Читать интересную книгу Происхождение всех вещей - Элизабет Гилберт

— В чем дело? — спросил Завтра Утром, увидев ее исказившееся от горя лицо.

— Я тоже хотела с ним близости, — призналась наконец она, — но он не захотел меня.

Завтра Утром с безграничной нежностью смотрел на нее.

— Так вот, значит, в чем разница между нами, — проговорил он. — Вы отступили.

* * *

Наконец начался отлив, и Завтра Утром сказал:

— Пойдемте скорее, пока есть шанс. Если идти, то сейчас.

Они оставили каноэ в безопасном месте и вышли из пещеры. В скале, как и обещал Завтра Утром, открылся небольшой, едва заметный уступ — нечто вроде кромки, опоясывающей утес у подножия, где можно было спокойно пройти. Они прошагали несколько сотен футов и начали восхождение. С моря утес казался отвесным и неприступным, но теперь, следуя за Завтра Утром и ступая в точности там, где ступал он, женщина увидела, что тропинка наверх здесь действительно есть. По краю утеса словно была вырублена лестница с углублениями для ног и рук точно в тех местах, где это было необходимо. Не глядя на волны внизу, Альма доверилась знаниям своего проводника и своей сноровке, как научилась доверять банде Хиро.

Поднявшись примерно на пятьдесят футов, они подошли к хребту. Там они углубились в дремучие джунгли, карабкаясь вверх по крутому склону, поросшему влажными, блестящими лианами. После нескольких недель, проведенных в компании банды Хиро, Альма была в прекрасной форме, и сердце ее стало крепким, как у шотландского пони, но этот подъем был по-настоящему опасным. Мокрые листья скользили под ногами, и даже босиком трудно было найти опору. Женщина начала уставать. Кроме того, она не видела дороги. И не понимала, как Завтра Утром определяет, на верном ли они пути.

— Осторожно, — бросил он через плечо, — c’est glissant.[61]

Он, верно, тоже устал, так как даже не заметил, что обратился к ней по-французски. До этого самого момента она и не знала, что он говорит по-французски. Что еще он умеет? Она поражалась этому человеку. Для мальчика-сиротки он проделал немалый путь.

Затем склон стал чуть более пологим, и они зашагали вдоль ручья. Они все шли и шли, а поток становился еще шире и стремительнее, и вот вскоре Альма услышала вдали глухой рокот. Поначалу их сопровождал лишь шум, но потом путники свернули, и Альма увидела водопад — поток высотой около семидесяти футов, широкую ленту белых пенящихся струй, обрушивающихся в грохочущий бурлящий водоворот. Сила падающей воды рождала порывы ветра, а брызги придавали им форму — как будто призраки оживали. Альме хотелось здесь задержаться, но Завтра Утром шел не к водопаду. Он склонился к ней, чтобы она услышала его за грохотом воды, показал на небо и прокричал:

— Теперь снова пойдем наверх.

И снова они начали подъем след в след — на этот раз у самого водопада. Вскоре Альма промокла насквозь. Она цеплялась за крепкие ветви горного пизанга и стебли бамбука, чтобы удержать равновесие. На вершине водопада их ждал уютный пригорок, поросший высокой травой, на которой были разбросаны гладкие камни. Они зашагали по едва различимой тропе в тени высоких хлебных деревьев и пальм и вскоре наткнулись на гигантский валун намного выше их. На самом деле здесь было целое поле валунов, один другого громаднее. Камни выглядели так, будто их внезапно сбросили с неба и выстроили в ряд. Завтра Утром протиснулся между валунами и отыскал проход. Альма последовала за ним. Они очутились на небольшом лугу, в своеобразной чаше, окруженной большими валунами. Она напоминала комнату в доме, только стены были из камня и возвышались на двенадцать футов с каждой стороны. Здесь было тенисто, прохладно и тихо, пахло минералами, водой и землей. А под ногами плотным ковром раскинулось самое роскошное покрывало из мха, которое Альма когда-либо видела.

Луг этот не просто порос мхом — казалось, этот мох живет и дышит. Луг был не просто зеленым — это было настоящее буйство всех оттенков зелени. Зелень была такой яркой, что казалось, зеленый цвет вот-вот зазвучит, словно, заполнив собой зрительный мир без остатка, он решил переместиться в мир звуков. Мох лежал на лугу толстой дышащей шкурой, превращая камни в спящих мифических чудовищ. Когда Альма шагнула на луг, ей первым делом захотелось зажмуриться при виде этой красоты. У нее возникло чувство, что она видит что-то, на что нельзя смотреть без некоего религиозного посвящения. Ей казалось, что она не заслуживает такой красоты. Закрыв глаза, женщина расслабилась и позволила себе поверить, что ей все это привиделось. Но когда она снова осмелилась открыть глаза, видение никуда не делось. Здесь было так прекрасно, что у нее защемило сердце. От сильного желания заныли кости. Никогда и ничего она не желала так сильно, как увидеть подобное великолепие. Ей хотелось здесь жить. Хотелось, чтобы мох поглотил ее. Уже сейчас, все еще стоя здесь, на лугу, она начала скучать по этому месту. Она знала, что до конца своей жизни ей будет его не хватать.

— Амброуз всегда говорил, что вам здесь понравится, — сказал Завтра Утром.

Лишь тогда Альма беззвучно зарыдала; лицо ее исказила гримаса боли. Что-то внутри нее раскололось на мельчайшие части, и щепки вонзились в сердце и легкие. Женщина рухнула в объятия Завтра Утром, как солдат, получивший пулю, падает на руки товарища. Он не дал ей упасть. Не так много было людей на этом свете, кто смог бы уддержать Альму Уиттакер, но он был одним из них. Альму охватила дрожь, такая сильная, что ей казалось, будто она слышит стук своих костей, бьющихся друг о друга, ее рыдания не утихали. Она так сильно вцепилась в Завтра Утром, что, будь на его месте мужчина более тщедушный, она переломала бы ему ребра. Ей хотелось просочиться сквозь него и выйти с другой стороны, чтобы ничего не помнить, но еще лучше, если бы он поглотил ее, впитал в себя, стер.

Охваченная горем, Альма сперва не услышала и не почувствовала, но вскоре поняла, что Завтра Утром тоже плакал — только это были не глубокие прерывистые всхлипы, а тихие слезы. Они вместе стояли на этой сумрачной поляне, куда редко проникало солнце. Они оплакивали Амброуза.

Он больше не вернется.

Наконец Альма и Завтра Утром рухнули на землю, как срубленные деревья. Их одежда промокла, они дрожали от холода, избытка чувств и усталости. Без капли неловкости они сняли свою мокрую одежду. Это необходимо было сделать, иначе они умерли бы от холода. Они легли на мох и взглянули друг на друга. Это не были оценивающие взгляды. Тело Завтра Утром было красивым — однако это было очевидно, неудивительно, бесспорно и не имело никакого значения. Тело Альмы Уиттакер было некрасивым — но и это было очевидно, неудивительно, бесспорно и не имело никакого значения.

Она взяла его руку. Как дитя, положила его пальцы себе в рот. Он ей позволил. Он не отпрянул. Потом она взяла его член, который, как и у всех таитянских мальчиков, в детстве был обрезан акульим зубом. Она должна была ощутить это интимное прикосновение, ведь он был единственным человеком на этом свете, кто когда-либо касался Амброуза. Решительно Альма опустилась вниз, скользя по теплому большому телу Завтра Утром, и взяла в рот его член.

Это действие было единственным, что ей всегда хотелось сделать.

Она так многим пожертвовала и ни разу не пожаловалась — так можно же наконец ей получить хотя бы это? Хотя бы один раз? Она не хотела выходить замуж. Не хотела быть красивой, ловить на себе вожделенные взгляды мужчин. Ей не нужны были друзья и развлечения. Не нужны было поместье, библиотека, состояние. В мире было столько всего, что было ей не нужно. Ей даже не хотелось, чтобы наконец, в возрасте пятидесяти трех лет, когда она уже устала ждать, кто-то ступил на неисследованную территорию ее замшелой девственности. Но ей нужно было это, хотя бы на одно мгновение в жизни.

И Завтра Утром ей позволил. Он не колебался, но и не торопил ее. Он позволил ей изучить себя, позволил себе войти в ее рот настолько глубоко, как только возможно. Он позволил ей сосать себя так, будто она через него дышала — как будто она была под водой, и только он один мог обеспечить ей доступ к воздуху. Зарывшись коленями в мох, а лицом в его тайное гнездо, Альма почувствовала, как его член отяжелел у нее во рту, стал теплее и еще податливее.

Все было так, как она всегда себе представляла. Нет, все было ярче, чем она себе представляла. Потом он излил свое семя ей в рот, и она приняла его как подношение, предназначенное только для нее, как подаяние.

Она была благодарна.

После этого они больше не плакали.

* * *

Там, на высокой поляне из мха, они заночевали. Теперь, в темноте, было слишком опасно пускаться в обратный путь к заливу Матавай. Завтра Утром не боялся плыть в темноте, но спускаться во мраке вниз по отвесной скале вблизи водопада было небезопасно. Зная остров так, как знал он, он, должно быть, понимал, что им придется здесь заночевать. Эта мысль не вызвала у нее возражений.