class="p1">Он не сомневался, что все рассказанное было правдой, ибо с рождения умел отличать правду от лжи.
И яркой краской написал то, о чем она ему поведала, на ярких оранжевых лентах, которые развесил на зданиях городского суда и муниципалитета, и на улицах, и на стенах домов, и на стволах деревьев, и везде — пока не утомился.
ПОНИ НАСИЛУЕТ ДЕТЕЙ
Сонтейн добралась до него, тяжело дыша и качая головой. Она умостилась на крепком суку напротив, прилегла, словно подражая ему, и затараторила. Это он научил ее так делать: взобравшись на дерево, сначала выбираешь место поудобнее, а потом уж занимаешься чем-то другим.
— Заза, а ты слыхал о…
— Сонтейн, чуть помедленнее.
— О…
Она слегка качнулась на суку и, сосредоточиваясь, прикрыла один глаз. Ямочки на щеках, лоснящаяся кожа, пружинки волос, девятнадцать лет — и никакого дара. Это шокировало людей. Но, по его мнению, именно отсутствие врожденного дара делало ее особенной.
Поймав равновесие, Сонтейн глубоко вздохнула. Рядом с ее лодыжкой висело небольшое облачко.
— У тебя усталый вид, — сказала она.
— Да.
— Ты слыхал, что стряслось в Лукии?
— Откуда? Ты же меня разбудила.
— Знаешь Кристофера Брейди?
— Не-а. — Он врал, как и все, но ему это не нравилось.
— Да знаешь!
— Разве?
Она почесала свое лоснящееся плечо.
— Крупный политик. Папа несколько лет назад принимал его дома.
— Пони Брейди. Угу.
— Он изнасиловал девятилетнюю девчонку. Заза. Меня сейчас вырвет.
— Да.
— Папа сказал, его арестуют. Какой-то местный граффити-художник исписал надписями весь город.
— Какой еще граффити-художник?
— Ну, который пишет скандальные надписи. Это же он разоблачил ворюг в пекарне Плюи, которые торговали пирожками с кошатиной. Он доставляет папе немало радости. Этот парень всюду лезет.
— А с чего они решили, что он не клевещет?
— Да все, о чем он говорит, оказывается правдой. Папа сказал, что он дал распоряжение начальнику полиции задержать Брейди. Нашли двух свидетелей, которые готовы дать показания, и мать девочки тоже вроде набралась храбрости и заговорит, и очень может быть, он насиловал и других детей, прости нас, грешных! Папа ругается, говорит, у него сейчас нет времени, но я ему посоветовала не оставлять это дело.
— Надеюсь, Сонте, он не оставит! — кивнул Романза.
Он не особенно доверял ни отцу, ни полиции, но лишь надеялся, что кто-нибудь тихо зажмет Пони в углу и набьет ему морду, даст передохнуть, а потом снова наваляет.
— В общем, — продолжала Сонтейн, — я тайком выбралась из дома, чтобы провести час с братиком, пока не начался тарарам.
Он ущипнул ее за нос.
— Ну и хорошо.
— Сегодня еще затемно старая дама с мамой пришли меня будить, чтобы намазать маслом.
Он поморщился. Она зачем-то врала, отчего его больное горло заболело еще больше. Большинство людей врали: от стыда, от страха, ради выгоды. Он не держал зла на лжецов, но Сонтейн, как правило, старалась не уязвлять его ложью. Возможно, сейчас она лгала, чтобы успокоить себя — приуменьшить что-то. Но это была одна из худших разновидностей лжи. Он вгляделся в парившее около нее облачко. Его испугал этот странный разговор.
Она насупилась.
— Ты не придешь завтра ко мне на свадьбу, да?
Он закашлялся так сильно, что им обоим пришлось вцепиться в сотрясшиеся ветви. На мгновение ему захотелось стать кем-то другим.
— Да нет, я и не собирался.
Сонтейн потянула себя за мочку уха. Интересно, подумал он, мама замечала, что сестра делала так, когда смущалась или печалилась? Вряд ли.
— Наверное, папа не позволил бы тебе присутствовать, — вздохнула она. — Даже на ступенях храма не постоишь, Заза?
Ему не хотелось, чтобы она обижалась на отца накануне свадьбы. Папа хоть и был глупец и религиозный фанатик, но все же любил Сонтейн. Некоторые учатся житейским премудростям через любовь.
— Как настроение? — спросил он. — Свадебное платье готово? Ты сама-то готова?
— Да.
Романза зажмурил один глаз, словно получил резкий удар в челюсть.
— О, Сонте, что такое! — И он обхватил ее за талию. — Ты думаешь, я не учую такую явную ложь? Что с тобой стряслось?
Уголки ее рта опустились.
— Ничего.
— О-о-о-о-о. Вот оно что! Вы с Данду ссоритесь? — Ему нравился Данду. И он знал, что значило, когда Сонте оттягивала свою мочку.
Она молчала, потупив взгляд.
— Да я пошутил. У тебя с ним и правда разлад?
— Не-е-е-ет.
От такого нагромождения лжи у него закружилась голова. В их отношениях явно возникла проблема, но, возможно, Данду об этом даже не догадывался. Романза кашлянул.
— Если тебя что-то беспокоит, тебе надо ему рассказать.
— Знаю.
— Тайны могут разрушить любовь, Сонтейн.
Она бросила на него злобный взгляд.
— Да знаю я, знаю! Перестань смотреть на меня так, будто ты все на свете знаешь!
— Я знаю все!
— Заткнись!
— Это как же понимать: ты залезла на мое дерево, чтобы приказать мне заткнуться? Тогда я возьму и скину тебя отсюда!
— Твое дерево? Ты же сам говорил, что у деревьев нет хозяев!
— Когда я такое говорил?
— Да все время! Так что ничего у тебя нет, свихнувшийся ты голодранец!
Он скривил губы.
— Девочка, да ты даже не догадываешься…
— Свихнувшийся пожиратель отравы!
Вот так она будет хохотать, когда выйдет замуж за Данду. В этом у него не было сомнений.
— Ты лучше послушай меня, — задиристо продолжал он. — Знаешь, у меня же давным-давно есть парень…
— И ты считаешь, что раз у тебя отношения с мужчиной, то ты что-то можешь понимать в отношениях с женщиной?
— Конечно! Расскажи мне, что произошло. Данду не понравилось платье?
— Романза!
— Платье страшное? В нем ты похожа на пирожок с начинкой?
— Ты идиот! — расхохоталась она.
— Он заглядывается на других девчонок?
— Я его убью!
— Так вот оно что! Он засматривается на другую!
— Ты же знаешь, что это не так! — Она заплакала, но продолжала хохотать.
— Эта девушка красивее тебя?
— Надеюсь, эта отрава тебя убьет!
— Да что ты? Вранье!
— Надеюсь, как-нибудь ночью ты свалишься с этого дерева.
— Сонте, мне же будет ужасно больно!
— Надеюсь, ты наконец влюбишься в женщину!
— Хватит!
К дереву подбежала ящерица, подняла взгляд на хохочущих брата и сестру и уползла по своим земноводным делам.
* * *
Когда они были детьми, отец после регулярного посещения храма разлучил его с женщинами, оставив обиженно надувшую губы Сонтейн с матерью и служанками. Папа повез его к дяде Лео, своему лучшему другу. Они обычно подъезжали к круглой хижине ближе к вечеру. Лео видел их и кричал в окно:
— Малыш, хочешь посмотреть, что дядя Лео сегодня приготовил?
Новые игрушки. Как всегда. Едкий запах свежей краски.