Когда смолк баян, несколько офицеров подошли к Веселову. Одни просили сыграть танго, другие — фокстрот.
Потом около Кости села связистка Нина. Обмахиваясь платочком, точно веером, спросила:
— Почему не танцуешь?
— Ас кем? Ты ведь «словно Ева, спряталась от бога за кустом».
— Кто же по-твоему должен приглашать?
— По обычаям военного времени — приглашают женщины.
— Хватит зубы мыть. Лучше сыграй фокстрот.
— Могу заказать, если со мной будешь танцевать… Насвистывая веселый мотивчик, к Арышеву подошел Померанцев, покровительственно подал руку.
— Как, земляк, жизнь молодецкая? Привыкаешь к здешним красотам?
Патефон заиграл «Дядю Ваню». Танцоры мигом расхватали партнерш. У Воронкова кто-то умыкнул Капку. Адъютант тоже остался с носом: Нина пошла танцевать с Веселовым. Померанцев с минуту понаблюдал за ней и снова взглянул на Арышева.
— Значит, дела у тебя идут. Я думаю, с Незамаем жить можно, мужик безвредный.
— Смотря для кого.
Но Померанцев эти слова пропустил мимо ушей.
— А что касается солдат, то как ни старайся, все равно с ними в люди не выйдешь.
— Говорят, ты не очень-то старался.
— Ванькой-взводным я не собирался долго работать. — Померанцев обернулся, кого-то отыскивая. — Эх, жизнь бекова — пригласить некого! То ли дело в командировке! Придешь в клуб, глаза разбегаются, не знаешь, какую выбрать.
— А как у тебя с Соней? — спросил Анатолий. В училище Иван знакомил его с одной из своих подруг.
— Все рассохлось.
— Почему?
— Есть причина. Приезжаю однажды к ней, вот уже отсюда. Стучу в дверь. Открывает какой-то военный, а из-за спины его выглядывает-моя Сонечка.
— Ты тут же выхватываешь пистолет, — перебил его Воронков. — Соня падает на колени, начинает тебя умолять, и твое благородное сердце прощает ей все грехи.
— А может, он предпочел другой вариант, — вставил Арышев. — Его собрат по оружию предложил ему сесть за стол, выпить с ним, и все кончилось миром.
Померанцев обиделся.
— По-вашему, я не офицер, а тряпка, чтобы простить такое!
— Значит, не простил? — нарочито удивился Воронков. — Напрасно…
— Почему напрасно? — не понял Иван.
— Тогда бы вы с ней были квиты. Вспомни, сколько ты ей изменял..
— На это у него память короткая, — сказал Анатолий. В глазах Померанцева вспыхнули колючие искорки.
— Знаешь что, земляк, я тоже острить умею! — И тут же удалился.
— Ловко мы его отбрили! — смеялся Воронков. — А то расхвастался, Дон Жуан нашелся! Привык по командировкам разъезжать. Ванькой-взводным он, видите ли, не собирался работать. Ну, тип!
Они уже собрались уходить, когда в клуб вбежал дежурный по полку и громко прокричал:
— Трево-о-га!
Музыка оборвалась, и все хлынули к выходу.
В казарме, куда прибежали Арышев с Воронковым, солдаты уже были подняты на ноги. Быков с вещевым мешком за плечами и противогазом на боку беспокойно ходил и поторапливал бойцов, которые надевали снаряжение, брали оружие из пирамид.
От суматошного движения людей пламя коптилки над тумбочкой дневального трепетно билось, бросая на стены расплывчатые тени. Слышались топот ног, команды сержантов.
Арышев увидел своих «рязанских». Данилов нес от пирамиды противотанковое ружье, а Вавилов — сумки с боеприпасами.
— Неужели самураи напали? — услышал лейтенант голос Данилова.
— Черт их знает, — ответил Вавилов.
— Может, диверсанты?
— Там увидим…
Этот хладнокровный разговор вселил в Арышева уверенность в своих бойцов. «Ничего, дадим отпор. Ребята неплохие, хоть и мало я поработал с ними».
Старков доложил о готовности взвода к выступлению. В строю были все, кроме Примочкина.
— Опять что-то делает у старшины, — показал Старков на каптерку.
«Никак не сдается, — досадовал Арышев. — Пойду доложу командиру роты».
Как раз в казарму вошел Незамай. Полевая сумка его не застегивалась. Из нее высовывалось полотенце. Не успел он пройти в канцелярию, как прибежал посыльный и вызвал его в штаб батальона.
Сидоров знакомил командиров рот с обстановкой. Из его слов Незамай понял, что в районе высоты Каменистой японцы нарушили границу. Необходимо выступить на помощь пограничникам.
— Основным силам батальона, — приказывал комбат, — выйти через пятнадцать минут, головной походной заставе — через десять. Начальником заставы назначаю командира противотанковой роты.
Незамай поправил на коленях сумку и устремил взгляд на комбата.
— Ночь сегодня темная, пасмурная. Ориентироваться по компасу и карте будет трудно. Но думаю, что Семен Иванович у нас хорошо знает местность и сумеет провести батальон коротким путем.
— Эту сопку я с завязанными глазами найду, — сказал Незамай, польщенный доверием комбата.
Вернувшись в казарму, Незамай вызвал взводных командиров, коротко объяснил обстановку.
— Первый взвод идет со мной в головной походной заставе. Остальные — в составе батальона. Готовы бойцы, товарищ Арышев?
— Готовы. В строю отсутствует только боец Примочкин.
— А где он?
— Опять старшина забрал его к себе.
— Черт настырный! — вскипел Незамай и тут же вызвал Цело-бенка.
— Что, у тебя опять Примочкин заболел? — спросил Незамай.
— Вин требуется мне боеприпасы грузить.
— Тогда договаривайтесь с командиром взвода и не мутите воду. Целобенок что-то буркнул и ушел в каптерку. Вскоре оттуда вышел Примочкин, взял из пирамиды оружие и встал в строй.
Тем временем у казармы собрались все спецподразделения. Незамай выдвинул вперед дозоры, и головная застава двинулась по дороге через стрельбище.
В степи гулял ветер, пронизывая насквозь. Дождя пока не было, но он ожидался с минуты на минуту, так как небо заволокло сплошными тучами.
За стрельбищем Незамай свернул в лощину, в сторону границы. Арышев шагал впереди своего взвода. На душе было тревожно. Вот и подошло время встретиться с японцами. Сейчас, видно, пограничники ведут с ними бой. А может, они уже просочились на нашу территорию.
Позади шагал со своим отделением Веселов. В голове его еще звучали вальсы, которые он играл в клубе. Вспоминался разговор со связисткой Ниной. В этот вечер она была весела и ласкова с ним. Хотелось сочинить для нее стихотворение. Но обстановка была далеко не поэтическая.
Ветер стих. Полил дождь мелкий, но спорый. Темнота еще больше сгустилась. Арышев решил проверить бойцов. Взвод немного растянулся. Позади всех шагал Примочкин. Он согнулся под тяжестью походного снаряжения. Лопатка сбилась у него назад, прыгала на ремне, как счетчик, отсчитывала шаги.
— Устал? — спросил лейтенант. Солдат молчал.
«Не сознается. Значит, дойдет».
Нелегко было и «рязанским», которые несли на плечах бронебойку и увесистые сумки с боеприпасами. Коротыш Вавилов с трудом переставлял ноги, но его выручал могутный Данилов, тянул ружье вперед.
А дождь все лил и лил.
Солдаты устали, ждали привала. Но Незамай не давал отдыха. «Кровь из носу, а к пяти утра должны быть у Каменистой», — внушал он себе.
Головная застава поднималась на склоны, опускалась в лощины, шагала по равнине. Где они шли, знал только один Незамай.
…Под утро дождь перестал. В поредевшей мгле угадывалась высота Каменистая. Поступила долгожданная команда: «Привал!»
Арышев поспешил в голову заставы. Там уже собрались все командиры. Незамай беседовал с двумя пограничниками. Они рассказали, что ночью в схватке с двумя группами было убито несколько нарушителей. Но некоторым удалось скрыться.
Пока подходили основные силы батальона, Незамай послал в разные места разведчиков, чтобы осмотрели окрестные лощинки и распадки.
Старков с Шумиловым тоже получили задание. Подойдя к оврагу, поросшему густой травой, они заметили в одном месте отлогий склон. Трава к нему оказалась примятой. Видно было, кто-то проходил здесь. Они пошли по следу. Около полукруглого валуна, там, где склоны поднимались круче, Старков увидел надломленный стебель полыни. А дальше, на песчаном грунте, обнаружил отпечатки сапог. Следы, прибитые дождем, вели в глубь оврага.