Товарищ Шеболдаев: “Если не поспешим”». Что ответил товарищ Бухарин, наша сотрудница не расслышала…
Коба молча расхаживал по кабинету. Ягода продолжил:
– С вокзала товарищ Бухарин поехал в «Метрополь», где порой живет, хотя вы дали ему квартиру в Кремле.
– Думает, там болтать безопаснее, – заметил Коба.
– И в «Метрополь» пришла к нему все та же наша сотрудница. Когда она уходила, пришел товарищ Рыков. Пока она собиралась в комнате, товарищ Бухарин в передней рассказал товарищу о разговоре с товарищем Шеболдаевым. Тогда товарищ Рыков накричал на него: «Ты наверняка все это орал на весь поезд, ты не умеешь иначе. Ты – токующий тетерев, когда говоришь… И мы не знаем, кто такой Шеболдаев…»
– Зато я знаю, – мрачно прервал Коба. – Этого троцкиста давно надо к стенке…
Ягода читал дальше:
– «Товарищ Рыков: “Из-за тебя возьмутся за нас опять! Глупец! Он помешан на подозрительности. Но он – Хозяин, а ты – до седых волос мальчик-бухарчик!”
Товарищ Бухарин: “Вырвалось, накипело!”» Конец разговора наша сотрудница не слышала, ей пришлось уйти…
Я представил, как она вышла в коридор… И как, увидев ее, наверняка побледнел Рыков. Он не знал, что она была в комнате, и оттого спокойно произносил свои речи… Представляю, что он сказал потом Бухарину!
– К сожалению, больше около товарища Бухарина не будет нашей сотрудницы. Он с ней расстался. Объяснил, что влюбился и собрался жениться на малолетке. Ей восемнадцать, она – приемная дочь товарища Ларина, – закончил Ягода.
…Это была дочь калеки Ларина, которого обожал Ленин. Революция рождает необыкновенных людей. Она может заставить двигаться даже парализованных. Так, в дни Французской революции прославился парализованный Кутон, член Комитета общественного спасения. Каждое утро Кутона сносили с лестницы, сажали в специальное кресло, двигавшееся при помощи рычагов. Он сам катил это кресло в толпе, которая шарахалась от беспощадного революционера. Катил в свой Комитет общественного спасения, чтобы там судить, точнее, осуждать на гильотину врагов революции. Правда, потом, как и положено в революцию, гильотинировали его самого. Положили жалкое тело в телегу и повезли на гильотину. И уложили крохотный сгусток бешеной энергии под топор.
Ленинский друг, парализованный Ларин, успевший, к счастью для себя, умереть вовремя (то есть до 1937 года), был одержим такой же небывалой энергией и беспощадностью. Когда-то я боготворил их обоих – Кутона и Ларина. Как все это было давно – будто в другой жизни!..
Тогда же, в той жизни, Коба походил по кабинету и обратился ко мне:
– Знаешь, почему Бухарчик плюет на осторожность? Знает, что я его люблю. И Надя, которую он убил, его любила! И верила, что он меня любит… Давай дальше, Ягодка, кто еще у тебя отличился?
– На вечеринке грузинской делегации, – продолжил Ягода, – Папулия Орджоникидзе назвал вас нехорошо по-грузински. Его брат, товарищ Серго Орджоникидзе, как известно, глуховат, и он переспросил Папулию. В результате тот повторил нехорошее слово вместе с вашим именем. Товарищ Серго Орджоникидзе только усмехнулся, а товарищ Лакоба поддакнул…
– Да, очень неискренние люди. Надо будет и здесь навести порядок, чтобы все поняли хорошую русскую поговорку: «Слово не воробей, вылетит – не поймаешь»… Мы с Фудзи учили в семинарии «В начале было Слово». Вот и надо научить товарищей отвечать за Слово… Ну, дальше?
Ягода молча положил новый листочек перед Кобой. Тот прочел. И повторил:
– Я же говорю – вокруг неискренние люди. А ты, Фудзи, оказывается, побывал в Испании? Ай, ай, почему утаил, брат?
Я с изумлением на него посмотрел.
– Удивляешься? А сам испанские пословицы про товарища Сталина рассказываешь. «Он у меня даже в супе»…
(Боже мой! Ему донесли и это!)
– Впрочем, это еще не все. – Он вернул папку Ягоде. – Читай.
Ягода прочел:
– «Когда члены партии аплодировали Генеральному секретарю, нашему великому Вождю товарищу Сталину, товарищ Фудзи дважды первым переставал аплодировать…»
– Не аплодирует и все тут! – засмеялся Коба. – Товарищ Фудзи и впрямь не искренний друг.
Я хотел ответить, но Коба предупредил мои объяснения:
– Я шучу… Товарищу Сталину не нужны никакие аплодисменты… А вот международному движению нужны. Весь мир должен видеть, как мы едины.
Но он не шутил, и я это знал.
– Теперь самое важное, Иосиф Виссарионович, – сказал Ягода. – Даже не представляю, как назвать эту подлость…
– Говори.
Ягода колебался.
– Русский язык понимаешь? Говори!
– Многие депутаты собираются завтра голосовать против вас.
Вот тут Коба изменился в лице. Он молча, почти с ненавистью посмотрел на Ягоду.
Итак, славословие было только на трибуне… Никакой он не победитель! И это сказано при мне! Я, сверстник, друг детства, услышал о его позоре! Глупец, усердный Ягода не понимал, не чувствовал причины его бешенства. И продолжал:
– Полтораста человек готовятся… против. Но все равно товарищ Сталин пройдет единогласно. – Он мудро улыбнулся. – Побеждает, как известно, не тот, кто голосует, а тот, кто считает…
– Замолчи! – хрипло сказал Коба. Он заходил по кабинету. Потом остановился, замер у окна.
– Теперь самое подлое, – не унимался глупец Ягода. – Мерзавцы говорили с Кировым – просили его занять место Генерального секретаря партии, но он…
Коба молча смотрел на Ягоду, он уже не слушал.
И Ягода торжественно закончил:
– Отказался!
Коба обратился ко мне:
– Спокойной ночи, Фудзи. – Он хотел остаться наедине с Ягодой. Но на прощание велел: – Усы сегодня же сбрей, отрасти бородку подлинней. Не следует быть похожим на товарища Сталина.
Наступил день голосования в высший орган партии – Центральный комитет. Никаких случайностей быть не могло. Коба придумал выборы без выбора. В список для голосования было внесено ровно столько кандидатов, сколько следовало избрать. И когда началось голосование, Коба подошел к урне и демонстративно, не глядя в бюллетень, опустил его туда. Он как бы приглашал последовать его примеру. Все это было противно, и мне захотелось его вычеркнуть. Но конечно же я не сделал этого. Опытным глазом увидел «наших товарищей». Они стояли у урны, маячили повсюду. Да и бюллетени, не сомневаюсь, были помечены.
Голосование закончилось.
На вечернем заседании на трибуну вышел Каганович и объявил результаты работы Счетной комиссии. Коба получил всего три голоса «против», а Киров – четыре… Далее следовали остальные.