Читать интересную книгу Христианский квартал - Максимов Юрий

И не было с тех пор в Совином Углу ненависти и коварных замыслов, ибо всякий, замышляющий злое, проходя мимо пепелища, вспоминал, что небо всё видит, и ни одно дурное дело не остаётся без наказания.

* * *

...испугался трибунала, и сказал полковнику, что во всём виноват туземец. Барху. Единственный, кого я хоть как-то знал... полковник понимал, что если будет разбирательство и узнают про охоту, ему тоже не поздоровится. Так что поверил про туземцев. И в тот же вечер мы арестовали Барху и ещё девять местных, и отправили их пожизненно на плантацию тайры, что в южной оконечности полуострова. Туда ссылали всех провинившихся туземцев. И с нашего гарнизона, и с Третьего, и с Первого... Но местным мы говорили, что убиваем их. Ну, понимаете, для порядку. Это ещё до нас так придумали, в прежние смены. С дикарями иначе нельзя... Лет за двадцать до нас они перерезали первую экспедицию...

И, вроде бы, всё нормально устроилось. Но с каждым годом всё чаще вспоминается эта история, и снится по ночам, и всё тяжелее на душе. Я убил Коэна. А расплачивались за меня десять ни в чём не повинных туземцев. Сколько жизней поломал... и их семьям тоже... а всё лишь бы не лишиться жалованья, лишь бы не выгнали с позором... но потом всё равно выгнали... за чужую провинность... и жизнь вся наперекосяк пошла... и ничего не в радость... и чернота внутри, с того раза, всё больше... будто пепелище в душе... с каждым годом... я уж и к мозгоправам ходил, только всё это временно... вот, решил к вам... батюшка, сделайте что-нибудь, как у вас принято... чтобы черноты этой не было... пожалуйста...

Пустяки

Утро. Туман. Сыро. Холодно. Тихо. Лишь скрип песка под разбитыми сапогами, да постукивание посоха Кэнтоза. Его сутулая фигура еле проступает впереди. Если не смотреть вниз, кажется, что оказался на дне бескрайнего молочного моря. Или что небо упало, и облака теперь ползают по земле. Где-то впереди в этом облаке кроется замок. Замок, который должен стать твоим. Так сказал Кэнтоз, а старик не из тех, кто сорит словами.

Есть что-то в этом из детства - плыть в августовском тумане, доверяя спутнику как отцу, почти не играя мыслями, наслаждаясь тишиной и густой, матовой белизной.

К спине прирос мешок с пожитками. Пояс с правой стороны привычно оттягивает кистень. Любимое оружие. Он как религия - доступен всем и каждому, но настоящую пользу принести может лишь тому, кто отнесётся к нему серьёзно и не пожалеет нескольких лет для обретения навыка.

Да, требуется изрядно терпения и усилий, чтобы обуздать эту стремительную мощь, разящую от малейшего движения руки. Но в бою об этом не придётся жалеть. Пусть лучше враг пожалеет о годах, потраченных на фехтование, да о золоте, потраченном на щит и латы.

Один уверенный, точный нажим - и цепочка, растущая из древка, легко огибает щит, обходит любой блок, а шипастая гирька, как чёрная молния врезается в спину врага, круша лопатки и рёбра, перешибая хребет... Хотя ни искусство, ни добротность оружия не сохранят в пекле сражения, если в голову залепит пущенный умелой рукой камень из пращи, грудь пронзит копьё, или обрушится с неба град стрел. Не говоря уж про потоки горящей смолы, что извергаются со стен осаждённых городов, обращая людей в живые, пляшущие факелы...

Ты взмахиваешь головой, стряхивая с глаз спутанные волосы. Вдыхаешь густой, переполненный сыростью и прелым запахом тины воздух. Огонь, крики, кровь, топот, страх, боль, дрожащая земля - всё позади. Больше не для тебя.

* * *

- Карманы проверь. - сказал Володя, как только мы прошли через дыру в белом бетонном заборе. - Ручки, зажигалки, календарики, проездные - всё прячь во внутренние. А то они живо обшарят, потом бегай за ними полчаса, упрашивай вернуть.

Послушно перекладываю мелкие предметы из наружных карманов во внутренние.

- Денег им не давай. - деловито продолжает напарник, пока мы шагаем по направлению к широкому четырёхэтажному зданию. - И вообще ничего не дари, кроме того, что заранее подготовил. Им и не нужно это, на самом-то деле. У детдома хорошие спонсоры. Дети каждое лето отдыхают на море, а каждую зиму ездят заграницу. Вон, в Швейцарии были тот раз. Игрушек - завались. На завтраках мандарины дают. А они всё попрошайничают. На самом деле так они внимания просят. Персонального.

Огибаем угол, хлюпая по луже, и я гляжу под ноги, как идёт рябь от наших шагов по низкому октябрьскому небу. Выходим во двор, где на качелях сидят двое тощих подростков. Справа - ступеньки к закрытой деревянной двери.

- Помнишь, что нужно сделать? - тихо переспрашивает Володя, берясь за ручку.

- Да.

- Я покажу тебе его.

Входим в тёмную прихожую с характерным "детским" запахом игрушечной пластмассы.

* * *

Кэнтоз остановился. Пройдя пару шагов, замер и ты, рука привычно скользнула к тёплому, гладкому древку кистеня, продевая кисть в петлю. Бормотание шагов затихло и в тишине стал различим еле слышный плеск рыбы в реке... или во рву?

- Уже близко. - молвит длиннобородый спутник. - Готов?

Готов ли ты? Глаза напряглись, проницая матовую пелену. На мгновенье показалось, что впереди чуть заметно темнеет какая-то глыба, но нет - ничего рассмотреть невозможно.

- Туман ведь. - говоришь ты.

- В туман и надо идти. Лучники со стен не разглядят.

- Тогда пойдём.

Снова скрип песка от шагов, да постукивание посоха - но уже тише, осторожнее. Возвращается собранность, строгость ума. Кэнтоз прав: лучше не рисковать с лучниками. Щита нет, только прикрытый плащом колостырь бережёт местами грудь и спину, но не более.

Но вот проступает обрыв, чёрнеет ров, впереди туман рисует странные, смутные очертания...

- Прикажи им опустить мост. - говорит Кэнтоз. - Только громко и уверенно.

Набрав в грудь пропитанного речным запахом воздуха, ты выдыхаешь, надрывая глотку:

- Опустить мост!

Ничего. А нет, какой-то звук перелетел через ров... Чуть погодя послышался скрип досок и повизгивание цепей. Чудо - но мост опущен!

Ты настороженно ступаешь на старые, крепкие доски. С каждым шагом всё чётче проглядывает арка ворот и фигуры стражников. Четверо. Ты щуришься, пытаясь разглядеть оружие. Сердце падает: алебарды! Ещё несколько шагов - и становятся различимы налатники и шлемы, бледные усталые лица - видно, утренняя смена ещё не заступила. Тощий юнец, чернобородый толстяк, коротышка с рыжими усами, плечистый здоровяк со сломанным носом...

- Их четверо! - шепчешь ты Кэнтозу.

- Вижу. - тихо отвечает он, - Справимся. Прикажи им открыть ворота.

- Открыть ворота!

Левая ладонь сжимает рукоять меча, правая - древко кистеня. Кэнтоз стоит свободно.

Двойной стук в створку. Треск проворачиваемого изнутри колеса. Ворота медленно ползут вверх, открывая непроглядную черноту.

* * *

- Папа Вова, папа Вова!

Не меньше дюжины детишек с радостными криками облепили Володю. Двое устроились на коленях, ещё один залез с ногами на скамейку и ухватился за плечо, кто-то взял за руку, остальные тесно обступили, галдя наперебой.

Глядя на лицо напарника, я изумился. Даже не думал, что эта мрачная, грубая физиономия может преобразиться такой счастливой улыбкой.

- А как вас зовут? - одна смугленькая девочка подошла ко мне.

- Дима.

- Папа Дима. - она улыбнулась. - А меня - Маша. А кем ты работаешь?

- Метанастройщиком. Вместе с дядей Вовой. Это очень важное дело. Мы спасаем миры.

По возможности, детям всегда надо говорить правду. Им и так слишком часто врут. Стоит ли удивляться, что потом вырастают люди, напрочь разочарованные в жизни?

- Правда? А как вы их спасаете?

- Когда нас просят, пытаемся перенаправить вероятностные векторы... Ну, то есть представь, что на краю стола стоит ваза. Если дёрнуть с другого края за скатерть, ваза упадёт на пол, верно?

- И разобьётся!

- Да! Но представь, что под столом стоит свеча, которая вот-вот должна догореть до пола и устроить пожар. И ваза, свалившись на неё, погасила огонь. И пожара не случилось. Здорово?

- Здорово! Папа Дима, а ты мне что-нибудь принёс?

Улыбаюсь:

- Скоро увидишь.

Справа, со скамейки, Володя машет мне рукой:

- Познакомьтесь с дядей Димой. Дядя Дима кое-что приготовил для вас...

Дети разом обернулись ко мне и напарник за их спинами ткнул пальцем, указывая Ильюшу. Худющий белобрысый мальчуган, с большим коричневым солдатиком в руке. Помню биографию. За неполные семь лет этому человечку столько довелось пережить, что никакими морями, швейцариями и мандаринами уже не компенсируешь. Даже по глазам видно. Слишком серьёзные и почти всегда настороженные.

Выхожу на середину холла.

- Я знаю одну классную игру, и сейчас мы в неё сыграем. Для победителей у меня есть призы. - показываю дюжине восхищённых глаз переливающийся всеми цветами кубик, который тут же, сам собой превращается в шарик, а потом - в пирамидку. - Я расскажу правила. Но сначала давайте отложим все игрушки. Так надо.

Дети поворачиваются к Ильюше, и он, озираясь, кладёт на пол солдатика. Собственно, единственный, кто был с игрушкой. Видно, с каким внутренним усилием ему это даётся. Я знаю, что он даже в кровать берёт солдатика. Кажется, это единственное, что у него осталось из прежней, додетдомовской жизни.