- Если хотите...
- Не нужно, пока не нужно. Просто присматривайте за ней по возможности.
- Да, Ваше Высочество.
- Это все. Свободен.
Я откинулся на спинку кресла, переводя взгляд на лежащую на коленях детскую книгу и слегка потускневшую от времени гравюру. Теневые. Проклятые, забытые монстры. Чудовища, которыми пугали непослушных детей, и в существование которых уже никто не верил. Алчущие крови и страданий твари, изгнанные много веков назад.
Я разглядывал рисунок, сравнивая с тем, что видел в памяти сумасшедшего эльфа. То же непропорционально вытянутое тело, та же кошмарная пасть и те же окровавленные культи вместо рук. Тварь словно вылепленная неумелым мастером из куска уже начавшей подсыхать глины, чудовищное порождение безумных богов, наше проклятие и наказание. Она скалилась на меня с пожелтевших страниц, разжигая холодную ярость и пробуждая демона, заставляя содрогаться от отвращения и тихого бешенства. Неужели у кого-то хватило идиотизма их вернуть? Или они прорвались сами? Нет. Такой расклад маловероятен, а это значит, что нужно искать кукловода.
За окном сверкнула молния, врезаясь в сухую землю и рассыпая искры от столкновения с очередным уже бывшим шедевром дворцового скульптора, напоминая о том, почему мне следует держать эмоции под контролем. Я закрыл книгу и убрал ее на место, тихо выругавшись, когда одеревеневшие от долгого сидения в одной позе мышцы дали о себе знать. Чувство, что я каким-то непонятным образом оказался на пути шествования табуна диких лошадей на водопой, причем в обе стороны усиливалось с каждым следующим оборотом, проведенном мной в архиве за просмотром исторических хроник. Желудок все нежнее обнимал позвоночник, напоминая, что с самого утра кроме кофе ничего не видел. Из состояния лихорадочного поиска информации меня снова вывел исфит, что, похоже, становилось дурной традицией. Он мерцал и светился, но теперь не лихорадочными синими вспышками, а ядовито-голубым огнем, указывая на гнев и ярость своей хозяйки. И снова меня словно что-то ударило в грудь и сдавило кожаным ошейником горло, мешая нормально дышать. Я споткнулся от неожиданности и силы этого удара, когда потянулся за следующим историческим сборником. Да что, духи грани ее задери, с ней творится? Я упал в кресло и достал маленькое зеркало, вызывая девчонку, а затем, не дождавшись от нее ответа, плюнул на все и отправился спать.
Этой ночью мне опять приснилась Потеряшка. Она металась по пещере, сжимая руки в маленькие кулачки, сотканная из тумана и сумеречных облаков, а в зеленых глазищах сверкала злость и ненависть. Моего появления малышка не заметила, только замерла напротив одного из огненных монстров и закрыла глаза, продолжая беззвучно что-то шептать, а по ее телу пробегала едва заметная рябь, такая же, как пробегает по отражению в воде, если бросить камень. Целый вдох ничего не происходило, а затем белые раскаленные лепестки цветка потянулись к худенькому ребенку, оплетая тугим жгучим коконом сначала ноги, лодыжки, голени, выступающие коленки, а затем все тело, словно пытаясь сожрать малышку. А я стоял на другом конце пещеры и не мог сдвинуться с места, захваченный этим страшным, но по-своему прекрасным зрелищем и лишь, когда цветок полностью поглотил ее, кинулся вперед. Так обычно душевнобольные, казавшиеся до этого неподвижными и спокойными, вдруг срываются с места и принимаются громить попадающиеся под руку предметы. Мыслей не было. Никаких. Исчезли куда-то все ощущения и эмоции, знания и воспоминания, даже гребаное чувство самосохранения и элементарная логика отошли, нет, не на второй, на десятый или даже сотый план. Лишь голые инстинкты - защитить, помочь, вытащить. Я не обратил внимания на тянущиеся ко мне цветы, не видел или не хотел видеть их почти болезненно белый цвет, не почувствовал усилившийся запах меда и корицы, и не заметил, что не слышу ничего кроме собственного надрывного дыхания, в том числе и криков девчонки. А ведь она всего лишь ребенок, хоть и странный, пусть даже созданный тьмой и серебряным светом луны, но лишь ребенок и свой страх выражает самым простым, но от этого не менее действенным способом - криком. Я уже протянул руку с отросшими когтями к верхушке цветка, когда до моих ушей донесся сначала едва слышный облегченный вздох, а потом звонкий смех. Этот звук, ее голос, заставил меня очнуться, прийти в себя и собраться с мыслями. Я рухнул на пол и, склонившись почти к самой земле, заржал. От облегчения и от идиотизма ситуации в целом. Невыносимо захотелось оглянуться назад, но я не стал, продолжая сидеть на полу и уже беззвучно смеяться. Зачем заглядывать в лицо смерти, у которой выторговал еще один день жизни? Она ведь может и передумать, заметив такой интерес.
Постепенно вернулись чувства и ощущения, онемевшие кончики пальцев вновь обрели чувствительность. Я поднял голову и бросил взгляд на цветок. Он потускнел? Или это снова игры моего воображения? Но нет, действительно лепестки подрастеряли свои яркие краски и теперь выглядели уже не белыми, а скорее желтыми, особенно ближе к основанию. Не уверен, сколько точно прошло времени, но достаточно долго, чтобы я успел внимательно рассмотреть сводчатый потолок пещеры и пересчитать все сталактиты, попавшие в поле моего зрения. С каждым вдохом цветок менялся все больше и больше, от желтого к оранжевому и красному, словно его покидали силы, утих и изнуряющий, мешающий сделать нормальный вдох жар, теперь от растения исходило лишь вполне комфортное тепло и слабое свечение. Лепестки начали опадать один за другим, медленно и бесшумно они скользили вниз и превращались в холодный мелкий пепел, касаясь земли. На ум тут же пришла Айнелла. Ей было двадцать или около того, когда я увидел, как она разворачивает подарки на день первого совершеннолетия в своей комнате, после того, как ушли гости. Она сидела на полу посреди кучи свертков, мешочков и коробочек, все еще одетая в любимое платье цвета миндальной крошки, но уже с распущенными волосами, рядом валялись туфли, и стояла тарелка шоколадных пирожных. Мелкая держала в руках подарок Рика. Она не двигалась, казалось, что даже не дышала, глаза были крепко зажмурены, наверное, гадала, что там может быть. Спустя какое-то время она аккуратно потянула за ленту, пропуская ее между пальцами в мимолетной ласке, потом так же медленно слой за слоем сняла вощеную бумагу, оттягивая и смакуя каждый следующий момент. К тому времени, как она наконец-то заглянула внутрь, я уже успел изрядно издергаться от любопытства и протоптать дорожку на ковре, зато понял, почему она предпочитает делать это одна. Ни у кого ведь не хватит терпения выдержать подобное. Мелькнула мысль, что Айнелла хорошо бы вписалась в коллектив наших пытателей или пытчиков (всегда чувствовал себя неуверенно в вопросах словообразования), короче пыточных дел мастеров.