берет, но через пять минут перезванивает.
– Извини, я не могла разговаривать. Пролезала через дырку в заборе. Ты знаешь, мне девочки эту дырку показали, и теперь я могу в парк пролезать. Но очень сложно – дырка узкая такая, надо поджаться, ты понимаешь… поэтому телефон я взять никак не могла.
***
Катюлик, робко:
– А что, Кира, того вина больше не осталось?
Сопьюсь я, сопьюсь.
***
– Я у тебя взяла тут… В металлической баночке… – говорит Катюлик. – Намазала на лицо… Оно такое… Как сало.
– А, – выдыхаю я. – Это средство для снятия макияжа. Иди смывай.
***
Звоню Катюлику.
– Я, – говорит Катюлик, – пойду гулять в парк!
Перезваниваю через два часа.
– Ах, – говорит Катюлик, – ни в какой парк я не пошла! Я пошла в парикмахерскую и сделала себе брови!
***
Звоню Катюлику. Спрашиваю, как дела, чем занималась и все такое.
– А ты уже слышала о моих приключениях? – спрашивает Катюлик.
– Конечно, слышала, мама мне уже рассказала, но я хотела бы услышать еще раз от тебя.
– Ну, я вчера пошла в ресторан, – начинает Катюлик. – По дороге встретила соседа Юлиана, у которого недавно жена умерла. Я ему говорю: Юлиан, пойдемте со мной в ресторан! А он отвечает, что у него и так дома еды полно, и ему надо проездной продлевать – отказался.
– Негодяй!
– И я пошла в ресторан одна. Народу было много, но мне достался столик. Я заказала рыбу… ну, эту…
– Сига?
– Да, сига. И триста грамм пива. Рыба вкусная, ты знаешь, я ее люблю. Когда я уже почти все съела, в ресторан зашли мужик с женщиной. Я им говорю – садитесь за мой столик, я уже ухожу! А мужик – поддатый немного – говорит: Нет, нет, что вы, не уходите! Посидите с нами! Я отвечаю: ну что я буду сидеть! Я уже старая! (это кокетство надо слышать) – Какая же вы старая! Сколько вам лет? – Мне – восемьдесят шесть! – А моей маме – семьдесят семь, говорит мужик, и она выглядит намного хуже вас! И потом говорит: – Я за вас заплачу! – Пошел туда, где официанты, и, представляешь, оплатил мой обед! Я отказывалась, конечно, но он сказал – нет. Пока он ходил, я этой его девушке… женщине – говорю: давайте я вам деньги отдам! А она – нет, что вы, что вы, он если что решил, то так и сделает! Не надо ничего! А мужик вернулся, говорит: Давайте я договорюсь, вас до дома подвезут! – Нет-нет-нет, я еще хочу прогуляться! – Тогда… подождите минуточку, не уходите никуда! – И принес, представляешь, мне три шоколадки! Подарил. Ну я, конечно, поблагодарила и пошла потом гулять. По Октябрьскому бульвару и до парка. В аптеку зашла, меня там знают, поговорила с ними…
– Замечательная история! – говорю я.
Подозреваю, что скоро Катюлик станет достопримечательностью города Пушкина – наряду с Екатерининским дворцом.
Слушая наше дыхание.
Я еду в Пушкин. Почему-то еду с Витебского вокзала, а не на маршрутке, как обычно.
Я люблю Витебский вокзал. Он самый красивый. Я люблю запах поездов. Чем там пахнет? Дегтем? Волнующий запах. Вызывающий жажду странствий.
Света на Витебском вокзале нет. Освещены туалеты и ларьки, автоматы по продаже зонтов и линз – самых необходимых вещей. Среди кружевных перил и лестниц ходят призраки с чемоданами и исчезают во тьме. Слышен лишь перестук чемоданных колесиков по плиточному полу.
Я покупаю билет и иду на электричку. Считаю вагоны: мне нужен четвертый. Мой свекор говорил, что всегда нужно ездить в четвертом вагоне – он не моторный. На соседнем пути стоит поезд Петербург – Таллинн. Окна освещены, я вижу, как люди заходят туда, усаживаются – почему-то только сидячие места. Скоро они поедут в Таллинн. Башенки, Толстая Маргарита, кофе и ликер, ратуша и рынок, старая кладка и узкие улочки, по которым я как-то каталась на смешном паровозике.
Я сажусь в электричку. Люди едут с работы, едят хычины. Запах стоит невыносимый, и сразу хочется есть.
– Да, я с работы. Где? Где-где, как обычно, на вокзале. Да, скоро буду.
Напротив садится женщина, оставляет на сиденье пакет, идет курить. "Курение в тамбурах запрещено". Это никого не беспокоит, кроме меня – я покурила еще на улице, глядя на таллинский поезд.
Рядом с пакетом усаживается мужик – потертая куртка, кепка, пустые голубые глаза. Достает из портфеля бумаги. Куда-то уходит. Возвращается, садится рядом со мной. На бумагах – названия станций: Павловск, Вырица, Новинка, Чаща, Оредеж. Расписание электричек. Он что-то чертит, заполняет или просто на них смотрит.
Женщина возвращается, берет пакет и пересаживается на другое сиденье. На ее место садится парочка – мальчик и девочка. Они хихикают и что-то обсуждают. У мальчика, когда он смеется, появляются морщины вокруг глаз – морщины, морщинки, гусиные лапки. Мальчику лет семнадцать. Старый мальчик. На станции 21 километр они вылетают из вагона.
Я поднимаюсь и иду к выходу. В тамбуре стоят два мужика мрачного вида. С противоположного конца вагона приближаются контролеры. Успеют дойти или не успеют? Успевают. Проверяют билеты.
– А этот мужик, он что? Так билет и не показал?
– Не показал. Сказал, что он тут проверяет контролеров. Вон у него бумаги какие-то.
– А удостоверение есть?
– А удостоверения нет. Ничего нет.
– Да я уже показывал вам билет!
– Когда?
– В самом начале!
– В самом начале мы вас не видели!
– А я уходил в начало поезда! Я тут вашу работу проверяю!
У мужика звонит телефон. Он извиняется и выходит из тамбура.
– Да ну его, ненормальный какой-то. Пускай без билета едет.
– А может, выбросить его из поезда?
– Или шокером…
– Незаряженным?
– А что? А потом в пластиковый мешок. Видела – пластиковые черные мешки вдоль дороги валяются? Вот туда его…
Я выхожу в Пушкине. Темная вокзальная площадь, но дальше есть фонари. Иду и заглядываю в окна. Ковер на стене. Открытые антресоли, из которых почти вываливаются мешки и пакеты. Потертая кухня. Фаленопсис на окне. Хрустальная люстра. Женщина готовит ужин. Силуэты за занавеской.
Катюлик встречает меня. Она сварила студень и картошку. Сделала тесто и начинку для лимонника.
– Но только тесто раскатывать будешь ты! Я боюсь зажигать духовку!
Я ем студень, который явно удался.
– А еще у меня есть селедка, колбаса и соленые огурцы! – говорит Катюлик.
– Нечеловеческая роскошь, – отвечаю я, пожирая огурец.
У Катюлика тоже ковры, старая советская стенка, громадное зеркало и буфет на кухне. Я раскатываю тесто и думаю, что кто-нибудь за мной тоже наблюдает из окна. Катюлик меряет давление и не забывает сказать о том, как сегодня у нее – ах! – болела голова. Но завтра она пойдет на концерт Грига и Сибелиуса. Если, конечно, хорошо будет себя чувствовать, а голова перестанет болеть.
Тесто я раскатываю неудачно, сок из лимонника вытекает, а квартира наполняется дымом. Но лимонник все равно удался. Мы пьем чай с пирогом и ложимся спать.
Что хорошо в