правда, дьявол, ты знаешь это?
Он усмехается.
— Какие цветы ты любишь на самом деле?
— Пионы. Большие, пушистые, мягкие, которые разваливаются примерно через наносекунду.
Его взгляд становится мягким, и он выглядит так, будто сохранит этот факт в стальном хранилище, которое является его разумом.
— Снова моя очередь. И, Джемма, на случай, если ты забыла… — его голос понижается. — Я выигрываю.
Я скрещиваю руки на груди и пристально смотрю на него.
— Пока что.
Он снова посмеивается, звук богатый и тёплый.
— Хорошо, поехали. Я ненавижу текстовые сообщения, они раздражают больше, чем комары. Я занимаюсь серфингом, катаюсь на лыжах и лазаю по скалам всякий раз, когда у меня есть такая возможность, а это случается нечасто. И у меня есть золотистый ретривер по кличке Чарли.
— У тебя нет золотистого ретривера. — фыркаю я. — И, если бы он был, его имя определённо не было бы Чарли.
— Откуда ты знаешь?
Я оглядываю его с ног до головы.
— Люди, побывавшие в тридцати шести, извини, тридцати семи странах, не заводят домашних животных. И, кроме того, ты просто не похож на собачника, со всем этим пафосом и прочим.
Слыша мои доводы, он прищуривается.
— Держу пари, у тебя никогда не было даже домашней золотой рыбки, — я ухмыляюсь, когда он не возражает мне. — Я права, не так ли?
Неохотный кивок подтверждает это.
— Мило! — я победоносно вскидываю кулак в воздух. — Два-два. Моя очередь, — я делаю паузу. — Хорошо, есть у меня ещё в запасе варианты.
Он приподнимает бровь, выжидая.
— Все мои друзья женаты, и с разной степенью успеха. Я ничего не умею готовить, и я имею в виду вообще ничего, даже, например, яичницу или тосты. А однажды, в колледже, я нарядилась принцессой Леей на Хэллоуин, в золотое бикини, с пучками волос и всем прочим.
Он на мгновение задумывается, его глаза темнеют от любопытства и веселья.
— У тебя всё ещё есть этот костюм?
— Ты пытаешься мухлевать?
— Джемма, каждая может приготовить яичницу. Это биологически запрограммировано в вас с рождения, — он ухмыляется, когда я корчу рожу. — Итак, вернемся к костюму…
Я скрещиваю руки на груди.
— Опять твоя очередь.
— Хорошо, хорошо, — он ухмыляется. — Я ненавижу ваниль, запах, вкус, всё в ней. Я пью чёрный кофе. И в первый раз, когда я пошел на кайтбординг, я сломал два пальца на правой руке.
— Никто не ненавидит ваниль. Это как самый простой из всех ароматов.
— Да, — говорит он, его улыбка становится шире. — А это значит, что ты проиграла.
— Ни за что! В чём же тогда ложь? — мои глаза расширяются. — Только не говори мне, что ты втайне любишь много ореховых сливок в своём кофе.
Он качает головой.
— Кайтбординг. Я сломал три пальца, а не два.
— О, неважно, — я сглатываю, нервничая впервые с тех пор, как мы начали играть. — Я догоню. Вот увидишь.
— Не будь слишком самоуверенной, — он пальцами сжимает мягкую кожу сиденья. — Мне нужно только одно очко, чтобы выиграть. Если только ты не готова уступить сейчас и поехать ко мне.
— Нет, — грубо шепчу я, весь триумф исчез из моего тона.
— Тогда тебе лучше придумать хорошую ложь, — говорит он, и глаза его многообещающе блестят. — Потому что я не собираюсь легко отпускать тебя.
Я начинаю медленно круговыми движениями тереть висок, надеясь, что это немного ослабит моё внезапное напряжение.
— Хорошо, эм…
— Я жду, Джемма.
Чёрт!
Чёрт, чёрт, чёрт.
Почему я вообще подумала, что это хорошая идея?
Вероятно, потому что я неоправданно упряма, когда думаю, что права… и, ладно, я первая признаю, что да, я из тех девушек, которые любят играть с огнём, ждать до последней минуты, чтобы оплатить свои счета, заводить дружбу со случайными незнакомцами в поезде, ездить по пересеченной местности в машине со 170 тысячами миль на одометре и неисправной выхлопной системой. Большую часть времени мне нравится летать по жизни. Плыть по течению. Принимать вещи такими, какие они есть, и весь этот джаз.
Никаких обязательств. Никаких обязанностей. Не отчитываясь никому, кроме себя.
Так веселее.
Единственная проблема в том, что иногда я попадаю в подобные ситуации, соглашаясь на сумасшедшие ставки с сексуальными незнакомцами, которые одновременно соблазняют и пугают меня. Двадцать минут назад, когда всё это было чисто гипотетическим, это было весело. Но теперь, когда он смотрит на меня так, словно я одна из свежеиспеченных канноли Марии, таких вкусных, что их можно проглотить в два голодных укуса, мне кажется, что это слишком реально, на мой вкус.
Настолько реально, что я начинаю беспокоиться, что он всерьёз собирается отвезти меня в свою квартиру и провести дикую ночь бесчувственного, бессмысленного секса.
Это не должно меня беспокоить. Прошло так много времени с тех пор, как я испытывала приличный оргазм, что мне следовало бы умолять его поступить со мной по-своему. Но я не могу. Потому что, ну…
Он мне нравится.
Не записываю-твоё-имя-в-моём-блокноте, не слушаю-любовные-песни-которые-напоминают-мне-о-тебе, не улыбаюсь-себе-без-причины. Я никогда ни к кому не испытывала таких чувств и не собираюсь начинать сейчас.
Но он мне действительно нравится, в нормальном смысле, в том роде что-он-крутой-парень.
А это значит, что о свидании с ним не может быть и речи.
Что касается того, чтобы переспать с ним… ну, это либо худшая идея, которая у меня когда-либо была… или самая лучшая.
— Джемма.
Я поднимаю глаза и встречаюсь с ним взглядом, и понимаю, что отключилась на несколько мгновений.
— Прости, — я прочищаю горло. — Теперь я готова. Я придумала. Почти.
Он смотрит на меня, замечая внезапную смену моего настроения с игривого на задумчивое.
— Хорошо, поехали, — мой голос дрожит, я делаю сознательное усилие, чтобы успокоить его. — Я сломала ногу, когда мне было семнадцать, упав с мотоцикла, и она до сих пор болит, когда идёт дождь. Я левша. И единственное, что сейчас есть в моём холодильнике, это вино, немного просроченного апельсинового сока и очень старый лук.
Он долго молчит, просто смотрит на меня, и тишина между нами растёт, пока не становится такой тяжёлой, что я едва могу дышать. В его глазах нерешительность, но я не могу решить, потому ли это, что он не знает ответа… или потому, что он точно знает, и он не может понять, хочет ли он его использовать.
— Джемма…
Мои брови поднимаются от смеси эмоций в его голосе, тоски, нежелания, вожделения, сдержанности, и хотя всё, что он сказал, это моё имя, я интуитивно знаю, что произойдёт.
Отказ.
По какой-то нелепой причине я чувствую, как слёзы угрожают обжечь мои глаза. Что, честно говоря,