Читать интересную книгу История Любви. Предварительно-опережающие исследования - StEll Ir

Ужин пролетел незаметно, и ближе к чаю Танечка мимолётом сообщила мне, что «снимки на диске, я вчера сбросила, мам». Ей это было почти всё равно, а для меня это была единственно необходимая инфа во всех её обворожительных трелях. Дело в том, что несколько месяцев назад я нечаянно стала внешним корреспондентом кафедры сексологии одного из американских университетов. Знакомясь с текстовыми материалами этого калифорния на их интернет-сайте, я обратила внимание на бедность графического сопровождения в их галлереях, и в голову мне пришла интересная мысль. Я попросила Танечку использовать её служебное положение в целях развития американского и мирового здравоохранения. А именно – поснимать немножко разверстающиеся пред её взором “женские половые органы” с помощью телефонной камеры, благо её телефон-медальон постоянно болтался у неё на шее в виде электронного амулета бесплатной рекламой новейших технологий. Ой, и какую же бурю эмоций от опешившей доченьки мне тогда суждено было перенесть! Танечка краснела, бледнела и смотрела на меня, как на профессиональной почве тронувшуюся. На что я спокойно и обстоятельно внушала ей необходимость и целесообразность научных изысканий, равно как и их наглядного сопровождения. Дочь выдвигала аргументы от слабых («Мама, но это же не этично!») до сильных («Не буду и всё!»), но за несколько вечеров мне её уболтать удалось. В результате я получила вначале десяток перекошенных и полупонятных снимков, которые могли порадовать лишь широкоформатным качеством камеры (руки у Танечки, что ли тряслись?); а чуть позже пошли просто великолепные серии снимков женского естества из трёх выбранных ракурсов. Снимки порадовали американских коллег-сексологов, заодно были распространены среди наших соотечественников из института строения человеческого тела, а с месяц назад pussyslot.com предложил по червонцу в web-money за каждую, по их выражению, «модель». Червонцы тоже сгодились, но больше увлекла заинтересованность секс-сетевиков процессом, и я стала вносить дочерними стараниями свой скромный вклад в становление новой науки, попутно способствуя развитию виртуального секса и интернет-рукоблудия :). Танечка совсем привыкла к моим постоянным запросам и относилась к своим действиям во время осмотров уже действительно как к одному из элементов профессионально-медицинской деятельности. А я составила для себя даже нечто вроде собственной классификации женских «цветков любви», отмечала особо любопытные образцы и подумывала о том, что хорошо бы найти кого-нибудь из знакомых и наладить подобную же деятельность в кабинете урологии или проктологии… В конце концов, они не так уж больны, как им кажется!

Я уже позванивала подаваемыми на стол чайными чашечками, когда на пороге кухни возник (или правильнее: нарисовался, не сотрёшь!) мой ненаглядный зятёк Антоха. Он работает на «Скорой помощи», и Танечка утверждает, что врачом. Я же придерживаюсь мнения, что – санитаром или даже водителем (а ещё быстрей – “шо́фером”). Потому что с его плечами кузнеца с Урала, с его рыжей улыбкой парня из Рязани и с его фамилией Антропович не скажу откуда – с этими данными вполне можно носить носилки или даже успешно выступать в цирке, но быть Доктором-Айболитом… Одним словом я была не согласна с институтом вручившим ему диплом, как не согласна была и с совершенно дикими манерами Тохи, в числе которых была и привычка появляться и исчезать в непредсказуемое для домашних время.

– Антон Арнольдович, спрячься в углу спротив бати, чтоб тебя я не видела, пока ешь! – вместо приветствия, чтобы не слишком улыбаться ему (как дура!), посоветовала я, хоть на самом деле его отчество, конечно, Александрович, а никакой не Арнольдович.

– А мимо тёщиного дома я без шуток не хожу! – согласился Антон Александрович, присел на табуретку и вынул из-за пазухи подобием драгоценного букета свою дежурную колбасу обёрнутую в упаковочный полиэтилен. – Московская! Всем раздавали в отделении по случаю. Взял одну… Это Вам!

– …Он крайне редко дарит цветы. И каждый день – колбасу. Тогда за что же мы его, Танечка, обе так любим?.. – восточные танка вырывались из уст моих крайне редко и всегда исключительно по поводу любимого зятя; впрочем ни Танечка, ни тем более отец уже не обращали на нас с этим Тохой-балбесом никакого внимания – привыкли.

И почему-то с приходом Антохи в голове, в груди и чуть ниже у меня сразу активизировались воспоминания о сегодняшнем сумбурном посещении моего пациента Миши. Этот аномалик не давал мне покоя всё время, пока я полоскала посуду и с неприсущей мне терпимостью дожидалась окончания весёлого хруста и чавканья уже в одиночестве моего зятька. А потом Тоха пошёл в душ.

А я пошла пописять.

Вообще-то, стену “ванная-туалет” в нашей трёхкомнатной “брежневке” мы снесли уже достаточно давно, превратив «санузел раздельный» в хоть сколько-нибудь просторный уголок облагороженного по евростандарту комфорта. И пользовались мы им по системе «полный пофиг», за исключением отца, который соседства в этом интим-салоне не терпел и либо терпеливо дожидался кого-нибудь, либо изгонял нас с Танечкой от ванного зеркала одним коротким, но экспрессивным «Кыш!». И обычно пописать под шум душа за занавеской большой проблемы не составляло, но сегодня…

Сегодня я сидела со спущенными трусами и с чуть не выворачивающейся назад башкой в крайне неудобном и со стороны, вероятно, чрезвычайно живописном положении: сама занавеска была непрозрачной, зато в зеркало позади меня были отлично видны две упругие (или даже поджарые), чуть мохнатые мужские ягодицы, по которым стекала стремительными струями слегка парящая от температуры вода. Я не могла оторвать взгляд от Антохи и лишь беспомощно (совсем уж, как дура) теплела внизу животом. А когда он наклонился за какой-то ботвой, я почувствовала, что у меня стало тесно в пизде между широко раздвинутых ног…

Потом Тоха обернулся, повтыкал немного на мой приоткрытый рот и рассмеялся мне в зеркало, приветливо покачав писюном. Я сказала ему: «Сам дурак!»; и быстро поддёрнув трусы, выскочила от этого маньяка в прихожую.

Опять же о “брежневке”. У всех отдельные комнаты, как у людей, и только через мою все шароёбятся (я подозреваю, что этот неологизм зародился как раз примерно в таких обстоятельствах) друг к другу в гости: отец к внукам – играть с Тохой в шахматы, дети к деду – смотреть телевизор. Я зависаю в углу со своим «бортовым компьютером», как дразнит Тоха моего скромного, но верного целерона, и не вижу их всех в упор, если они мне не нужны. И средства ведь есть на существенные перемены в жилплощади, и вопрос ведь уже пыталась поставить не раз, но почему-то никто не согласен расставаться с этой нашей родной трёхкомнатной распашонкой-трамвайчиком. И соседи как-то свои и район…

Впрочем, проходной в иных случаях можно считать не только мою комнату: балкон находится за пределами Танечки и Тохиной “половины”, на нём я вешаю бельё, пью вечером кофе, а также изредка курю на свежем воздухе. Под вечерний кофе очень смотрятся виды на брачное ложе моих третий год уже молодожёнов. Жаль только, что у них очень тусклый ночник и любовью они занимаются под одеялом. Однажды я заметила зятю, в пылу их вечерних утех пыхтевшему над Танечкой под простынёй, что «Так ведь я на вас диссертацию не напишу!», на что получила в ответ чуть испуганный Танечкин писк, резонное Тохино «Зато не холодно!» и вынуждена была срочно ретироваться с горизонта событий.

Но этим вечером меня вело вовсю и не столь просто было заставить меня исчезнуть от любой из эротических развёрток. К тому же: во-первых, Антошке удалось уговорить мою пуритански стеснительную доченьку встать перед ним попой вверх, а это всё-таки уже было “раком” и никаких одеял-простыней не подразумевало. А, во-вторых, я тут же постирала недельный набор своих трусиков и принялась по очереди выносить их на вывешивание на балкон. На первых трусах моя Танечка была ещё слегка взволнована моим фланированием по комнате («Мам! Ну опять? Потом повесишь!»), но Антон, видимо, этим вечером тоже хорошо наддавал: в последующих моих «рейдах» ей было уже всё равно, что творится вокруг, доченька лишь тихонько поойкивала при особо мощных толчках его голой задницы и зарывалась лицом поглубже в обнятую ею подушку. Когда трусы кончились, я просто прислонилась к дверному косяку балкона, с наслаждением затянулась и выпустила дым прямо в комнатный потолок, что было уже, конечно, верхом моей распоясанной вольницы: взгляд от их размеренно раскачивающихся тел я отвести уже не могла…

Я стояла и пыталась успокоить взметнувшееся во мне тепло мыслями о том, что я ведь видела за последние годы подобный процесс так много раз. Ну вот что из того, что грудки моей дочи трясутся, как сумасшедшие и иногда втискиваются плотно в сминаемые простыни? Что из того, что её соски довольно очевидно набухли и просто сияют в своём розовом возбуждении? Что из того, что яйца Тошки размахивают так, что вылетают порой из-под жопы? Ёханый зять!.. Думать мне явно не помогло, только сильней захотелось подойти и взяться ладонью за его снова мокрую задницу. Я выстрелила окурком в ночное небо и закусила губу: их ритм стал безумным, и Танечка захрипела в подушку, кончая. Я сделала несколько шагов и оказалась за спиной у заходящегося в порывах чувств зятя. Мою надкусываемую губу свела судорожная улыбка отражением боровшихся ещё во мне сомнений, но ладонь моя уже ринулась к нему между ног и впоймала его за яйца. Одновременно осторожно и сильно я потянула мягкий Тохин мешочек вниз, и он всхрапнул, как молодой жеребец. Над моими пальцами забилась жила в его хую, и поток семени ринулся в Танечку…