мужчиной, — закончила она и в номере повисла гробовая тишина. Я даже расслышал, как тикают мои часы.
Несколько секунд спустя её уголки губ поползли вверх, а потом и мои, и мы стали хохотать, что есть силы, валяясь по полу.
— Ну и шуточки у вас, товарищ майор! — отсмеявшись, сквозь слёзы, наконец, произнёс я.
— Почему шуточки, — максимально серьёзно спросила она.
И мы опять стали ухахатываться.
И снова поцеловались, и снова не могли оторваться друг от друга. Про душ я уже и забыл. Вот как у неё это получается?
Мы продолжали лежать в постели, когда за окном уже стало светать. Сколько там, пять утра? Как бы не захотелось спать посреди дня. Впрочем, я же в отпуске, чего я переживаю!
— Кстати, я там пробыл недели две! Как такое возможно? — спросил я, поглаживая её по плечу и наслаждаясь ароматом её волос. — А здесь, сколько времени прошло?
— Да почти несколько, — ответила она. — Несколько минут.
— А что стало с тем, как его, Евгений Жидков? То, что он погиб потом, это ты мне рассказала, а вот пока я был в его теле? Где он был?
— Он спал. Он ничего не помнит о наших разговорах. Разве что ему может что-то присниться, но это навряд ли. А если что-то и пробьётся сквозь блок, то покажется ему забавным и странным сном, который станет темой для солдатских баек и разговоров у костра.
— Ты так говоришь, будто он всё ещё жив, — удивился я.
— В каком-то смысле он действительно ещё жив. На свое линии жизни, он всегда будет жив. Все, кто когда-либо жил — живы. И мертвы.
— Как такое возможно?
— Возможно и не такое, Алекс. Спроси, как-нибудь у Смирнова о программе, согласно которой Комитет пытается заглянуть в прошлое глазами современников. Не всё у них, конечно, получается, но кое-какие успехи есть. Они закинули удочки по психоневрологическим диспансерам, и прикормленные психиатры докладывают им об интересных случаях, которые они потом стараются разрабатывать.
Потеря связи
Дневник Апокалипсиса14 августа 2021
— Если спрошу, то он заинтересуется, откуда я об этом узнал.
— Сошлись на меня. Я в курсе дел.
— А тебе не влетит?
— Нет, — легко ответила она. — Они знают, что я просто так это бы не сказала. Но ты прав, лучше не привлекать внимание. Просто имей в виду.
— Но про шар они точно не знают? — спросил я и поймал себя на мысли, что смотрю на неё уже совсем не так, как это было ещё вчера вечером.
— Не знают. Они ищут свои способы. И я… настоятельно прошу тебя сохранить эту тайну.
Последние слова прозвучали совсем не так, как предыдущие. Не то, чтобы в них слышалась угроза, скорее отчётливое предупреждение о неких последствиях, которые она не хотела бы озвучивать. Что-то, что ей придётся сделать, несмотря на наши отношения, и что она с лёгкостью на это пойдёт.
— А если всё-таки узнают? — не удержался я.
Она перевернулась и, положив руки мне на грудь, посмотрела мне в глаза.
— Хочешь меня сдать? — в её словах не было угрозы, скорее, любопытство, смешанное с азартом и усталостью.
— Нет, — я покачал головой на подушке. — Просто думаю, они бы за него многое отдали.
— Ага, — подтвердила она, — многое. Только, как бы я не относилась к Комитету, раскрыть им такую технологию, я не могу. И не хочу. По крайней мере, пока.
— Не доверяешь?
— Для этого надо знать, кому доверять, Алекс, — она села на кровати, подстроив под спину большую мягкую подушку, при этом, нисколько не прикрываясь, и получалось у неё это на удивление естественно. — А у нас там, судя по всему, крот окопался, — она грациозно потянулась. — Кто-то же сдал ваш маршрут и цель миссии американцам.
— Думаешь, это всё-таки американцы? Воловски шпарил по-русски как коренной москвич.
Она покивала головой.
— Имея определённые возможности, человека можно довольно быстро научить говорить хоть на языке банту, хоть на языке бушменов. А то, что американцы, — она задумалась, — по крайней мере, это был кто-то, кто решил действовать на основе их спецслужб. Видимо, их интересы не совпадают с нашими, и логично предположить, что противник будет действовать через них.
Что же, тут ей в логике не откажешь. Если мы выступаем против чего-то, а другие, наоборот, хотели достичь противоположного результата, то насытить своими агентами спецслужбы потенциального противника было бы самым правильным решением.
— Всё осложняется ещё и тем, что крот может не подозревать, что он агент. Искать тех, кто страдает провалами в памяти? — размышляла она вслух, глядя в тёмный экран телевизора. — Но их можно долго скрывать. Да и подменные воспоминания никто не отменял. Чай против нас не полные придурки работают.
«Чай»… Я это слово в таком значении последний раз слышал, наверное, от бабки.
— Думаешь, у тебя получится защитить шар лучше, чем у всего Комитета? — прервал я её размышления.
— Безусловно, — ответила она так, что в её словах не приходилось сомневаться.
— Понятно, пресловутый крот, — пытался я найти контраргументы, — но есть же люди, которым можно доверять.
— Я себе иногда не доверяю, а ты про других говоришь. Нет, так будет лучше, это точно.
И вот вроде говорит она, как раньше, непринуждённо и легко, но это уже было совсем не то же самое, что ещё совсем недавно. Мне опять стало казаться, что меня тупо использовали, что я был инструментов в чужих руках. В её руках.
Вроде всё было так хорошо, всё шло, как по маслу, потом как обухом по голове. Как говорится, ложечки нашлись — осадочек остался. Я уже никогда не смогу смотреть на неё, как прежде, когда в первый раз увидел её, или когда вчера вечером мы ели и смеялись в ресторане, и потом… Нет, так как раньше уже не будет. Разве что…
— Ты могла бы сделать так, чтобы я всё это забыл? Всё, что произошло между нами. Хотя бы с того момента, как я потянулся за часами сегодня ночью.
— Могла бы, —