Толпа поредела; все отправились на поиски новых развлечений, и Розалинда поняла, что нет смысла прятаться без конца. Надо взять себя в руки и выполнить то, зачем она пришла: найти мэра и рассказать ему о своей беде, а заодно и о тех двух мерзавцах. Не может быть, чтобы он не поверил и не пришел на помощь.
Поиски мэра не заняли много времени.
— Он, должно быть, у виселицы, — подсказал ей молоденький парнишка. — Присматривает, чтобы все подготовили к казни.
— Кого-то собираются повесить? — воскликнула Розалинда и, на время забыв об осторожности, недоверчиво взглянула прямо в чумазое лицо паренька.
— Троих, — ухмыльнулся тот в ответ и для большей достоверности показал три пальца. — Говорят, они многих поубивали, и все мы должны радоваться, когда их вздернут.
— Так из-за этого ярмарка и устроена? — дрожащим голосом осведомилась Розалинда, с отвращением понимая, что малец с нетерпением предвкушает зрелище казни.
Мальчик бросил на девушку пренебрежительный взгляд.
— Еще чего! Сегодня же праздник Огузка да Грудинки — день весеннего обручения, — снисходительно объяснил он, преисполненный презрения к подобной неосведомленности. — Только на этот раз не нашлось желающих обручиться, вот мэр и надумал, что, мол, вместо обручения надо устроить казнь.
Розалинде доводилось и раньше слышать об обряде весеннего обручения. Он сохранился с древности и представлял собой нечто вроде женитьбы на время, для пробы. В глазах церкви такой союз не признавался законным, и высокородные господа весьма неодобрительно относились к этому обычаю, но в простом народе подобные браки были не такой уж редкостью.
Она скороговоркой поблагодарила мальчика и неохотно повернула к сооруженной на скорую руку виселице, где, по его словам, должен был обретаться мэр. Желающие поглазеть на жестокое зрелище уже начали собираться, и Розалинда постаралась опять укрыться в толпе от любопытных глаз.
— Ну прямо зверь, а не человек, — разглагольствовал седобородый старик. — Меч у него черный, а душа, поди, еще черней!
— Так-то оно так, да ведь схватили-то их поодиночке. Вот и скажи, откуда это известно, что они из одной шайки?
— А ты слыхал хоть про одно нападение за те недели, пока он подрамком просидел? — возмутился седобородый. — Нет, не слыхал. А все потому, что он у них атаман. Видел я его, когда приносил мэру эль. Сам сейчас полюбуешься. Он в шайке главный, этот Черный Меч. Двое других, может, такие же душегубы, но, попомни мои слова, вожак — он. Не похоже, чтобы этот молодчик позволял кому-нибудь над собой командовать.
Неужели поймали бандитов, напавших на их отрад? На мгновение Розалинда почувствовала огромное облегчение, но почти сразу же поняла: слишком мало времени прошло со вчерашнего дня, чтобы их успели поймать, провести дознание и вынести приговор. Значит, схватили каких-то других разбойников. Она собралась было сообщить окружающим, что грабители все еще бесчинствуют на дорогах. И хотя Черный Меч, о котором толковали горожане, был скорее всего именно таким злодеем, как говорил старик, но он не один такой в округе — Розалинда и Клив были живыми свидетелями этого. Однако она решила, что осторожность не помешает: только мэру можно рассказать всю правду.
— Дозвольте спросить вас, — перебила она кого-то из собеседников, не поднимая скромно склоненной головы, — где я могла бы сыскать господина мэра?
Старик окинул девушку быстрым, внимательным взглядом и махнул рукой в сторону помоста виселицы, возвышавшейся перед ними.
— Он там, наверху. В красной мантии, пузатый такой.
Раздался взрыв грубого смеха, но Розалинда не стала медлить ни секунды. Она направилась прямо к виселице, стремясь добраться до мэра прежде, чем ей окончательно изменит мужество. И так уж прошло слишком много времени с тех пор, как она оставила Клива в одиночестве, — пора уже преодолеть свои страхи и добиться необходимой помощи.
Розалинда находилась почти у самого подножия лестницы, ведущей на помост, когда на глаза ей наконец попался человек, по описанию похожий на мэра. Но не успела она открыть рот, как ее охватила паника. Рядом с мэром стоял, сердито жестикулируя, тот самый человек, который приставал к ней! Розалинда поспешно опустила голову и натянула капюшон на самые стаза, стараясь даже взглядом не привлечь внимания горлопана, чей голос перекрывал даже гам толпы.
— …Полно воров! Одна потаскушка обчистила мои карманы, пока мы с ней сговаривались… — Он понизил голос, и Розалинда теперь уже не могла слышать его, но ничуть не сомневалась в том, что он продолжал расписывать ее грехи. Боже милостивый, за что мне такое наказание, терзалась бесплодными вопросами Розалинда, снова скрываясь в толпе. Почему должно было случиться так, что человек, в чьей помощи она столь отчаянно нуждается, оказывается в обществе негодяя, которому ей нельзя и на глаза попадаться? И почему, почему этот грязный пес с таким упорством пытается обвинить ее в воровстве? Она не сделала ему ничего плохого, просто надо же ей было вырваться из его цепких лап!
Ответов на эти вопросы ждать не приходилось, и Розалинда была на грани отчаяния. Укрывшись за стволом каштана, она наблюдала за беседующими мужчинами, размышляя над новым препятствием, возникшим у нее на пути. Рано или поздно ее мучитель куда-нибудь уберется и мэр останется один. Но посмеет ли она тогда к нему обратиться? Выслушает ли ее мэр или просто-напросто поверит оговору и бросит ее в темницу?
Наконец путь был свободен, и Розалинда пробралась ближе к помосту, все еще не решаясь обратиться к мэру. И тут показалась повозка с осужденными, окруженная глумящейся чернью. Казалось, все бросили свои дела и устремились к виселице, где пред-стояло свершиться главному событию дня. Торопясь занять место получше, каждый пускал в ход и кулаки, и локти. Толпа напирала, и Розалинду почти притиснули к помосту. Она оказалась в первых рядах, не имея возможности ни шагнуть вперед, ни выбраться из давки. Чья-то нога в грубом башмаке наступила на ее босую ногу. Девушка отшатнулась — тогда в ребра ей уперся острый локоть. Зажатая со всех сторон, она была как в ловушке, обреченная стать зрительницей предстоящего жуткого действа.
Только возгласы мэра, с важностью вышагивающего взад-вперед по помосту, слегка утихомирили кричащую, возбужденную толпу.
— Слушайте меня! Слушайте меня, добрые люди Данмоу! — Он хлопнул в ладоши, требуя внимания. — Успокойтесь и выслушайте меня!
Когда гомон толпы стих до негромкого ропота, мэр остановился и выпятил грудь:
— Сегодня прекрасный день для праздника…
— Чудный денек, чтобы покачаться в петле! — выкрикнул из толпы какой-то весельчак.