Читать интересную книгу Убийство с отягчающими - Вячеслав Денисов

Сам виноват. Вместо того чтобы предаваться стратегическим раздумьям на вокзале, нужно было повнимательнее прислушиваться к чувству собственной опасности. А это главное чувство, что ведет сыщика с первого дня его службы до самой пенсии по выслуге лет.

– Что нужно сделать? Пусть ОН скажет, я сделаю.

– Где сейчас Стоцкий?

– Стоцкий? – выигрывая время, удивился Гринев. Значит, все правильно… Сейчас вопрос решится с ним, Гриневым, а после они уберут Стоцкого. Теперь сомнений в том, кто организатор этой акции, не было. – Откуда я могу знать, где Стоцкий? Однако уверен, что не в Казани, не у постели матери, которую прихватил рак. Я сразу говорил, что эта легенда ни к черту.

Свой «ПМ» Гринев сдал в комнату для хранения оружия ГУВД еще утром. Милиционерам, даже с правом постоянного ношения, не позволено убывать в отпуск с табельным пистолетом. Но кто заставит Гринева не брать с собой в отпуск другое оружие? Он потому и не летает на самолетах последние два года, с тех пор как начал сопровождать Крыльникова. В поездах и автобусах не заставят вывалить на стол все металлическое, а вот в терминале аэропорта непременно принудят расстегнуться и сдать четырехзарядный дамский «браунинг». Крошечный, почти смешной, 1915 года выпуска. Для отражения нападения СОБРа или погони со стрельбой он, понятное дело, не годился. Но вот для марша в предвидении встречи с противником просто незаменим.

– Последний раз спрашиваю – где Стоцкий? – ледяным голосом повторил водитель… хотя, какой он водитель? «Такой же, как и я – полумент, полубандит…» – пронеслось в голове Гринева.

– Не знаю я! – вскричал сыщик. – Не знаю!..

Видя полное недоверие к себе, он наморщил лоб и в отчаянии несколько раз встряхнул руками. И на третий раз, когда его уже трудно было заподозрить в желании оказать сопротивление, в горячую ладонь оперативника ГУВД влетел смешной «браунинг», закрепленный в левом рукаве на резинке.

Звук выстрела, как треск переломленной хворостины, был тут же унесен ветром в поле. То же ожидало и второй выстрел. Лишь пули, пробив одежду водителя с неопределенным прошлым, но уже четко предугадываемым будущим, вошли в его тело и застряли – одна в животе, вторая на сантиметр ниже сердца.

Затянув еще живого водителя-оборотня в «Фиат», Гринев растер ему лицо снегом, прихваченным тут же, под распахнутой дверцей, и сам превратился в ледяное спокойствие.

– А теперь спрашивать буду я. Кто послал?

С губы водителя сползла густая, похожая на густой кетчуп, жижа. Он повернул к оперативнику глазные яблоки тяжело, словно те тянулись на таких же резинках, на какой был закреплена «игрушка» его убийцы.

– Отвечаешь – и я везу тебя в больницу. До нее осталось километров двадцать, не больше. Пока молчишь, мы стоим.

– Жжет внут…ри…

– Кто послал?

Подсказывать фамилию не хотелось. Он был слишком для этого опытен и знал, что умирающий от боли человек согласится сейчас со всем, что он ему скажет.

– На вокзале ты подошел ко мне и предложил подбросить. Еще через полчаса ты собирался меня убить, – откинув крышку ящика, он с улыбкой посмотрел на дорогую портативную «Rednex», вмонтированную в стенку. – У тебя в машине прилада ценою в штуку баксов, а потому она никак не милицейская. Браток, назови фамилию того, кто велел тебе убрать меня, и я еду к врачам.

Глаза раненого мутнели, и Гринев, как опытный сыщик, понял, что ответа уже не последует. Наступала кратковременная кома, обещавшая перейти в биологическую смерть уже через несколько минут. Времени ждать этого никому не нужного конца не было.

Он вышел из машины, обошел ее и вытащил с пассажирского сиденья еще живое тело. Дотянул до кювета, столкнул вниз, спустился сам и ногами завалил темнеющий в сумерках бугор снегом.

Призма на крыше была, конечно, липовая. Отлепив магнит и выдернув провода, заставляющие прозрачный многогранник светиться, Гринев бросил ее на сиденье и тут же тронул с места. Выждав, пока мимо него промелькнет пятый столбик километрового указателя, опустил стекло и зашвырнул призму за обочину.

Еще час назад он собирался покинуть Москву на месяц, пока не утрясется вопрос с Крыльниковым. Сейчас становилось ясно, что с Крыльниковым вопрос положительно никогда не решится. И разница между сегодняшним возвращением в столицу и возвращением через месяц заключалась в том, что сейчас оставался шанс решить этот вопрос самому.

Но никак не в этом направлении к МКАД. Дураку ясно, что там его ждут. И Гринев, чуть сбросив скорость, веером развернул посреди дороги машину. «Для бешеной собаки сто верст – не крюк», – пробормотал бескровными губами и вжал педаль подачи топлива в полик.

За сорок минут до того момента, когда лжетаксист остановил «Фиат» на продуваемой насквозь трассе Воскресенск – Москва, оперуполномоченный ГУВД Стоцкий пробрался сквозь суету Казанского вокзала, зашел в комнату дежурного по станции и с его помощью купил билет на поезд до самой Казани. Его мать болела уже два года, врачи предсказывали кончину еще полгода назад, но женщина продолжала жить. Тот случай, когда ошибочное мнение врачей приносит только радость. Но Стоцкий отправлялся не к ней. И не к кому-то конкретно. Он на несколько недель убирался подальше от Москвы, как ему и было велено.

До отправления поезда оставалось каких-то сорок минут, и Стоцкий вышел на перрон, чтобы в последний раз подышать перед вагоном, пахнущим химией и влажным бельем. Купил в киоске пачку сигарет, выпил кофе, бросил в сумку пару газет – одну с кроссвордами, другую из разряда «желтой» прессы – хорошо отвлекает, когда не хочется думать о дне сегодняшнем, и стал ждать подачи к перрону фирменного.

Через четверть часа, когда на крутом повороте подъездного пути появилась голова состава, к нему подошли.

– Стоцкий?

Покрепче прихватив сумку и быстро оценив двоих мужчин лет сорока на вид, интересующихся им, оперативник ГУВД процедил сквозь зажатую в зубах сигарету.

– Кто спрашивает?

Пока цедил, заодно оценил и тактический порядок построения мужчин. Руки в карманах, первый стоит перед ним. Второй чуть сзади, выступая на две трети корпуса и вполоборота. Если Стоцкий и Гринев, работавшие в одном отделе уголовного розыска ГУВД кого-то задерживали без применения принципа «жесткого задержания», они располагались перед фигурантом точно так же. Это отличительная черта всех людей из ГУВД, с Петровки или с Лубянки. Это неписаный закон для всех, кто служит сыску. Их никто никогда не учит так вставать, опыт приходит с годами, как жизненная необходимость. Если фигурант начнет производить действия, то при таком построении боевого порядка он сможет направлять их лишь в отношении того, кого видит перед собой.

– Пройдемте с нами, – сказал один из мужчин и, видя нежелание выполнять просьбы подобного характера, добавил: – Не стройте иллюзий и не пытайтесь проверить, кто из нас троих быстрее бегает. Быстрее всех в Москве это делает он. – И мужчина кивнул в сторону напарника. – А я быстрее всех в Москве вынимаю пистолет из кобуры.

С ним разговаривают. И, по меркам задержания, разговаривают чересчур много. Хотели бы «сломать», сделали бы это в два счета. Наверняка их не двое – двоих видит он, Стоцкий. Начнись куча-мала, нарисуются еще столько же. Значит, «ломать» его нет необходимости, нет такой задачи. Задача взять и привезти. Куда – пока неясно.

– Быть может, представитесь? А то у меня рука чешется свисток из кармана вынуть.

– Как только вынешь, я сразу ее почешу. ФСБ.

И Стоцкий рассмотрел через клубы выдыхаемого им пара удостоверение, подтверждающее слова мужчины.

– Куда идти?

Через полчаса оперуполномоченный ГУВД был на Большой Лубянке. Еще через полчаса – на Большой Дмитровке. Хотя сам Стоцкий сейчас с удовольствием поехал бы на Малую Якиманку, в собственную квартиру.

Необыкновенно хороша Москва в предновогоднюю ночь. Если повезет и будет возможность оказаться над нею в самолете в ту пору, когда небо будет чистым, то создается вполне реальная картина приземления на планету вечного праздника. Мириады огней, алмазные нити дорог, блистающие иголочными остриями автомобильных фар, сменяющаяся активная реклама – все это направлено в лицо человека, наблюдающего за этой картиной через иллюминатор авиалайнера.

Празднику быть. Нынче после бани не посадишь на рейс пьяного, да еще с веником. Нынче на него трудно попасть трезвому с документами. Но тот, кому удалось пробраться на борт самолета, отправляющегося в Москву в предновогоднюю ночь, забудет и об унижении, связанном с разуванием и раздеванием в терминале, и об обнюхивании спаниелем на поводу хмурого таможенника, и о синтетической курице в горячей фольге. Еще более сильное впечатление испытает тот, кому повезет приземлиться. Он попадет в эпицентр событий, в самое жерло вулкана человеческой радости, именуемого предпраздничной суматохой. Именно сейчас, когда до знаменитого тоста «С Новым годом!» остаются сутки, не только москвичи, но и все жители страны начинают понимать, что еще живы, несмотря на то что во двор зашел, отворив калитку, 2005 год. Раньше ждали 80-х, дабы подивиться сияющим вершинам коммунизма, среди них 1985-й – конец света, потом 2000-й как гарантию крыши над головой каждой семьи. Но с начала 90-х все всё поняли и просто стали встречать Новый год, не помечая его конкретной исторической вехой. Бессмысленно. Главное, за спиной 2000-й: гарантий никаких, однако немногим дано было родиться в одном тысячелетии, а скончаться в другом.