class="p1">— А чего же вы тогда с-сюда-то прибежали?
— Так интересно же, что за дурак в лесу мёрзнет да орёт как полоумный.
— Но з-зима же! М-мороз, в-вон какой!
— Ах, вон ты о чём! Эх, люди-люди! И вовсе вы изнежились да охилели. Ну разве это мороз?
— Это вам не мор-роз, а у меня зуб на зуб не поп-падает. Ещё немного, и вовсе з-замёрзну!
— Нет, так не пойдёт, ты хоть денёк продержись, пока мы опять проголодаемся, а то нам потом мёрзлую тушу грызть придётся. Зубы-то у нас конечно крепкие, но свежатинка-то, она тёплая, и повкуснее будет.
— Ага, — буркнул пасечник, — попр-робую.
— Ты, это. Ты пока на Мир полюбуйся! А то ведь скоро покинуть его придётся. Глянь, как тут красиво!.. Луна сияет! Вокруг всё инеем блестит! И дышится легко, и воздух чистый, аж до самых звёзд! Ну вот скажи, кто ещё, как ты сейчас, Коляду встречает? Сидят все в пыльных избах да душных хоромах, в тесноте, маяте да гомоне! А тут — глянь, какой простор! Какие звёзды яркие! А лес как шумит ровно!
Оглянулся пасечник по сторонам… а и правда! Небо чистое, звёзды яркие! Луна полная, так светит, что всё вокруг будто днём видно! Иней искрится, будто самоцветы сверкают! Деревья вокруг плавно покачиваются. И всё это живёт своей жизнью и находится в каком-то возвышенном ожидании! Ожидании чего-то светлого, большого, нового! А жизнь пасечника кончается. Неужто лишь перед смертью такая красотища видится? Ведь сколько раз смотрел, да не замечал её! Глянул он на небо, на звёзды яркие, и такая глубина ему узрелась! И такую ширь он там разглядел, что показался сам себе маленьким-маленьким, будто одна песчинка на всей земле! И поглядел он на лес с высоты холма, на котором стоял, и увидел, что хоть и зима на дворе, а всё же живой он. Спит. Даже сны ему снятся, да и зверьё разное шастает. И понял он, что лес — это не просто поросшая деревьями земля, это одно большое живое существо! А вот и небо глубокое к нему присоединилось, и весь Мир стал живым и единым, а он, пасечник, его маленькой частью! И такой радостью он наполнился, что и жизнь своя показалась маленькой и незначительной! Раскинул он руки и голову вверх поднял, а волчище и говорит:
— Ну вот, теперь лучше. А может, споём?
— А и споём! — откликнулся пасечник. — Начинай!
И раздался над лесом волчий вой, но не тоскливый и злобный. Нет. Это был вой сильного и довольного жизнью зверя, полный торжества единения с окружающим Миром!
— Ну, ты чего? Подпевай давай! — оглянулся на человека волк.
— А ты пой, пой, я присоединюсь.
Снова волк запел свою песню торжества! И снова подивился пасечник, как зверь умеет попасть в лад с окружающим. Послушал немного, да и присоединил свой голос к волчьей песне, но волк замолчал и покосился на пасечника:
— Ты не мне подражай! Волк из тебя никудышный! Ты своё в песню вкладывай — человечье! Округу почувствуй и к ней, а не ко мне, присоединяйся!
Вновь раскинулась душа пасечника вокруг, вновь небо глубокое стало, вновь лес зашумел и танец его понятен сделался. Попытался он голосом выразить, что видел и чувствовал, и полилась песня его над лесом! И ширилась она, и вверх поднималась! Вот и волчья вплелась, и ветер подхватил, и даже звёзды зазвенели своим нежным хрустальным звоном! И вдруг зазвучало всё вместе одним большим хором! И так красива была эта песня, что пасечник, забыв про всё на свете, растворился в ней без остатка! Он наверное и не почувствовал бы, даже если бы его убили в это время. Но убивать было некому, волк тоже был тут, в песне — где-то рядом и в невообразимой дали! Пело всё! И небо, и лес, и холм, и сама Земля, и даже каждая иголочка, и самая маленькая снежинка! Пасечник слышал их всех сразу и по отдельности. Мог выбрать кого-то и петь с ним, потом с другим, с третьим! Он чувствовал родство с каждой былинкой!..
Он не знал, сколько это продолжалось. Он забыл про время и про то, что замёрз. Что ему надо к тестю и что скоро праздник. А когда закончил петь, то оглянулся вокруг совсем другими глазами. Волк сидел рядом и улыбался. Может, кто-то и принял бы это за оскал, но пасечник точно знал, что это самая настоящая волчья улыбка. Деревья качали макушками и удовлетворённо шумели, благодаря за песню, и даже Мороз не кусал как раньше, а только свежил разгорячённую кожу на лице.
— Вот это песня! — радостно воскликнул пасечник! — Теперь и помереть не страшно!
— А чего помирать-то? — отозвался волк. — Тебя кто заставляет, что ли?
— Так заблудился же я! Мороз! И вам ведь есть надо?
— Так сытые мы!
— А чего ж ты меня съесть через день хотел?
— Ты ж сам замерзать собирался, а чего добру зря пропадать?
— Так мороз же… только сейчас я его почему-то не чувствую! Ну, собирался, а теперь, после твоей песни, согрелся и передумал. Мож пойду я, а?
— Иди, коли больше петь не хочешь.
— Ой, спел бы конечно, да лошадку искать надо, и тесть, поди, заждался уже, и дорогу я не знаю.
— Ну и глупые же вы, люди! Лошадка твоя далеко не убежала, вон за тем ельником стоит, отдыхает. Дорога чуть дальше, во-он за той высокой сухой сосной проходит. Тесть заботами с гостями занят да Мороз кашей кормить готовится. Не до тебя ему. Так что времени у нас достаточно! Давай ещё споём?
— Ну, давай, — согласился пасечник. — Дюже песня мне твоя понравилась!
Так и пропели они заполночь, а тут вдали огни зажглись да потянулись цепочкой. То люди в деревне к лесу за Бадняком отправились. Вот и направление видно. Теперь точно не заблудишься!
— Ну, пора мне, — сказал пасечник волку.
— Что ж, иди.
Постоял немного пасечник, с ноги на ногу попереминался, да и спрашивает:
— Так ты, волк, что — меня и сразу есть не хотел?
— Ну сытые ж мы, сколько раз повторять?
— А для чего ж грозился тогда?
— А это чтобы ты смерть почуял. Тогда в тебе и жизнь ярче разгорается. Потому ты и видеть её стал по-другому! Потому и выжить смог.
Поклонился пасечник волку земно. Поблагодарил за науку и пошёл к ельнику, где лошадка стояла отдохнувшая уже.
— Ты, коли ещё попеть захочешь, так приходи! — крикнул вдогонку волк.
— Обязательно! — махнул рукой пасечник и скрылся в лесу.