ветром,
Проснись,
нам пора за водой
По глиняной, узкой тропинке
втроем побежим
У реки
Бездонное сердце
и руки
как отблеск небесной сохи
«Сломанный нож…»
Сломанный нож
Кем-то брошен на скользкой дороге
Размышляю
Поднять или нет
«Арабской вязью ночь…»
Арабской вязью ночь
писала книгу
о самом сокровенном и святом
В одеждах из египетского шелка
она входила робко в отчий дом
У очага садилась
и молчала
о нас
о детях
и о Судном дне
Чертополох сухой
в руках держала
узоры рисовала на стекле,
А утром исчезала
в лунном свете,
оставив на пороге мягкий воск
и тень волос на глиняном кувшине
и на спине – следы от острых розг.
«Чуткие пальцы нащупали…»
Чуткие пальцы нащупали
узелки
на изношенных четках
Голос забытый, испуганный
лег незаметно и кротко
на почерневшие камешки
в мокром песке у моря
Сяду я тихо с краюшку
между молитвой и горем
Между любовью и радостью
сяду
На ручках – дитятко
Первенца укачаю
песнею ослепительной
И белоснежными нитями
вышью кресты на вороте
Детская распашоночка
вся в серебре да золоте.
Кашей сосновой вскормленный
теплым дождем напоенный
я полечу над водами
крепко и ладно скроенный
Волосы ветром спутаны
Роем пчелиным обласканы
Сердце из звезд и севера
снова согрето сказками.
Снится мне хлеб на паперти,
Небо раскрашено вереском
Охрою золотистою
Злой киноварью и семенем
Зелье разбавлено горькое —
ночью пригублено
выпито
Невод, разорванный радугой,
души укрыл от погибели.
«Рыбаки опьянели от крепкого ветра…»
Рыбаки опьянели от крепкого ветра
Сонные губы. Туман.
Пряный закат на соломенных крышах
Пепел касается ран
Мокрые сети из темного шелка
спят на холодном песке
Хрупкие тени ожили
в сине-зеленой воде.
«Уронили крапивное семя…»
Уронили крапивное семя
в землю почти непорочную
Выросли жгучие стебли
твердые, теплые, прочные
Жарким серпом их срезали
Размололи на каменной мельнице
Ночью смешали с клевером
Хлеб замесили бездельницы.
Солнце – блаженная старица
в тесто подлила горечи
Песни слагали вечные
Только работа не спорится
Лопнул кувшин от старости
Печь покосилась
Талые
Руки
Под лаской бережной
дети уснули малые
«Пальцы сорвали ягоды…»
Пальцы сорвали ягоды —
липкие, недозревшие
Бросили в воды мутные
в реку давно обмелевшую
Омуты пересохшие
словно безвестные странники
ждали дождя
Сквозь сумерки
звезды горели дальние
Слышали голос бережный
с детством и хлебом смешанный
Там, на крестьянской пасеке
птицы поют ослепшие…
«Свистульки необожженные…»
Свистульки необожженные
из бурой, рассерженной глины
подали мне руки сонные,
а дочь принесла калины
И сказки мне лес рассказывал
о том, что пока сокрыто
У песен слова из ладана
Их сердце в огне забыто
«Рабыня вещих снов и откровений…»
Рабыня вещих снов и откровений
Простая жизнь на медном языке
колоколов
Пугливые олени
вдыхали запах крови на песке
И солнце запрягало колесницы
И снова Бог купал своих коней
И я стоял у стен Иерихона
и был одним из тысяч трубачей
«Сон рухнул…»
Сон рухнул
Словно слезы Палестины
упали на оливковую ветвь…
«Смерть вещих птиц внезапна и легка…»
Смерть вещих птиц внезапна и легка
Как девочка, что вышивает розы
на полотне из голубого льна
Над раненым цветком кружатся осы
На кончике иглы – янтарный мед
Пыльца блестит на ярко-алых нитях
И жизнь течет из потемневших сот
сквозь череду безжалостных открытий
«Чернильница полна…»
Чернильница полна
Несут в кувшинах
густое, ароматное вино
Горячий чай на бронзовом подносе
Чуть приоткрыто пыльное окно
Рука устала
Колыбель
Ребенок
смеется беззащитно
Долгий день
пропитан потускневшими ветрами
Скользнула по стене скупая тень
Двух обнаженных тел
священный праздник
и молнии серебряная нить
вдруг превратилась в пепел
ежечасья
и то, что думал я уже не скрыть
Все стало явным
и податливо-упругим
живым и неизбежным
словно смерть
И спорынья
в моем апрельском хлебе
сладка,
но беспощадна
словно червь…
«Новорожденная листва…»
Новорожденная листва
горит в огне,
что на рассвете дом покинул ветхий
Умыла руки мать в холодной мгле
и вырвался мой стон
из узкой клетки
И плоть ранима
вечное клеймо —
след родовой
на липком покрывале
Сквозь чистоту промытого стекла
смеется дочь,
увитая цветами.
«В коробочке маковой…»
В коробочке маковой
братья и сестры
испугались конского топота
Земля съежилась, стала крошечной
почти невидимой
Братья и сестры
в своей комнате узкой и темной
свечи зажгли, а лампады затеплить забыли
сидели неслышно,
иногда перешептывались
словно весенние звезды
свежестью неба дышали,
а когда кони ржали
жарко и близко
и били копытами травы,
кричали как дети,
которые в мокром поле пропали —
потерялись