– Здравствуй, дочь моя, – в голосе настоятеля искрилась ирония. – Натешилась?
– Здравствуйте, святой отец! – Элиа сделала книксен, все еще проклиная про себя проницательность даонирца. – Не понимаю, что вы имеете в виду.
– Да ты садись, дочь моя, в ногах правды нет. – Он прищурился, сам с явным облегчением опускаясь на табурет. – Все ты понимаешь. Посадить бы тебя на хлеб и воду за распутство, ну да пес с тобой, молода еще, глупа, никуда от природы не денешься. Думай только когда и с кем, а то подловят, что слаба на передок, мало не покажется. Нашу кухню ты знаешь.
– Знаю, святой отец. – Девушка покраснела, досадуя на себя – слишком соскучилась, нельзя было встречаться с Леком здесь. Слава Единому, что старый убийца не знает, с кем она встречалась, тогда бы точно срочно бежать пришлось.
– Давно хотел поговорить с тобой на одну интересную тему, дитя. – Взгляд отца Ордана был тяжелым, давящим. – Ты кое‑чего так и не поняла, поэтому совершаешь много ошибок. Признаю, ты неплохо справляешься, но воспринимаешь работу слишком лично, слишком близко к сердцу, а этого быть не должно.
– Я не… – растерялась Элиа.
– Помолчи, да послушай лучше старого, опытного человека, – раздраженно проворчал настоятель. – Давно хотел тебе это сказать, да все как‑то случая не выпадало. Я тебе, дитя, зла не желаю, что бы ты там по этому поводу ни думала. Глупишь ты, воспринимаешь объект, как человека, как врага. Так нельзя, пойми. Для тебя объект человеком быть не должен, это всего лишь помеха, требующая устранения. По почерку твоей работы видно, что ты ненавидишь и презираешь устраняемых. Это верный способ провалиться. Ум должен оставаться холодным и ясным, ненависть ослепляет, заставляет терять осторожность. Не ты первая такая. И все, не понявшие вышесказанного, обязательно гибнут. Раньше или позже, но гибнут.
– Но я ни разу не провалилась, святой отец! – возразила удивленная девушка.
– Да, ты обладаешь хорошими задатками, дитя, – вынужден был согласиться старик. – И ты удачлива. Но на удаче далеко не уедешь. Слишком рискуешь. Ну кто тебя просил за одну ночь работать двоих? Ты не подумала о том, что первого могут обнаружить и поднять переполох? Не подумала. А это случилось. Едва ушла ведь? Так?
– Вы правы… – Элиа покраснела, вспомнив упомянутый эпизод – действительно сглупила, захотела справиться быстрее и едва не была поймана. – Извините…
– А мне чего тебя извинять? – Настоятель безразлично пожал плечами. – Это ты себя едва в могилу раньше времени не загнала, а не меня. Перед собой и извиняйся. Учись быть не только сильной, но и мудрой.
– Какая же мудрость в чужой смерти? – не выдержала девушка.
– Неважно, чем ты занимаешься, – задумчиво посмотрел на нее старик, – важно, как ты делаешь свое дело. Мастером можно стать, даже будучи наемным убийцей, а ты убиваешь во славу божию.
– Ой, только не надо этого! – брезгливо скривилась Элиа. – Не юродствуйте, святой отец! Какую там славу божию? Убираю одну сволочь по приказу другой, ничуть не меньшей.
– И это имеет место быть. – Губы настоятеля искривились в ироничной усмешке. – Куда же без этого? Надо находиться на стороне сильного, чтобы своевременно подставить ему подножку. В момент слабости. Но так, чтобы он не понял, кто ему эту подножку подставил, а продолжал считать тебя самым верным из слуг.
– Зачем все это, святой отец? – Элиа опустила голову. – Вся эта подлость и жестокость? Неужто сильный не бывает добрым? Обязательно подонком?
– Говорят, попадаются и добрые. – В глазах старика на мгновение мелькнула грусть. – Изредка. Только я вот за всю жизнь так ни одного и не встретил. И если побеждает жестокий и подлый, то, значит, именно такой, по божьему замыслу, и должен победить. Не нам протестовать против законов мироздания, дитя. Они нам могут не нравиться, но поделать ничего нельзя. Мир таков, каков он есть. Так что, приходится играть по его правилам.
«Дорхотов хвост тебе в глотку, сволочь старая! Можно их изменить, эти скотские правила, – мелькнула по краю сознания раздраженная мысль. – И нужно. И добрых я встречала. Врешь ты. Не выйдет у вас заставить всех принять подлость за благородство, а жестокость за доброту. Не выйдет!»
– Ты еще очень наивна, дитя. – Отец Ордан насмешливо посмотрел на девушку, будто угадав ее мысли. – Хочется с Единым пободаться? Ну‑ну, поглядим, как оно у тебя выйдет. Эх, молодость‑молодость! Не хотите вы, глупые, чужим опытом пользоваться, все собственные шишки набить стремитесь. Что ж, набивай, мешать не стану. Только попомнишь еще мои слова. Постарайся хоть поменьше эмоций в работу вносить, не то худо будет. Попробуй хоть раз на чистой логике отработать. Сама поймешь, что лучше оно.
– Здесь я с вами согласна, – развела руками Элиа. – Попробую. Только я уже две недели в монастыре безвылазно сижу, скоро на стену лезть начну с тоски.
– Потерпи немного, – язвительно посоветовал старик. – Скоро такое начнется, что всем нам работы хватит. На долгие годы. Кстати, любовника твоего, если поймаю – выпорю так, что про сладенькое надолго забудет. Нечего мне тут бордель из монастыря устраивать!
– Больше не повторится, святой отец. – Девушка едва скрыла насмешливую ухмылку – лови, старче, хоть изловись, а невидимку, да еще и крылатого, все равно не поймаешь. Подумал, что ее потянуло на кого‑то из местных уродов? Фу, гадость какая!
– Надеюсь, – прищурился настоятель, продолжая сверлить послушницу тяжелым, внимательным взглядом. – Ладно, пойду я, дитя. Скоро на молитву. И ты чтобы пришла. Гляди мне – пропустишь, пороть велю. Голой, на глазах у всех.
– Не пропущу! – заверила Элиа.
Настоятель тяжело встал, немного постоял и кряхтя направился к выходу из кельи. Уже в дверях он вдруг обернулся и почти неслышно сказал:
– А своим передай, что не стоит слишком уж давить, Церковь многое может. Я о настоящей Церкви говорю, а не о накипи, в епископатах засевшей.
Старик насмешливо взглянул на замершую у окна девушку и вышел. Только ступени снова заскрипели под тяжелыми шагами грузного тела.
Элиа едва могла дышать от потрясения. Передать? Своим? Он догадался? Ой, мамочка! Бежать! Немедленно! Или? Она растерянно смотрела на открытую дверь и не понимала, что делать дальше. Но если старый убийца понял, что она шпионка, то почему не выдал? Настоящая Церковь? Но она ведь только создается. А может, давно существует внутри того бардака, что устроили карвенские прихвостни? Необходимо как можно быстрее связаться с императором, этой же ночью. Пусть его величество решает, это его прерогатива.
Вскоре зазвонил колокол, призывающий на полуночную молитву. Элиа со вздохом взяла с полки молитвенник и вышла из кельи. Спускаясь по бесконечной лестнице, она тихо проклинала надоевшие монастырские порядки.
Лек шел по улице злой, как дорхот, из‑за прерванного свидания. Он опустился на землю неподалеку – император просил не летать над городом, чтобы не вызывать ненужных слухов и паники. Надо было облететь Тарсидар по дуге, теперь из‑за собственной глупости через центр идти придется, где «ожившему» горцу лучше не показываться. Но что ж теперь делать? Точно говорят, что из‑за дурной головы ногам покоя нет. Юноша двигался быстрым шагом, почти не обращая внимания на окружающее. В случае нападения среагировать успеет, чувство опасности за последнее время сильно обострилось: от стрел десяти лучников уходит с завязанными глазами.
С утра предстояло отправляться в Нартагаль, Жрица видела сон, что Неизвестная там. В городе Авендар. Островитянку придется брать с собой, без нее никто нужного человека не узнает. Хорошего мало – надо будет присматривать за беспомощной девчонкой, еще не способной ни на что, а значит – резко снижается боеспособность отряда. Переводные талисманы друзьям выдали, одежду тоже. Необходимо будет также спрятать картаги, строя из себя спесивых дворян королевства.
Два дня люди Ланига дрессировали побратимов, вдалбливая в их головы нартагальские обычаи. Единый, да как люди могут жить по таким обычаям и считать их естественными? Дикое какое‑то общество. Большая часть населения – безответные рабы, затем прослойка магов, воинов и купцов. Наверху – шесть классов аристократии, владеющие жизнью и смертью всех остальных. Каждое движение, каждое слово диктуется этикетом, нарушение которого влечет за собой смертную казнь вне зависимости от сословия. Разве только представители высшего класса, инары[15] да священники Единого, могут позволить себе некоторые вольности, но и они избегают ссориться со Смотрящими, стоящими на страже Блага, как называют свой образ жизни нартагальцы.
У рабов нет никакого имущества и никаких прав, хотя их труд лежит в основе благосостояния страны. Однако хороших ремесленников, берегут и платят им очень хорошо, потому что не могут люди из‑под палки создать что‑нибудь по‑настоящему хорошее. Большинство населения Нартагаля живет в страшных условиях. Рабам не позволяют иметь даже семью, спаривая их как животных, по выбору владельцев, чтобы получить нужное потомство. Ничего нет страшнее, чем попасть в рабство к нартагальцам, лучше уж самая мучительная смерть в руках карвенских фанатиков.