Читать интересную книгу В поисках равновесия. Великобритания и «балканский лабиринт», 1903–1914 гг. - Ольга Игоревна Агансон

предвестник общеевропейской катастрофы. Нагнетание международной обстановки в период Июльского кризиса и его перерастание в войну являлись, на взгляд Ниберга, классическим образчиком работы «кабинетной дипломатии»[138].

Сложность и многомерность военно-политических, дипломатических и социально-экономических процессов, приведших к Первой мировой войне, корреляция долгосрочных и краткосрочных факторов, обилие игроков, а также наличие обширной историографии по данной проблематике – все это делает крайне сложным формулирование универсального ответа на вопрос, почему началась Первая мировая война и в какой степени события на Балканах предопределили ее неизбежность. Отдавая себе отчет в трудностях, связанных с генерализацией и концептуализацией материала, ряд историков, пишущих о предпосылках Великой войны, сознательно прибегают к позитивистской методологии, сосредотачиваясь, главным образом, на описании событийной канвы. Прежде всего, это относится к попыткам реконструировать международно-политическую атмосферу Июльского кризиса 1914 г., в условиях которой вырабатывались и осуществлялись судьбоносные для европейской цивилизации решения. В своих объемных монографиях, посвященных «последнему мирному лету Европы», британские историки Д. Отт и Г. Мартелл, а также их американские коллеги У. Джэннен, Д. Фромкин и Ш. Макмикин пытаются показать процесс эскалации кризиса, спровоцированного убийством австро-венгерского эрцгерцога, и понять, как происходил переход от состояния мирного времени к войне[139]. В силу профессиональной специализации (в сфере их научных интересов находится политика великих держав), упомянутые исследователи воссоздают панораму Июльского кризиса, преимущественно фокусируясь на многочисленных консультациях, совещаниях, встречах, проводившихся военным и политическим руководством в Вене и Берлине, Санкт-Петербурге, Париже и Лондоне, а также интенсивной дипломатической переписке между этими столицами в жаркие летние дни 1914 г.

Заметным явлением в новейшей историографии Первой мировой войны стали исследования, в которых авторы стремятся к концептуальному осмыслению событий и тенденций, сопровождавших эволюцию различных сфер жизнедеятельности европейского общества в конце XIX – начале XX в., включая и международные отношения. Здесь следует упомянуть работы ирландского историка У. Маллигана и профессора Кембриджского университета М. Макмиллан[140]. Оригинальность и новаторство их подхода состоит в том, что они трактуют взаимодействия великих держав в рамках существовавшей системы международных отношений, в том числе и на Балканах, не как прямолинейное, безальтернативное движение к войне, а, напротив, как попытки ее предотвратить, пусть и до конца не удавшиеся[141]. У. Маллигана, рассуждая о запасе прочности международной системы начала XX в., указывает на существование союзов и Антант как на сдерживающий фактор, который до поры до времени не позволял великим державам, запутавшимся во взаимных обязательствах, скатиться в общеевропейскую войну, что, собственно, и продемонстрировала динамика их взаимоотношений в период Балканских войн. Однако, продолжает свою мысль ирландский историк, именно перегруппировка сил на Балканах по итогам войн 1912–1913 г. ослабила европейскую систему. Во-первых, великие державы, прежде диктовавшие свои условия Османской империи, не могли в такой же степени контролировать поведение ее «наследников» – малых балканских государств, что вносило определенный элемент непредсказуемости в международную жизнь. Во-вторых, одна из великих держав, Австро-Венгрия, боясь повторить судьбу Турции и стать новым «больным человеком Европы», решила силовыми методами пресечь политические тенденции, губительные для ее национальных интересов на Балканах[142].

Более консервативная трактовка развития международных отношений накануне Великой войны отличает работы профессора Оксфордского университета X. Стрэчена, написанные в духе политического реализма. На взгляд британского историка, утверждения о том, что международная система начала XX в. саморегулировалась, благополучно справляясь с возникавшими кризисами, звучат слишком оптимистично, поскольку не была устранена ни одна из причин, являвшихся источником международных осложнений того времени. В качестве аргумента он ссылается на Бухарестский мирный договор (август 1913 г.), который, хотя и подвел черту под периодом Балканских войн 1912–1913 гг., по сути, являлся всего лишь перемирием[143]. Анализируя факторы, обусловившие превращение Балканского полуострова, этой «отдаленной европейской периферии, сотрясаемой братоубийственной враждой местных народов», в эпицентр международно-политического и дипломатического противостояния великих держав, Стрэчен заключает, что на Балканах произошло наложение конфликта военно-политических группировок в духе «холодной войны» на империалистическое соперничество отдельных великих держав. Геополитическая значимость Балкан проявилась также и в том, что именно там перед тремя империями (Османской, Австро-Венгерской и Российской) обозначилась реальная перспектива заката их мощи и утери ими статуса великой державы[144].

Балканские сюжеты, представленные как в региональном, так и в глобальном измерении стали композиционным и смысловым стержнем нашумевшей монографии австралийского историка, профессора Кембриджского университета К. Кларка «Лунатики. Как Европа вступала в войну в 1914 г.». Принципиальной методологической установкой работы Кларка является отказ от формулирования вопроса «Почему началась Первая мировая война?», ибо такой исследовательский ракурс, как ему кажется, подразумевает сознательную подгонку конкретно-исторического материала под концептуальные лекала, что обусловливает предзаданность, априорность выводов. Руководствуясь целью «собрать мозаику из кусочков разрозненных фактов, причин и следствий»[145], т. е. проиллюстрировать множественность путей, которые вели Европу к войне, разновекторность политики великих держав, сложность механизма выработки и принятия внешнеполитических решений, стремление малых балканских стран материализовать свои «ментальные карты», кембриджский профессор придает ключевое значение «балканскому фону» происхождения Первой мировой войны, показывая, как этот фон, словно «оживая», становился одним из главный действующих лиц в июльской драме 1914 г. Сопоставляя Июльский кризис с последующими международными кризисами XX–XXI вв., Кларк отмечает его беспрецедентную комплексность, многоуровневость и многопараметрность. Ведь коллизии балканской политики и вовлеченность в них великих держав способствовали расшатыванию и без того хрупкой и неустойчивой полицентричной системы международных отношений, которая не смогла интегрировать в себя перманентный очаг международной нестабильности в виде Балканского региона, претендовавшего на собственное место в существовавшем тогда мировом, а точнее европейском, порядке. Кларк подчеркивает, что взаимодействие краткосрочных факторов на Балканах, как то: рождение независимого Албанского государства, переориентация внешней политики России в регионе с Болгарии на Сербию – «замутняло» систему, нарушало привычный алгоритм ее развития[146].

Одной из наиболее дискуссионных тем современной британской и американской историографии является «вклад» России и Австро-Венгрии, стремившихся установить свое влияние на Балканах, в развязывание Первой мировой войны. Историков, помимо собственно стратегии Петербурга и Вены на Балканах, интересовало то, как она сопрягалась с функционированием запутанной системы союзов и Антант, а если точнее, как балканский фактор вписывался в коалиционное взаимодействие России и Австро-Венгрии с их партнерами по блокам – Францией и Германией соответственно. В случае с российской политикой на Балканах, как мы увидим далее, в историографии нередко превалируют стереотипы и штампы, что во многом обусловливается современной политической конъюнктурой, а также субъективностью оценочных суждений самих авторов.

Красноречивым (и к слову, довольно тривиальным) примером демонизации позднеимперской политики России является книга американского историка Ш. Макмикина «Русские истоки Первой мировой войны». Претендуя на историографический прорыв, подобный тому, который в начале 1960-х гг. совершил в своей работе «Рывок Германии к мировому господству» немецкий историк Ф. Фишер[147],