Читать интересную книгу Мир в XX веке: эпоха глобальных трансформаций. Книга 2 - Коллектив авторов

на основе симбиоза социалистических ценностей с рациональной экономикой и современными достижениями развитой демократии. Истоки этого явления восходят ко второй половине 1940-х годов, когда Чехословакия, будучи включенной в сферу влияния СССР, выпала (с вынужденным отказом от участия в плане Маршалла) из сложившейся системы европейских экономических связей, в которые была неплохо интегрирована. Радикальная перестройка всей структуры ее экономики в соответствии с ролью и местом этой страны в формирующейся новой системе хозяйственных взаимоотношений привела к торможению развития и резкому отставанию от западных стандартов в уровне жизни населения. Таким образом, будущая стагнация была генетически заложена в навязанной Чехословакии экономической модели. Именно стремление рационализировать экономику явилось исходным импульсом Пражской весны, инициаторами которой явились интеллектуалы социалистической ориентации (включая просвещенную часть партократии). Однако в отличие от соседней Венгрии, где экономическая реформа стала главным содержанием развернувшихся в 1968 г. реформаторских процессов, в Чехословакии на первый план довольно быстро вышли проблемы демократизации, плюрализации общественно-политической жизни.

Уже в первые месяцы 1968 г. коммунисты-реформаторы укрепили свои позиции во власти, особенно в сфере идеологии и массовых коммуникаций, а к середине весны и в силовых структурах. Под давлением общества, требовавшего перемен, обновленное руководство КПЧ во главе с А. Дубчеком, сменившим на этом посту А. Новотного, пошло на заметную либерализацию в идеологической и культурной политике. Фактически была упразднена цензура. Команда Дубчека, заинтересованная в ослаблении позиций контрреформаторского крыла в партийно-государственном аппарате, санкционировала публикацию в прессе разоблачительных материалов, раскрывавших причастность Новотного (до конца марта сохранявшего должность президента ЧССР) и людей из его окружения к репрессиям начала 1950-х годов. Появились дискуссионные кружки и клубы, где публично проводились альтернативные дебаты по ключевым проблемам развития страны. Бесцензурность СМИ и видимая бесконтрольность на «идеологическом фронте» резко расходились с привычными для советской партийной элиты представлениями о дозволенном в социалистической стране (тем более, что в прессе участилась критика СССР, сильно контрастировавшая с безудержным восхвалением всего советского, имевшим место в чехословацкой пропаганде 1950-х годов). Особую обеспокоенность в Кремле вызвало освобождение от своих должностей многих партийных функционеров, причем именно тех, кого считали привычными и надежными партнерами, своего рода агентами советского влияния. С марта положение в ЧССР постоянно обсуждалось на Политбюро ЦК КПСС, речь шла о кризисе власти в этой стране, утрате контроля правящей партии над ситуацией, что давало основания опасаться возможного развития событий по драматическому венгерскому варианту 1956 г., сопровождавшемуся полным сломом всей действовавшей системы государственного управления как в центре, так и на местах. 23 марта положение в Чехословакии рассматривалось на совещании лидеров компартий европейских социалистических стран в Дрездене, где А. Дубчек был подвергнут резкой критике за уступки антисоциалистическим силам. Но ситуация не изменилась. В начале апреля был обнародован программный документ КПЧ (так называемая Программа действий), расцененный в Москве как образчик современного ревизионизма, что еще более усилило озабоченность советского руководства ситуацией в Чехословакии.

Создание в течение весны — начала лета множества новых общественных организаций, постепенное превращение прессы в рупор независимого общественного мнения, процессы децентрализации в сфере местного самоуправления подрывали прежнюю монополию компартии и ее «приводных ремней» на выражение общенациональных интересов, свидетельствуя о возникновении широкого и многослойного движения в защиту реформ, о быстрой регенерации структур гражданского общества, разрушенных за годы коммунистической диктатуры. Хотя процессы обновления охватили и компартию, команда Дубчека все менее поспевала за общественным движением, идущим снизу. Даже многие реформаторски настроенные представители руководства КПЧ не были готовы отказаться от принципа руководящей роли партии и не приняли новой концепции Национального фронта, основанной на подлинном политическом плюрализме. К середине лета главной движущей силой перемен были уже не коммунисты-реформаторы, выступавшие от имени действующей власти, а независимые, внесистемные силы гражданского общества. Ширившееся с каждым месяцем многообразие форм общественно-политической активности было фактором, подталкивавшим руководство страны к реформам, и, по справедливому мнению активного участника тех событий, выдающегося интеллектуала и будущего первого президента посткоммунистической Чехословакии В. Гавела, на определенном этапе должно было стать гарантом необратимости перемен, которым могло положить конец только грубое внешнее вмешательство.

Предпринятые в середине 1960-х годов в СССР непоследовательные попытки усовершенствовать, сделать более эффективным экономический механизм (так называемые косыгинские реформы) порождали у пражских реформаторов иллюзии, что советская правящая элита (по крайней мере, ее наиболее просвещенная и прагматичная часть) смирится с чехословацким экспериментом, тем более что союзнические обязательства ЧССР не подвергались сомнению. Но иллюзии эти не оправдались. Кремлевское руководство отличалось органическим неприятием любых системных реформ, способных хотя бы в некоторой мере изменить прежний бесконтрольный характер власти верхушки КПСС, а потому оно ставило все возможные преграды на пути проникновения в СССР идей «социализма с человеческим лицом» и индоктринации ими политически активной части общества. Таким образом, именно опасения элиты КПСС за свои властные позиции в случае перенесения на советскую почву подобного рода реформ определили ее жесткую позицию в месяцы Пражской весны.

Кроме того, Л.И. Брежнев прекрасно понимал, что утрата Чехословакии в качестве союзника СССР (через провозглашение ею нейтралитета по образцу Венгрии 1956 г.) будет стоить ему по меньшей мере занимаемого поста. При выработке в Москве линии в отношении Пражской весны охранительно-идеологические соображения сосуществовали с геостратегическими, которые принимали во внимание баланс сил между СССР и США, а также ОВД и НАТО в Европе. Специфика Чехословакии заключалась в том, что, непосредственно гранича с западными странами, не только с нейтральной Австрией, но и с ФРГ, она с декабря 1945 г. не имела (в отличие от ГДР, Польши и Венгрии) на своей территории частей Советской Армии. Между тем, зная о дислокации в Баварии, в непосредственной близости от ЧССР, более 20 американских и западногерманских дивизий, руководство СССР довольно остро воспринимало оголенность «общих границ соцлагеря» на чехословацком участке. Пражская весна, воспринятая в качестве угрозы монопольной власти КПЧ, дала хороший повод и идеологическое прикрытие для ввода войск в Чехословакию в целях «заполнения бреши», выравнивания линии обороны социалистического лагеря.

Конкретные планы ввода войск на территорию Чехословакии были разработаны в Генштабе Вооруженных сил СССР уже к середине апреля. Вместе с тем на протяжении ряда месяцев в Москве параллельно прорабатывали два способа реакции на Пражскую весну — политический и силовой. После варшавской встречи лидеров пяти соцстран в середине июля, которую бойкотировали представители КПЧ, подвергнутые там заочно резкой критике за уступки «контрреволюции», все было подготовлено для военной акции, включая программные документы нового правительства. Однако акция была отложена (А. Дубчеку и его команде был дан последний шанс для обуздания «антисоциалистических сил»). Интервенционистские механизмы были снова пущены в действие во второй половине августа, с