Читать интересную книгу Улица вдоль океана - Лидия Вакуловская

Барыгин пошел вниз по узкой тропке, обросшей высоким тальником, и на повороте чуть не наскочил на собаку, волочившую в зубах требуху. Собака бросила свою ношу, шарахнулась в сторону и, запутавшись в кустах, пугливо уставилась на Барыгина слезящимися глазами.

— Иди, иди, не бойся, — миролюбиво сказал ей Барыгам, переступив через грязную, вывалянную в земле требуху.

Видно, добыча досталась собаке с боем: она трудно, хрипло дышала, разодранный бок кровоточил, кровь сочилась и из передней усохшей лапы.

— Ступай, не бойся, — снова подбодрил ее Барыгин, уходя. У поворота он оглянулся: собака задом карабкалась вверх по тропе, волоча зажатую в зубах требуху.

Барыгин шел по сыпучей береговой гальке, мимо вельботов, мимо — снующих взад-вперед перекликающихся людей, — мимо оголенных до пояса женщин, роющихся окровавленными руками во внутренностях нерп, мимо мужчин, разрубающих моржей топорами, мимо насытившихся уже собак, нехотя догрызавших кости. Обнаружить Калянто или Нутенеут среди стольких людей было трудно. К тому же в глаза остро ударяло солнце, вода под его лучами отсвечивала десятками зеркал, и все лица расплывались в лоснящемся мареве.

Вдруг какой-то рослый парень в меховых брюках, без рубашки, бегом кативший к вельботу порожнюю тачку, бросил тачку и пошел навстречу Барыгину, растягивая в улыбке широкий рот.

— Трастуй, товарыш Барыгин, — по-русски заговорил парень, протягивая руку. — Я тебя сразу узнал, портрет твой на плакат видел. Я все село объявление говорил: собрание твой слушать будем.

Ким-агитатор действительно узнал Барыгина по портрету. Весной проходили выборы в местные Советы. Ким возил в бригаду плакаты с портретами кандидатов и хорошо запомнил лицо председателя райисполкома.

Барыгина тронуло открытое радушие парня.

— Здравствуй, здравствуй, — ответил он, пожимая Киму руку. — А на какой час собрание назначено?

— Когда ты час скажешь, тогда назначать буду, — степенно ответил Ким. — Тогда Еттувье радиола быстро ставит, музыка играет, все быстро клуб ходят.

— Ловко придумали, — сказал Барыгин.

— Я придумал, — солидно сообщил Ким. — Я тоже собрание слушать пойду. Хотел бригада назад ходить, пастухи книжка новый читать ждут. Теперь собрание оставаться буду.

— Значит, ты не зверобой?

— Зачем зверобой? Я пастух. Агитатор. Бригада номер два.

— Ну, а как у вас дела в бригаде? — спросил Барыгин. — Далеко отсюда стадо?

— Пять часов ходить надо. Далеко раньше было.

— Ну, а прирост хороший получили?

— Такой прирост нигде нет, — похвалился Ким, снова расплываясь в улыбке. — Это седьмой бригада всех олешка на отеле пурга забирала. Мы свои олешка хорошо стерегли, мы свои не теряли. Калянто премия давать будет.

— Постой, в какой, говоришь, бригаде оленей потеряли? — насторожился Барыгин.

— Седьмой бригада терял, — охотно объяснил Ким, — Акачу маршрут старый менял. Когда маршрут менял — падёж был.

— И большой падеж, не знаешь?

— Большой. Половина стада пропал.

— А ты не путаешь?

— Зачем путаю? — обиделся Ким. — Когда говорю, точно знаю. Вот смотри, как она будет делать? — показал он глазами на старуху, проходившую мимо них к воде.

Это была старуха-швея, у которой на лице лежало столько морщин, сколько трещин на сухой земле. Старуха важно прошествовала мимо них, прямо и ровно держа костлявую спину. Зачерпнув в котелок воды, она медленно побрела назад. Метрах в десяти от Барыгина и Кима лежала неразделанная нерпа. Старуха склонилась над нерпой, что-то тихонько шепча, трижды плеснула водой из котелка: Сперва на хвост нерпы, потом на розоватое отверстие в боку, куда попала пуля, потом на запрокинутую морду.

Ким насмешливо выпятил губу и что-то сказал старухе по-чукотски. Старуха вздрогнула, оглянулась и что-то быстро проговорила в ответ таким странным голосом, что Барыгину показалось, будто вместо гортани у нее вставлена хрипящая металлическая трубка. Прохрипев и просипев, старуха презрительно отвернулась, присела подле нерпы и начала вспарывать ей ножом брюхо… Барыгин неплохо понимал по-чукотски, но слов старухи не разобрал.

— Видел теперь? Это предрассудок есть: нерпа водой поливать, духов шептать, — объяснил Барыгину Ким. — Акачу тоже предрассудок делал: оленья лопатка гадал, маршрут менял, стадо терял. Это религия есть, крепко бороться надо. Понимаешь?

— Понимаю, — серьезно ответил Барыгин, уяснив, наконец, связь между старухой и бригадиром Акачу.

Ким, конечно, сном-духом не знал, что выдает Барыгину тайну, которую Калянто держал под тремя замками. Если бы председатель предупредил Кима, он ни за что не развязал бы язык. Но, во-первых, Ким не подозревал, что случай в седьмой бригаде — тайна. Какая тайна, если в тундре каждый пастух знает? А во-вторых, уж очень хотелось Киму похвастаться Барыгину и своей бригадой, и премией, обещанной Калянто за то, что хорошо, провели отел.

— Ты мне точно час говори, когда радиола ставить, — сказал он Барыгину, — Я сельсовет пойду. Нутенеут скажу, Еттувье предупреждать буду.

— А председатель здесь?

— Председатель разгрузка ведет. Идем, покажу.

Но Ким не сразу пошел. Он направился к камню, где лежали его книжки и кухлянка, взял под одну руку книжки, под другую кухлянку и лишь тогда не спеша двинулся за Барыгиным. Когда он догнал Барыгина, тот уже сидел на камне, поодаль от вельботов и людей, и разговаривал с Калянто.

— Решил, когда начинать будем? — подходя, спросил Ким Барыгина.

— Решил, — улыбнулся Барыгин. — Вот Калянто говорит: часа за три управятся, часа два на отдых. Значит, в восемь вечера начнем. Радиолу можно за полчаса включать.

— Так, значит… Пойду, — подумав, решил Ким. Он медленно повернулся и пошел вверх по тропке в село.

Солнце перевалило за середину неба, упало книзу, скосило лучи; и всякая неровность земли отбросила от себя темную короткую тень. Тени вельботов лежали неподвижно, тени людей перемещались, складывались вдвое и распрямлялись. Даже камушки покрупнее обросли крохотными тенями.

Барыгин и Калянто сидели на большом плоском камне, в тени изгрызенного весенним льдом берега. Барыгин расспрашивал председателя о колхозных делах, Калянто отвечал неспешно, через паузы, и казалось, прежде чем произнести какую-то фразу, он несколько раз повторял ее мысленно.

Сдан сидели, вели неторопливый разговор, а у воды по-прежнему работали люди — все село. Но ритм работы приугас: не было уже той задорной переклички голосов, не так проворно мелькали руки женщин и не так часто взблескивали острые ножи над горбатыми спинами моржей, Собаки покинули берег, куда-то пропали чайки и бакланы, И не было уже прежнего веселого гама с шуточками, с крепкими русскими словечками, с лаем собак и ошалелым криком птиц. Все как бы притомилось, притихло, обмякло: и люди, и солнце, и воздух, и океан.

В первое мгновение, когда Калянто увидел Барыгина, у него похолодело внутри. И потом, когда уже поздоровался с Барыгиным и обменялся первыми словами, этот противный холодок все еще хватал за сердце. Но Калянто не подал виду, наоборот, он широко улыбнулся, как улыбался всякому гостю, и, пожимая Барыгину руку, сказал:

— Ждем тебя, знали, что едешь. Совсем наше село забыл. Я думал, никогда не приедешь…

Он сказал это и с противным холодком под сердцем ждал, что, ответит ему Барыгин: если знает про седьмую бригаду, значит, сразу скажет, если не скажет — значит, ничего не знает. Барыгин сказал, тоже, широко улыбаясь:

— А я взял да и приехал. Давно по берегу хожу, смотрю ваши трофеи. Много настреляли. Десяток таких ходок, и на зиму хозяйство кормами обеспечено. Правильно?

Холодок под сердцем растопился — Барыгин ничего не знал. Уж кто-кто, а Калянто не раз видывал председателя райисполкома в гневе. В гневе он не улыбается, и голос у него такой быстрый и веселый не бывает. И Калянто, успокаиваясь, ответил:

— Когда океан тихо лежит, ветер спит — вельбот пустой не бывает. Мы пять часов стреляли, могли больше взять, да мотор на вельботах слабый, большой груз не тянет.

— Сам, тоже ходил? — спросил Барыгин.

— Все мужчины ходили, — ответил Калянто и вдруг спросил: — Может, ты голодный, обедать хочешь? Пойдем, я тебя угощать буду.

— А что у тебя на обед сегодня? — улыбаясь, спросил Барыгин.

От этого вопроса Калянто снова ощутил под сердцем знакомый ледок.

— Зачем у меня? — поспешно ответил он. — У нас столовый хороший есть, повар хороший Маша есть, учился, как обед вкусно делать. Там обед попробуем. У меня жена здесь работает, сын работает, некогда обед делать. Потом тоже столовый пойдут…

— Да нет, я почти есть не хочу, — ответил Барыгин и предложил — Давай присядем, председатель, расскажешь своя новости…

И вот сидят они вдвоем на камне под обрывом. Барыгин слушает, устремив глаза на облитый солнцем океан, а Калянто рассказывает и смотрит прямо на носки своих мокрых сморщенных торбасов. И получается, что дела в колхозе идут лучше не надо: приплод в стадах растет здоровый, крепкий, оленей после отела намного прибавилось, моржей и нерп настреляли столько, что в леднике уже не хватает места. Амурские лисицы растут, не болеют. Моржовое мясо пожирают за милую душу. На будущий год от чернобурок хорошего дохода можно ждать…