напористое движение, что он забыл об опасности и встрепенулся лишь после того, как противник прорезал деревню и молниеносно пересек территорию каменоломен.
— Почему же мы лежим? Ведь мы останемся отрезанными, — раздался чей-то голос около Петьки.
В этот миг перед засевшей ротой выросла и остановилась коляска, замаскированная ветками. Из нее вышел, припадая на костыль, комиссар отряда Ковров.
Бойцы затаили дыхание и радостно следили за ним.
Ковров молча двинулся вдоль линии приподнимающихся бойцов. Он остановился недалеко от Петьки, взмахнул кулаком, как бы толкая противника, и воскликнул:
— Товарищи! Друзья! Вы видите, эти иностранные мерзавцы бьют наших! Отомстим им за убитых женщин, стариков и детей! В бой, товарищи! За власть Советов!
И отряд стремительно кинулся наперерез вражьей пехоте…
3
Рота пробиралась по петляющим обрывам и следила за вражескими рядами, которые были уже близко. Петьку вдруг охватило спокойствие, а мгновениями ему даже было весело. Голос ротного командира Удедова поторапливал:
— Вперед, товарищи, вперед!
Над головой Петьки что-то треснуло, воздух раз за разом рассекал отвратительный, режущий свист.
— Ложись!
Цепи падали и ползли, ища в старых окопных ямках за камнями и канавками укрытия от пулеметного огня.
Вскоре пулеметы смолкли. Петька подумал: «Это значит — наши позади сделали вылазку, зашли в обход и заткнули им глотку».
Белые сбили с позиций соседнюю роту партизан и погнали ее в сторону от деревни.
Конный резервный небольшой отряд партизан, стоявший за горкой, должен был выручить роту, и когда белые приблизились, кавалеристы с гиком обрушились на них сбоку.
Командир роты Удедов подал команду:
— Бей на чем свет стоит! Ура-а-а! В атаку!
Петька бежал с винтовкой наперевес, и ему казалось, что неведомая сила несет его по воздуху. Густые смешавшиеся цепи врага были уже рядом. В них полетели гранаты.
— Ура-а-а! Ура-а-а-а!
Белые, видя, что попали в ловушку, дрогнули и попятились.
— А, сдрейфили? — крикнул Петька, бросая гранату. — За революцию! За Советы! Ура-а-а!
Первая брошенная им граната убила усатого огромного татарина, вторая ранила двух солдат. И вдруг он увидел — два старых ингуша в черных лохматых шапках, в черных бекешах бросились на ротного командира. Петька закричал, сделал дикий прыжок и подлетел к Удедову. Штык туго вошел в бок ингуша. Глаза Петьки скользнули по другому, высокому молодому татарину. Он кинулся на него, но тот бросил винтовку, высоко поднял руки и испуганно залепетал:
— Рус… Красная! Плен моя!
— А, испугался?.. — Петька выругался и не знал, что делать — колоть или брать в плен.
Выручил его Хмелев:
— Давай его сюда.
Сдав пленного, Петька погнался за убегавшими татарами. Он прыгал через трупы, как через кочки, и увидел пошатывающегося Колдобу. Тот был без шапки, с всклокоченными волосами, задыхался и радостно подбадривал бойцов:
— Так их, не давай пощады! Вот так, молодец парень, потроши их!.. Пусть помнят партизанскую руку. Шумный, о тебе доложу…
Колдобе будто не хватило воздуха, он заметался и упал в траву.
— Товарищ Колдоба, ты ранен? Где? Куда? — испуганно бормотал Петька.
Колдоба порывался ответить, но застонал и закрыл глаза.
— Его контузило! — крикнул подбежавший Мышкин.
Несколько партизан подняли и быстро понесли командира. Он открыл глаза уже на носилках, через плечо смотрел на Петьку, который то скрывался за товарищами, то выплывал из-за них и все удалялся, удалялся.
Колдоба, не отрывая от Петьки своих уже сильно помутневших глаз, говорил:
— Люди!.. Русский народ!.. Кто может тебя сломить?.. Бейте, громите врагов революции!..
Татары и ингуши разрозненными группами бежали в сторону деревни Аджимушкай. Офицеры остервенело ругались, пытались остановить их, но тщетно.
Петька издали видел, как высокий офицер, размахивая саблей, кричал:
— Эй, бараны! Стойте! Не позорьте оружия! Стойте! Черти!
Офицер бросился на одного из солдат, схватил за мундир, но толпа закружила его.
Петька увидел рядом с собой взводного Хмелева и указал ему на свирепого офицера:
— Возьмем его живьем.
— Давай.
Они побежали за офицером.
— Сдавайся! — закричал Хмелев.
Офицер обернулся. Петька сзади обхватил офицера руками за шею и повис на нем.
К вечеру бой затих. Отряд отошел на прежние позиции. Шумный вел пленного ротмистра. На Петьку он посматривал злобно и не проронил ни слова, — очевидно, не хотел разговаривать с юнцом, ронять свое достоинство. По выражению его лица можно было догадаться, что ему обидно: его ведет один человек и притом мальчишка…
— Кто ваш командир?
— А тебе зачем знать?
Ротмистр выпрямился, остановил на Петьке глаза и, выпячивая грудь, отрывисто бросил:
— Я с тобой не пойду… Я — офицер…
— У нас без шику! — прервал его Петька. — Я доставлю куда надо. Подумаешь, цаца какая! Шагай, шагай, подлюга!
Впереди карьера из-за обрыва вынырнули два человека. Петька узнал в них Ивана Дурнагая и его дружка Собачкина. Они оба прихрамывали.
— Вы куда, ребята?
— Да вот отряд свой ищем, — притворно горестно сказал Дурнагай.
— Как же это?
— Ну прямо вот наказанье какое-то: до крови пятку растер, сапоги дурацкие ссохлись…
— Да вы в бою были? — затревожился Петька.
— Да я же, понимаешь, и толкую тебе про штуковину, какая случилась…
— Прямо сердце кровью обливается, — вмешался Семка, — там бой, огонь… а мы отстали.
— А это кто? Офицерюга? — оживился Дурнагай. — Живьем взял? Дай я его, гадину, прикокну. — Он, как оглашенный, крикнул: — Именем революционного закона! — и направил на пленника штык.
— Стой! Не смей! — остановил его Петька и заслонил собой офицера. — Тут и без вас укиснет квас.
— И-и-и, да чего же его жалеть? А то давай мы его на кулаках доставим в штаб, — подмигнул Дурнагай своему дружку Собачкину и шагнул к офицеру.
— Стой! Стой! — пригрозил Петька. — Орлы, нечего сказать…
Уводя от них пленного, Петька говорил про себя: «Вот, негодяи, отстали, увильнули от боя… Вояки!..»
Солнце погружалось за далекие горы. Тишина вечера спускалась на изрытую и еще дымящуюся землю, усеянную телами убитых, оружием, скатанными английскими шинелями, флягами и фуражками…
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Когда Шумный с пленным офицером подошел к центральному входу каменоломен, там толпился народ. Сюда сводили раненых партизан, сносили убитых и складывали под обрыв.
— Эва, гляди, какого Штрауса ведет паренек! Не англичанин ли это? — выкрикнул какой-то партизан, рванувшись навстречу Шумному.
— И правда, как страус! А штаны, галифе-то какое, будто мешки раздулись! А как он там, не натряс от испуга в эту галифу? Что-то отвисают они!
Ротмистр молчал, свирепо поглядывая из-под козырька английской фуражки.
— А видно, сволочь отменная, ишь какие молнии пускает исподлобья!
Один солдатик, перебежчик от белых, в английском мундире, с перевязанной рукой, подбежал к Петьке и спросил:
— Как же ты такого