бороду, теперь это модно, но с моим паспортом ни на поезд, ни на самолёт не пустят. Да любой полицейский может уличить в подделке документов, а то и хуже — в том, что я сбежал из тюрьмы! Хорошо хоть банковский счёт успел закрыть, а то без денег будет совсем плохо. Ладно, какое-то время в квартире посижу, если только Настя меня не выгонит, а там видно будет.
Позже ещё одна новость — Раисе предъявлено обвинение в неуплате налогов. Вот тут я ничего уже не понимаю, то есть не могу понять, кто нас обоих сдал. Если бы Раиса под угрозой оказаться в тюрьме за неуплату налогов указала на меня как на инициатора агитации за мир, это было бы нормально. Но здесь же всё наоборот — сначала Гастона взяли, а уж потом её!
Долго думал и пришёл к такому выводу: сдал меня кто-то из тех бизнесменов и банкиров, которые участвовали в том голосовании, не исключено, что Семён Аркадьевич, а уж потом вышли на Раису. Да все эти нувориши готовы предать кого угодно ради личной выгоды!
Теперь ничего другого мне не остаётся кроме как во всём признаться Насте. Надеюсь, что поймёт, а если выгонит, пойду куда глаза глядят, а то и сдамся на милость победителей. Хотя какая уж тут милость, если упрячут в сумасшедший дом? Даже Настя не поверит, что я клон. Но всё это потом — сначала я хочу найти предателя. Но как? Вот если бы на время превратиться в тень Гастона… Господи, помоги! И вот слышу знакомый голос:
— Как же ты мне надоел! Можно подумать, что делать больше нечего.
— Но я же прошу не для себя.
— Всё я понимаю, но и ты пойми. Не твоего ума это дело, там ведь у них такая силища, что даже я иногда побаиваюсь.
Да не может такого быть! А он всё страхи нагнетает:
— Если водородную бомбу взорвут, потом другую, на Земле всё вымрет, а это значит, что прахом пойдут все мои труды. Вот потому и приходится терпеть все их «художества», а то бы давно в Преисподнюю отправил.
Плохи наши дела, если даже Господь против них бессилен.
— Так поможешь?
— Ладно! На один день снова станешь тенью, а потом обратно. И смотри там не начуди, а то мне расхлёбывать.
— Я постараюсь, Господи!
В следующее мгновение на меня навалилась такая сила, будто земное притяжение возросло во много раз, а когда пришёл в себя, вижу — я оказался на полу камеры, а Гастон сидит на табурете и мотает головой:
— Товарищ генерал, я тут ни при чём! С утра еду на работу, вечером домой, а в промежутке занимаюсь воспитанием своих сотрудников. Всё точно так, как мы договаривались, то есть дисциплина, послушание и никаких сомнений. Уже все сотрудники НИИ по коридорам ходят строем и честь мне отдают.
— Без фуражки не положено. Это в американской армии бардак!
А Гастон продолжает отбиваться, чем попало:
— Даю гарантию, что через пару месяцев дело будет сделано, и можно перебрасывать меня на новый фронт работ, — а потом добавил, улыбнувшись: — Хорошо бы к морю, а то уже пять лет без отпуска.
А тот, что генерал, в ответ рычит:
— Я тебе устрою отпуск! Пожалеешь, что мама родила на свет… — тут он запнулся: — Тьфу, чёрт, что я говорю! Ты же у нас из пробирки, экспериментальный образец, а рассуждаешь как… Но не в этом дело. Докладывай, когда тебя завербовали!
— Да не было этого!
— Отпираться бесполезно, есть видеозапись сходки заговорщиков. Вот смотри!
А на дисплее ноутбука, что лежит на столе, Семён Аркадьевич, владельцы корпораций, ну и конечно я. Выходит, все они под колпаком… С одной стороны — облегчение, поскольку ещё сохраняется вера в людей, раз уж нет среди них предателя. А с другой — как можно жить, если всюду за тобой присматривают? Это Семёну Аркадьевичу всё равно, мол, пусть подглядывают хоть в сортире, но у меня совсем другое мнение.
Между тем, Гастон попытался оправдаться:
— Не может этого быть! Товарищ генерал, вы проверьте, наверняка я в это время был дома или на работе.
— Установка видеоконтроля в твоей квартире не предусмотрена, и так всё ясно.
— А вдруг он — это не я? Если экспериментальный образец, тогда всякое возможно. Например, глюк или другая неполадка.
— Я тебе покажу глюк! Эта технология разработана ещё в советское время, а тогда никаких глюков не бывало, всё на высшем уровне.
Любое сознательное существо, будь то человек или то, что называют искусственным интеллектом, оказавшись в подобной ситуации, полезет из кожи вон, чтобы избежать наказания, вот и Гастон напряг свои, то есть мои извилины:
— А что, если подмена произошла не полностью? То есть частичка сознания этого инженера осталась там, на тротуаре.
— Это как?
— Дело в том, что он споткнулся как раз в момент передачи данных, и мог возникнуть тот самый глюк.
Генерал почесал подбородок, покрутил головой, а потом разразился площадной бранью, хоть уши затыкай! Досталось и разработчикам этой технологии, и московскому мэру, который не следит за состоянием тротуаров, а в довершении всего и мне. Генерал встал прямо на меня и стал топать сапожищами, приговаривая:
— Вот тебе! Вот тебе! Будешь знать, каково это встревать в мои дела!
Конечно, тень выдержит, даже если по ней проедет танк, но каково моему Эго! Я на время потерял сознание, а очнулся в камере — Гастон сидит на нарах, чуть не плачет, да и я не в самом лучшем состоянии. Только бы дотерпеть до завтрашнего дня!
Но не тут-то было. В скором времени Гастона снова вызвали на допрос. Усадили в кресло, опутали проводами и стали каверзные вопросы задавать, а если ответ их не устраивал, срабатывало что-то вроде электрошокера. Гастон трясся и визжал, да и для меня тоже ничего приятного.
Потом Гастона взяли под руки и повели, но не в допросную, а в другую комнату, где за столом сидел генерал и двое штатских. В прежние времена это называлось «Особая тройка НКВД», вот и сейчас примерно то же самое. Гастону не позволили даже слово вымолвить, тут же зачитали приговор:
— Считать нецелесообразным продолжение сверхсекретной программы по названием «Супертень» в связи с возможностью возникновения неустранимых глюков. Всю документацию сдать в архив, а экспериментальный образец подвергнуть уничтожению в газовой печи Хованского крематория.
Не успел я оценить последствия предстоящей процедуры лично для меня, как снова услышал звук сработавшего электрошокера, а вслед за этим Гастона засунули в