войну России и сразу же занялась подготовкой войск к оборонительным действиям, а Россия начала защиту с наступления по двум направлениям – на Германию и на империю Габсбургов. Подобное смешение обороны и нападения стало одной из главных отличительных характеристик военной и дипломатической ситуации в 1914 году. Каждое из государств трактовало собственные действия как оборону. Но каждое государство также полагало, что лучшее средство обеспечить свою безопасность – это нападение. Габсбурги, опасаясь сторонников деколонизации на Балканах, потребовали войны, получили ее и вторглись в Сербию. Германские военачальники, в частности Хельмут фон Мольтке, выражали беспокойство по поводу растущей российской мощи и требовали от статс-секретаря Министерства иностранных дел Готлиба фон Ягова весной 1914 года начать «превентивную войну, чтобы одержать верх над противником, пока у нас есть неплохие шансы на победу»[23]. Россия, со своей стороны, вела себя сходным образом. Будучи убежденными, что немцы планируют низвести империю до уровня второсортной державы, военные стратеги и политические деятели вознамерились ответить на угрозу масштабным вторжением.
Почему страна, ощущавшая себя столь уязвимой, приняла такую рискованную стратегию? Первый ответ на этот вопрос кроется в географии. Российская Польша находилась между Восточной Пруссией, принадлежавшей Германии, и австрийской Галицией. Едва ли такую стратегическую позицию можно было считать прочной. Либо русские армии должны были использовать Польшу как плацдарм для нанесения ударов по флангам противников, вынуждая их отступать, либо им самим пришлось бы, в свою очередь, оставить занимаемую территорию, чтобы войска не оказались в окружении еще до начала войны. Второй – это проблема снабжения. В канун XX века эксперты российских тыловых служб, составляя планы военных действий в Восточной Европе, высчитали, что им понадобится 57 суток, чтобы доставить месячный запас пищевого довольствия в зону военных действий. Еще немного, и армии пришлось бы либо голодать, либо переходить на подножный корм. Командование считало, что лучше разорять вражескую территорию, чем обирать собственное население, и боевые действия на территории противника казались лучшим вариантом [Fuller 1992: 390]. В-третьих, российские военные и политические деятели были в той же степени привержены культу наступления, что и вся остальная Европа. Как и многие другие, они осознавали ужасающую мощь современного оружия, что привело их отнюдь не к выводу о самоубий-ственности масштабных действий пехоты – скорее к выводу о необходимости масштабного наступательного порыва и самопожертвования. А боевой дух подобного рода, как они считали, лучше всего формируется в наступательных сражениях. Наконец, существенным было заключения альянсов. России требовалось, чтобы Франция вступила в войну, и ценой, которую предстояло заплатить за этот альянс, была готовность ослабить давление на Западный фронт (куда, как справедливо полагали русские и французские военные планировщики, будет направлен главный удар Германии). Это означало не только отказ от стратегии, которая предусматривала ограничение вторжения в Австрию, но и обязательство осуществить вторжение в Восточную Пруссию в течение 15 дней после начала мобилизации, то есть за 10 дней до того, как все войсковые части полностью окажутся на месте[24].
Вследствие всех этих обстоятельств Генеральный штаб быстро отказался от осмотрительного (и, возможно, более дальновидного) стратегического Плана 19, принятого в 1910 году, по которому Россия намеревалась оставить свои дорогостоящие крепости в Центральной Польше, отойти в начале конфликта на укрепленную линию, представленную в первую очередь крепостями Ковно, Гродно, Белосток, Брест, и консолидировать свои войска для недель массированного контрнаступления после начала боев [Menning 2004: 222]. В 1912 году План 19 был заменен на новый План 19 А, имевший два варианта – А и Г. Вариант Г представлял собой план действий в особой обстановке, разработанный на тот случай, если немцы начнут войну с массированного нападения на Россию, а не на Францию. Поскольку немцы, как и ожидалось, начали наступательные действия на западе, Генштаб в итоге привел в действие вариант А. Официальной задачей этого плана, даже в совершенно секретных документах, значился «переход в наступление против вооруженных сил Германии и Австро-Венгрии с целью перенесения войны в их пределы» [Ростунов 1976: 92], как будто бы заранее предполагалось, что немцы получат преимущество в первых сражениях. Генштаб вновь прибег к этой логике в марте 1914 года и дал в целом точную оценку вероятного состава сил, нацеленных на Россию в случае войны. Как ожидал генералитет, «весьма значительные силы» перейдут границу до того, как Россия завершит мобилизацию. Также предполагалось, что вовлеченность Германии в конфликт с Францией и Англией обеспечит русским войскам благоприятную обстановку «для скорейшего перехода в наступление»[25]. Ожидая такого контрнаступления, генералы ставили завоевательные цели перед своими войсками с самого начала конфликта. 1-я и 2-я армии должны были окружить германские войска в Восточной Пруссии в районе Мазурских озер, в то время как 3-я, 4-я и 5-я армии должны были вторгнуться в австрийскую Галицию, соединившись на линии Львов – Перемышль, и предотвратить отступление австрийских войск либо за Днестр, либо к Кракову (см. карту 2) [Восточно-Прусская операция 1939:92-95]. Эта стратегия была реализована в августе 1914 года.
Карта 2. Русские войска в Польше. План 19 и 19 А
Война началась согласно плану. Две армии осторожно испытывали друг друга первые несколько дней, пока империи перебрасывали миллионы солдат в зону военных действий. Каждая сторона посылала разведчиков через границу для сбора сведений; происходили мелкие столкновения. Немецкие войска предпринимали походы вниз по течению Вислы, русская кавалерия предприняла несколько вылазок, случилось несколько стычек между патрулями [Богданович 1964: 45; Кпох 1921, 1: 41].
Самым значительным военным событием первой недели стала оккупация и последующее разграбление немцами приграничного города Калиш 20-21 июля (2-3 августа), о чем будет рассказано далее в этой главе, а также оккупация города Ченстохов (с его знаменитой католической святыней), однако эти нападения бледнели в сравнении с войной, которая разгоралась на Западном фронте. Пока Франция и Бельгия отходили от шока первых баталий, русские под руководством своего главнокомандующего-франкофила, великого князя Николая Николаевича11, спешили с мобилизацией. 28 июля (10 августа) генерал Н. Н. Янушкевич (начальник штаба Верховного главнокомандующего, или Ставки) телеграфировал генералу Я. Г. Жилинскому (командующему Северо-Восточным фронтом), указав, что и 1-я, и 2-я армии должны быть в состоянии боеготовности к 12-му дню мобилизации: следовало ослабить давление на западных союзников. Далее он требовал от Жилинского обеспечить надежные коммуникации между двумя армиями, чтобы наступление, которое велось с обоих флангов, завершилось охватом немецких войск в Восточной Пруссии[26][27]. Жилинский отвечал, что, хотя некоторые части будут готовы к действиям, другие по-прежнему остаются на марше