— Мы едем домой, брат.
— Да. Дай нам бог счастливо вернуться на родину.
* * *
Путешествие было нелегким. У берегов острова Хайнань они попали в бурю, — огромные волны швыряли их корабли так, что казалось, им несдобровать. А потом долгие недели на море был коварный штиль. Небо обдавало их жаром. Началась эпидемия лихорадки, она унесла немало людей. Странным образом, и в этом путешествии лихорадкой болели только мужчины. Улатай и Апушка, посланцы ильхана Аргуна, умерли в один и тот же день. Старик Коджа и красавица Кокечин, исполненные горя, стояли у их гробов.
Венецианцы выходили на палубу только вооруженные и в сопровождении телохранителей. Ночью они по очереди дежурили в каюте, ибо чувствовали, что команда глядит на них недобрым взглядом. Матросы все чаше шептали друг другу:
— Больных много оттого, что боги разгневались на нас. Нужно выкинуть неверных за борт, и тогда все поправятся.
После трех месяцев пути корабли подошли к Малой Яве, острову восьми царств. Они бросили якорь в бухте и месяц отдыхали на северном берегу острова. Настроение моряков и свиты несколько улучшилось. Но вторая часть пути оказалась еще труднее первой. Восемнадцать месяцев плыли путешественники по Индийскому океану, прежде чем добрались до порта Ормуз. За дорогу умерло шестьсот человек, среди них только одна женщина.
Лицо красавицы Кокечин покрылось морщинами, черты ее заострились. Коджа и венецианцы тоже словно высохли от утомительного путешествия и невыносимой жары. Только одна Ашима не изменилась. Все были очень рады, когда смогли ступить на скалистый остров в Персидском заливе. Наместник Ормуза принял их радушно и предоставил в распоряжение путников пять домов на берегу. Тут они узнали печальную весть о том, что ильхан Аргун незадолго до их прибытия скончался. Его землями правил теперь наместник Гайхату, как опекун несовершеннолетнего сына Аргуна.
Узнав о смерти Аргуна, Кокечин разразилась рыданиями и сетованиями и долго не могла успокоиться. Вечерами сидела она в саду, не сводя глаз с тускло поблескивающего моря. Придворные дамы пытались ее утешить, но Кокечин их решительно отсылала. Она вспоминала беззаботную жизнь при дворе великого хана, свое детство, которое провела в шатре у отца, лошадей, которые паслись на склонах холмов, песни пастухов. Но она была еще молода и в один прекрасный день взяла зеркало и привела в порядок волосы. Когда Коджа сказал ей, что им пора отправляться ко двору Гайхату, Кокечин согласилась, и они пустились в путь.
Резиденция наместника ильхана находилась в Тебризе. Коджа попросил венецианцев сопровождать их. Так как Тебриз находился на пути в Европу, они охотно приняли предложение. Свита уже успела отдохнуть после морского путешествия. Исполненные лучших надежд, все отправились в путь. По персидской земле двигался огромный караван: всадники на конях, паланкины, мерно раскачивающиеся на спинах мулов, тяжело навьюченные верблюды. Золотая пайцза великого хана повсюду обеспечивала венецианцам помощь, поддержку и охрану. Их багаж везло пять верблюдов. Самые крупные драгоценные камни купцы из предосторожности зашили в свои невзрачные дорожные одежды. Караван благополучно добрался до Тебриза, и Гайхату принял путников с большим почетом.
Красавицу Кокечин со всей ее свитой отправили к сыну Аргуна, который во главе шестидесятитысячного войска охранял восточные границы Персии, опасаясь нападения врага.
После небольшого отдыха венецианцы и Ашима продолжили путешествие. Спустя месяц они добрались до Трапезунда[44], расположенного на Черном море. В порту стоял корабль, поразивший их смелостью линий и новизной форм. Таких они прежде никогда не видели: удивительно стройный, вытянутый, он чем-то напоминал огромную акулу. Рядом с ним другие торговые суда и галеры казались неуклюжими. На мачте этого красавца развевался белый флаг со львом республики Сан Марко.
На портовой улице венецианцы повстречали двух матросов, которые громко разговаривали и оживленно жестикулировали. Маффео Поло вдруг остановился.
— Послушайте, — сказал он.
Матросы говорили по-итальянски, на том мелодичном, мягком диалекте, который характерен для венецианцев. Затаив дыхание купцы жадно ловили каждое слово матросов. В порту стоял корабль республики Сан Марко, а по улице расхаживали венецианские моряки!
— Подойдите-ка сюда, матросы! — крикнул Маффео Поло. — Вы из Венеции, как мы слышим.
Матросы, смерив пренебрежительным взглядом плохо одетых мужчин, нехотя подошли.
— Что вам угодно? — спросил один из них.
— Мы видели в порту венецианский корабль, — ответил Марко Поло. — Он вызвал наше восхищение.
— Вы говорите, как венецианец, — задумчиво сказал матрос. — Но все же ваша речь звучит как-то странно… Корабль этот построил Джованни из Мурано. Вы не слыхали о нем? Его верфи славятся на весь мир.
— Джованни из Мурано… — повторил Марко Поло. Матросы кивнули в подтверждение и пошли своей дорогой.
— Разве я не глазел на них, как на диковинных зверей? — спросил Маффео Поло со смехом. — А слушать их я готов хоть всю ночь.
Пестрая разноязыкая толпа направлялась в порт: купцы, писари, матросы. В то серое хмурое утро море было тусклым. Горизонт затянуло сеткой дождя. У причалов грузили корабли.
Марко Поло молча шагал рядом со стариками. Он был охвачен такой же радостью и таким же нетерпением, что и они. Имя друга вновь оживило образы детства. Оно всплыло из мрака лет… Джованни из Мурано… Катай медленно погружался в прошлое, становился воспоминанием. Родина была совсем близко.
Погожим летним днем 1295 года к форту Сан Николо подходил корабль. На его палубе стояло трое мужчин в поношенных дорожных одеждах и женщина в чужеземном шелковом платье с вытканными желтыми и красными цветами. Их обвевал свежий морской бриз. Солнце сияло. Волны медленно набегали на желтый песок. Какой-то монах спустился по выбитой в скале лестнице и стал у причала, ожидая, видимо, прибытия корабля.
Десять рыбачьих шхун мерно раскачивались на воде. Рыбаки тянули сети, в которых билась серебристая рыба. На берегу горел костер, и его пламя лизало закопченный медный котел. Две женщины готовили еду. Ветер развевал дым от костра.
Корабль, миновав форт Сан Николо, вошел в лагуну. Венецианцы все еще молча стояли на палубе. Гондолы быстро пересекали канал Сан Марко. Гондольеры усердно гребли и перекидывались шутками. Уже по-осеннему пестрые сады Сан Джордже посылали свой привет прибывшим путешественникам.
Перед ними лежал остров Риальто. Уже можно было различить дома, дворцы и лачуги. На дубовых столбах, указывающих кораблю путь, сидели белые чайки. Небо отражалось в сверкающей воде лагуны, где было тесно, — столько роскошных гондол, рыбацких шхун, барж и галер сновало во всех направлениях и стояло на якоре. Корабль шел, окруженный со всех сторон коричневыми, желтыми и белыми парусами. Там, впереди, находилась Пьяцетта. Ослепительный в своей белизне и красоте Дворец Дожей вставал из воды. На куполах собора Сан Марко блестели золотые кресты. Два сенатора в пурпурных мантиях шли за слугами, которые прокладывали им путь в толпе, наводнившей Пьяцетту. С Кампаниллы лился колокольный звон.