Читать интересную книгу Большая пайка - Юлий Дубов

— Ничего, — сказал Платон, — на их век хватит.

Председателем правительственной комиссии по организации похорон товарища Черненко Константина Устиновича был назначен товарищ Горбачев Михаил Сергеевич.

В ярких лучах нового мышления над державой засияла заря перестройки. Страна на мгновение замерла на краю пропасти и накренилась.

Папа Гриша

…Терьян в глубокой задумчивости стоял перед зеркалом. Ему предстояло выбрать галстук из тех четырех, что были у него в наличии. Раньше этим занималась жена, но после развода Сергей оказался в безвыходном положении.

Днем, после защиты кандидатской диссертации, на которой он выступал в качестве первого оппонента, — защищался заместитель директора Завода Григорий Павлович Губанов, — к Терьяну подошел Марк Цейтлин и сказал на ухо:

— Сергей, побойся Бога. Желтый галстук с черной рубашкой и серым костюмом не носят.

Терьян поменял рубашку на голубую, но проблемы выбора галстука это не решило. Поразмышляв еще какое-то время, он решил плюнуть на галстук и поехать в ресторан без него. В конце концов, ресторан — не ученый совет. И папа Гриша, как называли заместителя директора основные участники Проекта, вряд ли будет в претензии.

Банкет по поводу защиты папы Гриши проводился в «Славянском базаре». Этот ресторан оказался чуть ли не единственным бастионом, который устоял перед накатом «нового мышления» на вековые традиции. Антиалкогольная кампания не только привела к исчезновению из магазинов любых напитков и породила, таким образом, очереди не виданной доселе длины, но и вызвала к жизни странное правило, в соответствии с которым в любом ресторане официант пересчитывал всех пришедших по головам и категорически отказывался подавать более ста пятидесяти грамм на душу.

Папа Гриша обзвонил несколько мест, узнал, что это правило соблюдается неукоснительно, и обратился за помощью к Мусе. Хмыкнув, Тариев объявил, что проблем нет — надо идти в «Славянский базар», там он договорится. А заодно постарается обойти запрет на обмывание диссертаций. Дело тут было вот в чем.

Как определила — в свете новых веяний — Высшая аттестационная комиссия, недостаточный уровень отечественной науки объяснялся исключительно тем, что после защиты диссертанты вместе с оппонентами и даже — о ужас! — членами ученых советов пьянствовали в кабаках. Разве могла после этого идти речь об объективности! Непонятно, какие средства и силы были задействованы, но директорам ресторанов вменили в обязанность при обнаружении на вверенных им объектах «диссертационных» банкетов незамедлительно об этом доносить. Уж ВАК разберется по существу, что в соответствующей диссертации хорошо, а что — и это главное — плохо…

* * *

Оппонентом на защите у папы Гриши Сергей Терьян стал вот каким образом.

Судьба Проекта, над которым работали Платон, Ларри и многие другие сотрудники Института, в значительной степени зависела от того, какие силы, а следовательно, и ресурсы в него вовлечены. Проект был целиком и полностью связан с Заводом, продукция же Завода, особенно при поголовной утрате доверия к советскому рублю как к самой твердой валюте мира, считалась супердефицитом. Это были автомобили. Стоило любому чиновнику, которому следовало поставить закорючку на том или ином проектном документе, узнать, что Проект ориентирован на завод, как в голове у этого чиновника немедленно что-то щелкало, он поудобнее устраивался в своем служебном кресле и начинал очень предметно вникать в суть вопроса.

Еще в самом начале, когда шла предстартовая подготовка, Платону и Ларри удалось договориться с руководством Завода о том, что некая — весьма незначительная — часть продукции может быть использована для целей Проекта.

Упоминание об этом в любом, сколь угодно высоком кабинете творило чудеса. Ведь одно дело — выпрашивать автомобиль у еще более высокого руководства, владеющего соответствующими фондами, или, на худой конец, тянуть из шапки билетик на профсоюзном собрании, соревнуясь при этом с инженерами, сантехниками и уборщицами за право заплатить свои кровные денежки, и совсем другое — получить машину по совершенно независимому каналу. Да еще с обещанием, что она пройдет перед выдачей самую серьезную проверку. И никто даже не подозревал, сколько здоровья стоило Ларри исполнение тех обещаний, которые налево и направо раздавал Платон.

Естественно, что эти возможности не могли долго оставаться в тайне. Через какое-то время на Платона обрушился поток просьб от коллег, друзей, просто знакомых и не очень знакомых людей. Объяснять, что все на свете имеет свои границы, Платон не считал возможным, хотя сам это отлично понимал. Конечно, он не мог отказать Терьяну, который наконец-то решил обзавестись собственным транспортным средством и путем невероятных усилий скопил необходимую сумму, — но при этом не вполне представлял себе, получится у него или нет.

— Какие проблемы, — сказал он Сергею, когда тот обратился к нему в первый раз. — Два месяца подождешь?

Два месяца превратились в два года. И вдруг Платон глубокой ночью позвонил Терьяну с Завода.

— Сережка! — заорал он в трубку. — Помнишь, ты просил меня кое о чем? Я все решил. В декабре никуда не собираешься?

— Нет, — ответил еще не проснувшийся Терьян. — А что?

— Я завтра прилетаю в Москву. У меня к тебе будет одна просьба.

Просьба заключалась в том, чтобы внимательно прочитать диссертацию папы Гриши, при обнаружении каких-либо недочетов довести их до сведения Платона, а также дать согласие выступить оппонентом на защите.

К удивлению Терьяна, диссертация оказалась на редкость толковой. Написана она была в чисто академическом ключе, без какого-либо налета провинциализма, содержала совершенно прозрачную постановку задачи и точное ее решение. После исправления нескольких досадных, но непринципиальных ошибок диссертация приняла форму, исключающую сколько-нибудь обоснованную критику, и это поставило будущего оппонента в затруднительное положение. Ведь задача оппонента состоит прежде всего в том, чтобы указать на недостатки работы, но как указать на то, что не удается обнаружить даже под микроскопом?

Когда Сергей сказал об этом Платону, тот поулыбался, а потом объявил:

— Ты знаешь, это даже хорошо. Ведь будет и второй оппонент, чистый экономист. А ты честно скажешь, что по технике замечаний нет.

* * *

Защита прошла с блеском. Члены совета проголосовали, как говорится, в ноль, после чего папа Гриша подошел к Сергею, поблагодарил и пригласил вечером в «Славянский базар». А Платон и Ларри тут же подхватили папу Гришу под руки и куда-то уволокли.

Банкет ничем не отличался от иных подобных мероприятий. Терьян наконец-то получил возможность понаблюдать за своим подзащитным с близкого расстояния. И если внешность папы Гриши еще соответствовала представлениям Сергея о командирах производства — рост и телосложение замдиректора были богатырскими, голос — зычным, а водку он пил только что не стаканами, оставаясь при этом совершенно трезвым, — то манеры были исключительно мягкими, добрыми и как бы обволакивающими. Было совершенно непонятно, как человек с такой открытой и, очевидно, голубиной душой может чем-то управлять, отдавать приказы и распекать нерадивых подчиненных. Сергею он представлялся чем-то средним между Дедом Морозом и добрым дедушкой Лениным из детских книжек. Но когда во время перекура он заикнулся об этом Мусе, тот ухмыльнулся и сказал:

— Давай, давай. Ты все правильно понимаешь. Папа Гриша — та еще штучка.

Если близко окажешься, попробуй ему в глаза заглянуть.

Последовать совету Мусы удалось, когда банкет уже заканчивался и Сергей подошел прощаться. Папа Гриша выпил много, но это на нем никак не отразилось, только движения стали какими-то округлыми, а речь — еще более вальяжной.

Возвысившись над Сергеем, который еле доставал ему до плеча, папа Гриша обнял его.

— Дорогой мой человек, — пробасил он. — Спасибо тебе за помощь, за поддержку. За объективность.

— Не за что, Григорий Павлович, — ответил Терьян и посмотрел папе Грише прямо в лицо.

Нельзя сказать, что он многое понял, но то, что увидел, произвело на него сильное впечатление. Лицо у папы Гриши было широким, круглым, добрым, на порозовевшем от выпитого носу сидели очки в позолоченной оправе, казавшиеся совсем крохотными. А за стеклами очков виднелись небольшие, беспомощно моргавшие глазки. И вдруг на какое-то мгновение глазки перестали моргать. Если бы Сергей не был предупрежден заранее, он, наверное, и не заметил бы, как неуловимо изменилось лицо стоявшего перед ним человека. На него уставились две маленькие серые точки — будто загорелась лампочка в кабинете зубного врача. И когда через долю секунды широкая улыбка папы Гриши погасила эту лампочку, Сергей понял, что он взвешен, измерен и оценен.