— Это похоже на игру. Я придумываю мир, который живет по моим правилам. В нем я повелитель и могу делать все, что сочту нужным.
— А как же люди?
— Какие люди? — не понял я.
— Люди, которые живут в твоем мире, — объяснил мне Сережик. — Тебе нравится управлять ими?
— С людьми сложнее, — покачал я головой. — Они подчиняются не мне, а тем правилам игры, которые я придумываю. Да и то не всегда. Зачастую история кончается совсем не так, как я планировал. И виноваты в этом персонажи, которые, забыв о том, что это я их создал, начинают жить своей собственной жизнью.
— Это хорошо, — сказал Сережик.
Движением руки я дал понять, что согласен с ним, хотя, признаться, не совсем понял, что он имел в виду.
Разговор показался мне законченным, и я снова взял в руки тетрадь.
— Хочешь, я покажу тебе свою деревню? — неожиданно предложил Сережик.
Я посмотрел по сторонам.
— Да я вроде бы все здесь уже видел.
— Нет, не это, — мотнул головой Сережик. — Мою деревню, — повторил он со значением.
— Давай, — недолго думая, согласился я, решив, что, пожалуй, любопытно будет взглянуть на деревню глазами Сережика.
К моему удивлению, Сережик направился не к дороге, а на задний двор. Не задавая никаких вопросов, я последовал за ним.
Мы пролезли через дыру в ограде и пошли по меже картофельного поля.
Сережик шел впереди, указывая дорогу.
— Я никому еще не показывал свою деревню, — сообщил он доверительным тоном, обернувшись на ходу.
Выражая свою признательность, я наклонил голову.
Миновав поле, мы спустились по крутому глинистому склону и вышли к речке.
Знаком велев мне следовать за собой, Сережик нырнул в густые заросли ивняка. Там, среди кустов, скрытая от посторонних взглядов, стояла маленькая сараюшка, грубо, но, судя по всему, надежно сколоченная из гладко оструганных досок и листов фанеры.
— Это я сам построил, — с гордостью сообщил Сережик, после чего, не прибегая к помощи ключа, снял с двери маленький черный замочек.
Пройдя внутрь, он убрал картонку, закрывавшую оконный проем. В сараюшке стало светлее, но все равно после яркого солнечного света глазам требовалось время, чтобы привыкнуть к тусклому освещению.
Остановившись на пороге, я осмотрелся по сторонам.
Слева, у стены без окна, находилось что-то, похожее на низкое ложе, прикрытое старым клетчатым покрывалом. Рядом с ним на дощатом полу стояла самодельная полка, заполненная обернутыми в газеты книгами. Вдоль другой стены был выстроен ряд разнокалиберных жестяных банок, бесцветное однообразие которых нарушал апельсиново-рыжий таз.
По полу, от одной стены к другой, тянулась неширокая полоса, очерченная двумя линиями белой краски. Полоса делила все помещение на две почти равные половины. По обеим сторонам от нее той же краской были нарисованы одинаковые ровные прямоугольники. Их было столько же, сколько и домов в деревне. В каждом прямоугольнике, обозначающем дом, находилось по нескольку вылепленных из глины фигурок, каждая размером примерно с ладонь. В некоторых «домах» «обитали» не только люди, но и кое-какая домашняя живность: коровы, свиньи, собаки и кошки. Вылеплены фигурки были очень тщательно, с большим вниманием к деталям. Несмотря на то, что на лицах размером с ноготь трудно было воспроизвести портретное сходство, по каким-то почти незаметным для глаза признакам, по неуловимым черточкам я узнавал в глиняных фигурках жителей деревни.
На мой неискушенный взгляд, это были работы если и не гения, то уж, без всяких сомнений, крепкого профессионала.
Я поднял взгляд на Сережика.
На его губах сияла счастливая улыбка — по моему выражению лица он понял, какое впечатление произвела на меня «его деревня».
— Ты сам все это сделал? — спросил я.
Хотя даже представить было трудно, что кому-то другому могла прийти в голову идея столь странного проекта. С одной стороны, в этом присутствовал элемент игры, детской и не особенно изощренной. Кому из мальчишек в детстве не приходилось лепить себе армию солдат из пластилина, чтобы потом разыгрывать с их участием баталии на полу комнаты, получая после умопомрачительной виктории подзатыльник за невыводимые жирные пятна на ковре и обоях? Но в то же время то, что я видел, напоминало мне о древнем, почти забытом языческом культе. Игра, заменившая жизнь, становится реальнее самой жизни. Что это я вдруг вспомнил?.. Откуда?..
— Так ты сам все это сделал? — повторил я свой вопрос.
— Конечно. — Сережик присел на корточки рядом со мной и широким жестом руки обвел сверху все фигурки, до которых смог дотянуться. — Здесь вся моя деревня.
— А почему нет овец и кур? — спросил я.
— Потому что они глупые, — не задумываясь, ответил Сережик. — И имен у них нет.
— Логично, — согласился я и, указав на ближайшую глиняную фигурку, спросил: — Можно взять в руки?
— Конечно, — с готовностью согласился Сережик и, чуть улыбнувшись, словно извиняясь, добавил: — Только, пожалуйста, будь с ними осторожен.
Фигурка, что я взял в руки, изображала молодого парня, которого звали, кажется, Юрием. Он частенько разъезжал по деревне на тракторе, горланя веселые песни, слова которых было невозможно разобрать не только из-за рева мотора, но и потому, что сам исполнитель знал их менее чем на треть. Но мелодию, а главное, настроение песни ему всегда удавалось передать безукоризненно.
Пальцами я ощутил плотную упругость, как будто фигурка была сделана не из глины, а отлита из высококачественного каучука. К тому же, как мне показалось, она была чуть теплой, успев, должно быть, нагреться на солнечном свете, который, проскальзывая сквозь открытое Сережиком окно, падал на край нарисованной на полу деревни.
— У тебя отлично получается, — сказал я, ставя глиняного человечка на место. — Кто тебя научил?
— Никто меня не учил. Да я раньше и сам не знал, что умею, пока глину особую не нашел. — Сережик подтянул к себе оранжевый пластиковый таз и, подцепив ладонью, показал мне неровный темно-коричневый шар размером с небольшой арбуз. — А как нашел ее, так все само собой получаться стало.
— И что же необычного в этой глине? — поинтересовался я.
— Этот кусок глины у меня уже третий год в тазу лежит. А не сохнет, не твердеет. И еще, она все время теплая, даже зимой в мороз. Такой глины больше нигде нет. Да ты сам попробуй!
Тремя пальцами я отщипнул небольшой кусочек глины и помял его в ладони. Глина была мягкой и одновременно упругой. Она совершенно не липла к пальцам. Деформировалась она легко и пластично, от малейшего сжатия, но делала это не сразу, а с небольшой затяжкой, как будто предоставляя мне возможность передумать и сохранить прежнюю форму. И в самом деле, несмотря на влажный блеск, она была теплой, как и та фигурка, которую я перед этим держал в руке.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});