Но Лэа сказала, что любви недостаточно.
И теперь ясно, о чем она говорила. И Мартин прав — у них есть опора, только она недостаточно надежная. Ошибка найдена. Она не выглядит непоправимой.
Ошибку нужно исправить.
— Тебя точно надо пороть, — Хасан, кажется, не шутил. Занозе под его взглядом стало неуютно. — Я не знаю, как еще вбить тебя хоть немного ума. Лэа — жена твоего друга. О чем ты думал, когда позволил ей сбежать от него в твой город? И о чем, по-твоему, думала она, когда именно у тебя просила убежища?
* * *
Если союз двух взрослых людей может разрушить столкновение с подростком, верящим в реальность романов Вальтера Скотта и Купера, то что-то в этом союзе неладно. О чем-то Заноза недоговаривал, хранил чужие тайны, но и того, что он рассказывал, было достаточно, чтобы сделать верные выводы.
Бить его без толку, пусть порой и хотелось. Оставалось уповать на то, что мозги все-таки есть.
Хасан объяснил. Как мог доступно. Что для принцессы Лэа идеальный вариант развития событий — сохранить для себя их обоих. И Мартина, которого она, скорее всего, любит. И Занозу, которого не любить нельзя, потому что это противоестественно. Но поскольку Заноза на Мартина очевидно и очень дурно влияет, нужно, чтобы они перестали быть друзьями. Перестали общаться.
У любой женщины всегда есть возможность сделать так, чтобы мужчины перестали быть друзьями.
— Нет, — сказал Заноза убежденно, — нет, Мартину даже в голову не придет… такого быть не может.
Ну, что ж. Хорошо уже то, что он сказал, что это не придет в голову Мартину, а не Лэа.
— Сможешь поклясться? — спросил Хасан.
— Да ясное дело… — Заноза подпрыгнул, открыл рот, собираясь привести миллион доводов в пользу Мартина и в защиту Лэа. И закрыл, лязгнув клыками.
Мухтар, лежавший на равном расстоянии от кресла, где сидел Хасан, и дивана, на котором угнездился Заноза, беспокойно завозился.
Хасан ждал.
— Ну… — Заноза больше не прыгал. Он думал. — Нет. Не смогу.
Хасан тоже не поклялся бы, но подозревал, что Мартину действительно в голову не пришло ревновать. Демон этот, при всех своих недостатках, понял о Занозе главное: мальчик идеалист и идеалам свято верен.
Как Заноза умудрился оставаться идеалистом в свои сто шестнадцать, пережив две мировые войны, и зная о людях все плохое, что только можно представить, было загадкой. Но в последние полтора десятилетия о том, чтобы реальность не входила в противоречие с его идеалами, заботился Хасан. Дети должны оставаться детьми, не важно, читают они Вальтера Скотта, Рэя Бредбери или комиксы. Они должны верить в рыцарей и драконов, в то, что принцессы невинны и прекрасны, а принцы благородны и храбры. Возможно, Мартин рассуждал так же. Иначе, зачем ему было врать Занозе, что они с Лэа любят друг друга, и все, чего им недостает — это немного доверия?
Словом, до ревности Мартин не додумался. Тут Занозе повезло. Но с убежденностью в идеальности принцесс все-таки нужно что-то делать.
— Сколько раз я тебя вытаскивал из серьезных неприятностей? — поинтересовался Хасан, убедившись, что Заноза осознал глубину проблемы, в которую мог попасть по милости Лэа.
— Двадцать девять.
Он отказывался понимать, что вопрос «сколько раз» в большинстве контекстов не требует буквального ответа. К этому нужно было привыкнуть, так же, как к точным ответам на вопрос «когда?». Хасан привык. Научился пользоваться.
— А сколько раз ты встревал в эти неприятности из-за женщин?
— Двадцать семь.
Голос был таким подавленным, что Мухтар заскулил и подошел, чтобы утешающе лизнуть младшему хозяину руку. Заноза обнял пса, уткнулся подбородком ему в макушку и поднял на Хасана печальный взгляд:
— И еще я не сосчитал Тарвуд.
Клоп-манипулятор. И понятно, что не специально так смотрит, но настрой на то, чтоб прочистить ему, наконец, мозги, под этим взглядом испаряется без следа. Лучшим выбором кажется купить паршивцу мороженое и признать, что все женщины — ангелы.
— Тебя убили из-за женщины в Мюнхене, — напомнил Хасан. — Из-за женщины ты оказался в тридцать девятом году в Праге. Из-за женщины ты персона нон-грата в большинстве стран Европы. А в Мексику в две тысячи пятом…
— Эшива не виновата!
— Они у тебя никогда не виноваты. Все, что я тебе сказал, давно можно было записать на пленку и просто включать, когда женщины создают тебе проблемы.
— Технология записи на пленку устарела, — тихо сообщил Заноза Мухтару.
— Не в те времена, когда я в первый раз объяснял, что именно женщина втянула тебя в неприятности. И ведь тогда это была даже не Эшива.
Заноза поднял голову. Взгляд его просветлел. Это точно не было связано ни с Эшивой, ни с прогрессом в создании новых звукозаписывающих устройств.
— Так ты хочешь сказать, Лэа вернется к Мартину потому, что он теперь живет у меня?
— Что у тебя в голове? — безнадежно спросил Хасан.
Но, если подумать…
если, храни Аллах, понять ход мыслей Занозы,
…то получалось, что именно об этом он и сказал.
Принцесса Лэа ушла в Алаатир, чтобы уберечь мужа и сохранить семью, однако не только не достигла цели, но и получила прямо противоположный результат. Получается, что уходить не имело смысла. Значит, нужно вернуться и попробовать что-нибудь еще. Так это выглядит для Занозы теперь, когда он думает, будто Лэа руководствовалась здравым смыслом.
Это еще хуже, чем идеализировать женщин. Но пусть уж лучше он верит, в здравый смысл, чем винит себя в развале чужой семьи.
Глава 24
Именем самого себя заклясть.
Оберег ли, печать ли для демона?
Не сразу, но все же меняю масть,
Все реже пытаясь делить себя на
Личности, грани, маски... достали.
Накопилась усталость.
Меняюсь, раз не сладилось.
Альги
Лэа сказала, что не вернется, и почему-то стало легче. Определенность. Видимо, в ней все дело. Лэа права, он не любил решать, а, может, и не умел.
Но Мартин хотел, чтобы она вернулась. То есть, нет… наверное, не так. Он хотел, чтобы стало как раньше. А как раньше стать не могло. Оказалось, что жизнь похожа на стекло, если она разбивается, то склеить так, чтоб не осталось трещин, уже нельзя. Мастер-вещник мог бы, но Мартин не был вещником, он был драконом и принцем великого клана…
Вот в чем дело.
Он очень хотел, чтобы стало как раньше, потому что раньше была жизнь, а сейчас — только осколки стекла. Но хотел ли он снова быть несвободным? Быть только человеком? Мартином Соколовым?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});