе нестерпимой духоты. Под утро мне приснилось, что все жители деревни превратились в глиняных человечков. И сам я тоже был вылеплен из глины. Но только я один знал о некой высшей силе, властвующей над нами, которая в один миг могла смять любого из нас, превратить во что-то другое или попросту уничтожить. Я подбегал то к одному, то к другому человеку, хватал их за руки, пытался рассказать о грозящей всем нам опасности, но никто не хотел слушать меня. На меня не обращали внимания, меня отталкивали в сторону, надо мной смеялись, безобразно широко разевая рты и тыча пальцами. И только баба Катя ласково, как всегда, улыбнулась мне и сказала: «Бояться нечего. Сережик хороший, он никому не сделает плохого».
Новый день не принес долгожданного облегчения. Серое, как свинцовый лист над ядерным котлом, небо накрыло деревню, придавив к земле даже звуки. Ветви деревьев безжизненно никли к земле, ни один лист на них не шевелился. Природа замерла, притаилась в ожидании близящейся бури. Все вокруг было настолько неподвижным, что походило на аляповатый, грубо намалеванный театральный задник.
От предложенного бабой Катей завтрака я отказался, только стакан молока выпил.
Всю первую половину дня, раздевшись до пояса и повесив на шею мокрое полотенце, я бесцельно слонялся по дому, ожидая, когда же наконец распухшее до безобразия небо разродится дождем. Думать о чем-то другом я был просто не в состоянии, мысли застревали в мозговых извилинах, причиняя почти физическую боль.
Я даже не сразу обратил внимание на раздавшийся с улицы автомобильный гудок. Ему пришлось провыть раза три, прежде чем я услышал его.
Выйдя на крыльцо, я увидел вишневый тронинский «жигуль», остановившийся на дороге возле самого дома. Сам хозяин стоял рядом, прислонившись спиной к открытой дверце. Лицо его было похоже на полуспущенный мяч, а под глазами лежали черные тени. Похоже было, что он не спал всю ночь.
— Что-то случилось? — спросил я, спускаясь с крыльца.
— Да, — коротко кивнул Тронин. — Мне нужно с кем-то поговорить. А кроме вас… — Тронин безнадежно развел руками. — Поедемте ко мне. У меня в холодильнике стоит бутылка хорошего коньяка.
— Вообще-то коньяк пьют теплым, — заметил я.
Тронин безразлично пожал плечами:
— Первый раз слышу.
Когда мы садились в машину, в лобовое стекло ударили первые крупные капли дождя. Небо еще плотнее прижалось к земле, блеклый серый свет заглушил все цвета, как будто среди дня вдруг наступил вечер. К тому времени, когда мы подъехали к дому Тронина, хотя ушло на это не более пяти минут, из разверзшихся небес падал вниз уже сплошной, кажущийся нескончаемым водный поток. Я даже вообразил себе, что, как только мы откроем двери, вода устремится внутрь машины и мы неминуемо утонем.
Дом был пуст. По крайней мере, на той его половине, которую занимали Тронины, никого не было, а с другой не доносилось никаких звуков.
В комнате было два двустворчатых окна. В раме одного из них недоставало стекла, осколки которого поблескивали на полу в луже воды, стекавшей с подоконника. Но Тронин не обратил на это никакого внимания.
— Садитесь.
Он указал мне на стул, а сам полез в холодильник и стал выбрасывать из него все, что попадалось под руку. Первой на столе появилась бутылка азербайджанского коньяка с шестью звездочками на этикетке. За ней последовали кусок сыра, полбатона салями, начатый пакет апельсинового сока, наполовину пустая банка каких-то рыбных консервов, очищенная от костей заветренная спинка красной рыбы и тарелка вареного картофеля с укропом.
— Может быть, достаточно…
Вздрогнув, Тронин резко обернулся и посмотрел на меня так удивленно, словно даже и не подозревал, что, помимо него, в комнате находится кто-то еще.
— Достаточно, — снова произнес я.
— А, да… — Тронин захлопнул холодильник.
Он закончил сервировку стола, кинув на него вилки и нож и поставив две довольно-таки емкие, грамм по сто пятьдесят, рюмки.
Сорвав с бутылки пробку, Тронин наполнил рюмки ароматной янтарной жидкостью и сразу же, не ставя свою на стол, молча отсалютовал мне и выпил.
Я тоже отпил из своей стопки.
Сунув в рот картофелину, Тронин вновь наполнил стопки.
Я сделал себе бутерброд с колбасой и, откинувшись на спинку стула, неторопливо ел его, ожидая, когда хозяин заговорит. Пока ему нужен был не собеседник, а собутыльник.
После третьей порции коньяка Тронин отставил пустую стопку в сторону. С усталости и недосыпа он уже сильно опьянел.
— Вчера вечером стекло из окна выпало, — взглядом указал он на окно, через которое комнату заливала дождевая вода. — А под ним как раз Артур с игрушками возился. По руке ему попало, разрезало аж до самой кости.
Тронин умолк и снова взялся за бутылку.
Я же, зная, что должен что-то сказать, внезапно онемел, вспомнив вчерашнюю глиняную куклу с оторванной рукой и замеченное мною, а быть может, и просто привидившееся выражение боли на ее лице.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});