Так много лет пролетело. Я уже доктор наук. Книга «Проблемы многомерности» вызвала шум в научном мире. Многие противники зарычали, встали на дыбы. Но победа все же за нами. Слишком безумная эпоха началась, уже ортодоксы не смеют поднимать свой убийственный меч над смельчаками, как это было раньше…
И все же — душа моя недовольна. Что мне теории, что мне мудрствования! Я жажду практики. Время смеется над теориями. Вновь сердце ноет, скучает за безумными порывами юности. Вспоминается Черная Грамота. Мои сподвижники стали взрослыми, слишком солидными людьми. Теперь их уже не поймаешь на крючок романтики, не толкнешь на сумасшедший шаг. И все же попробую. Рита часто снится, смотрит укоризненно, манит, манит куда-то, в лазоревую даль. Иду, иду, моя любовь, моя золотокосая мавка. Хочу быть глупым, хочу быть сумасшедшим. Хочу…
Рита, ты слышишь меня? Я нашел Черный Папирус, Черную Грамоту! Я нашел.
Друзьям не сказал ничего. Сам организовал раскопки тех двух оставшихся могил, соседний колхоз дал две тракторные лопаты, мы сняли дерн, добрались до захоронений. Я отослал взрослых, далее копал лопатой, пригласив на помощь детей из восьмилетки. Вечерами рассказывал им легенды об Огневике, гипотезы о пришельцах из дальних миров, выверял на их юных сердцах, чувствах свои раздумья о грядущей эпохе сверхвременности, сверхпространственности, когда люди станут детьми беспредельности. О, как мерцали глаза детей в сумерках! Как доверчиво они глядели на меня, а затем восторженно переводили взгляды на безмерный шатер звездного неба!
Как-то утром мы очистили остатки трупов от земли. Их было трое. Я сразу увидел черный свиток. Он лежал возле пожелтевшего черепа, на котором еще держались лохмотья казацкой шапки. Все в могиле несло на себе следы неумолимого времени. И только черный свиток мерцал загадочно, и казалось, что он здесь совсем некстати, что он попал в могилу случайно.
Я схватил Черный Папирус. Сердце стучало гулко и взволнованно.
— Что это? Что? — заинтересовались дети.
Я молчал. Что им сказать? Может быть, это впервые в руки современного ученого попала вещь далеких миров. Да и не просто вещь, а нечто неизмеримо более важное!
Я посмотрел на желтые кости Огневика. И не печаль, а торжество бушевало в моей груди. Хронос! Я нанес тебе первый удар! Ты ощущаешь? Вот я — живое продолжение Огневика, стою под солнцем. Я не мертвый — слышишь? Я живой! Где твоя костлявая рука? Те остатки казацкие — только призрак, химера, пыль на ветре времени. Она развеется, Хронос, и твой хищный образ окажется лишь фата-морганой нашего уставшего разума…
Возвратившись в Киев, я встретил на площади Богдана Виту. Она вела своего семилетнего сынка в школу. Мальчик держал в руках букет цветов, на нем был аккуратно отутюженный костюмчик. Черные оленьи глазки заинтересованно оглядывали меня. Вита обрадовалась, начала щебетать:
— Где ты? Куда пропал? Я так скучала по тебе. Знаю, знаю — у тебя скорбь, траур, трагедия. Сочувствую, мой друг. Видишь, твои бредовые теории о времени ничего не дают. Он всесильный, старый Хронос. Вот единственное оружие для борьбы с ним. — Она погладила головку сына. — Это наше продолжение, наша слава, наша радость.
Может быть, даже горе. Но — реальное продолжение. И не надо гипотез, все очень просто, природа предусмотрела все. — Вита лукаво улыбнулась. — Нужна только любовь, нежность…
Я молча покачал головой.
— Не согласен? Знаю, знаю. Упрямый, несокрушим, как, скала. Что ж — дело хозяйское. Но я не верю, что ты пробьешь хотя бы щелочку в стене времени…
— Не веришь? А хочешь — я тебе кое-что покажу? Такое, что поверишь…
— Не надо! — звонко засмеялась Вита. — Не надо, мой друг. Мне так лучше. Я хочу быть вольною птицей. Свободной от всяческих теорий. Пока ты склоняешься над своими бумагами или приборами в кабинете, выискивая суть времени и жизни, сама реальная жизнь отплясывает на улице свою огненную тарантеллу. Вот падают каштаны. Посмотри — они прекрасные! Неужели ты станешь анализировать их красоту?
— Нет, не захочу! Но они разбивают свои блестящие груди о мертвый асфальт. И мне до боли жаль их. Я хочу знать, что нужно, как сделать, чтобы они напрасно не разбивали своей плоти…
— Ты начал произносить поэтические абсурды. Заработался, мой друг! Ну, будь, я спешу в школу. Леня, дай дяде ручку!..
Мы разошлись. Ха, она хочет быть свободной! А сама — в худшем из пленов, в темнице тривиальных обычаев и традиций. Надеется, что ее жизнь продолжится в жизни сына, в его чувствах, в его делах?! О нет! Нет, нет никакого продолжения в наследниках. У героя может родиться трус. И наоборот. Мы — рабы случая.
Правильно говорит Тейяр де Шарден, что, передавая вещи, книги, картины, заветы, храмы, мы передаем лишь тень того, что есть мы. Мы — само пламя, и нужно передать не рисунок костра, а саму его огненность, тепло, жар, пылание. Как это сделать — вот вопрос вопросов!
Но ведь есть за лавиной видимых событий зерно причинности? Есть, безусловно!
Надо овладеть им. И тогда мы не будем плыть, как слепые котята, в водовороте времени, а уверенно устремимся в избранном направлении.
Она не захотела взглянуть на Черный Папирус. Испугалась. Как часто люди отворачивают взгляд от необычного. Почему? Потому что тогда их позовет легендарная тропа. А на ней — тяжесть похода, приключения, муки поиска. А тут — в обычности — им удобно, уютно, все распланированно. Что ж, я сам взгляну в очи тайне. А затем позову друзей. Мы откроем тайну удивительной находки…
Моя старенькая помощница Клава спит. В кабинете — никого. Только я и тишина. За окнами — звезды и купола древней Лавры.
Я ожидаю. Еще минута. Еще мгновение. Дрожат руки. Что там? Что там, в загадочном свитке?
Цепочка из потемневшего серебра. Обычная земная вещица. А дальше — невероятность. Легко, слишком легко разворачивается Черный Папирус. Превращается в черный квадрат. Двадцать на двадцать сантиметров. Что это? Я вижу не плоскость, а прозрачно-фиолетовую сферу. Точнее — ультрафиолетовую, ибо она еле-еле заметная. Я повернул Черный Папирус боком, эффект исчез. Перевернул на другую сторону — снова сфера.
В сознании заструились образы, видения. Калейдоскоп каких-то лиц, звуков, событий. Закружилась голова, на меня налетела эйфорическая волна, ударила хмелем в сознание. Что это со мною? Я задохнулся от волнения. Почему Папирус так близок мне? Что он напоминает?
Жутковатая глубина сферы еле заметно вибрирует, в ней происходит какой-то процесс — неуловимый, тонкий. Что он означает? И как создан этот странный феномен?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});