Читать интересную книгу Лёха - Николай Берг

– И кто эти бандиты?

– А все, кому немецкая власть не нравится. Или точнее – все, кто не нравится немецкой власти, – отметил лекарь.

Семенов переглянулся с потомком. Тот слушал очень внимательно, даже не заметил, что у него рот приоткрылся.

– Значит, рекомендуете нам не бежать к фронту, а пойти в полицаи? – задушевно спросил артиллерист. Но лекарь оказался не так прост. Он искренне удивился:

– Это когда я вам такое предлагал, молодой человек?

– Да вот только что, – ощерился по-собачьи сержант.

– Товарищ командир, вы тоже так поняли мой ответ на вопрос вашего подчиненного? – очень спокойно и ровно осведомился у Березкина лекарь. Очень так аккуратно спросил, словно по тонкому льду шел.

– Я могу и ошибаться. Потому – говорили бы вы прямо, без околичностей, – устало ответил Березкин.

– Мы тута люди простые, чуть ли даже и не из народа, – съехидничал Середа.

– Тогда скажу прямо… Раз вы не сдались в плен, не остались в деревнях с бабенками и вроде бы не собираетесь в полицию, то нам нужна ваша помощь. У нас есть… э-э-э… некоторое количество людей, которым не очень нравится германская власть на нашей земле. Беда в том, что большая часть наших людей или имеет несовременный военный опыт, или не имеет военной подготовки вовсе. В лучшем случае – нормативы ГТО, чего для серьезных дел мало. Почти как в сказке про Мальчиша – и патроны есть, да стрелять не умеют. Потому предлагаем: чем вам за фронтом бегать – примите участие в организации и обучении нашего отряда.

– Хворого до себе Жук забере, скаже, що племінник з Харкова приїхав до тифом захворів, цієї хвороби німці як вогню бояться, поранений поки в лісі отлежатся. Їжею вас забезпечимо, а ви нас повчіть[134], – добавил серьезно пышноусый.

– И чему я вас научу? Я артиллерист, наводчик – свысока заметил Середа.

Лейтенант тем временем думал, прикидывал про себя что-то.

– І танки є, і гармати. Тут по лісом і боліт багато чого залишилося[135], – не моргнул глазом мужичок.

– Ясно предложение. А если мы откажемся? – спросил Березкин.

– Тогда с вас две винтовки с патронами за мой визит, ну и что еще сможете дать – за мешок провизии, который мы вам привезли; в телеге лежит. Табаку, извините, тогда не дадим, самим пригодится. Разумеется, судьба ваших больных и раненых будет решаться вами самостоятельно.

– А если мы вам оставим под расписку? И харчи под расписку заберем?

– Нам ваши расписки не нужны, если уж честно. Нам за них трудодни не начислят.

– То есть отказываетесь помочь Рабоче-Крестьянской Красной Армии?

– Отнюдь. Как раз мы хотим помочь РККА. Разрушая активно тыл германской армии. Как это бывало не раз раньше. И поляки, и Карл Двенадцатый, и Наполеон под номером один и Вильгельм под номером два – все они от наших партизан горя хлебнули сполна. И Гитлеру то же светит. Как говорилось в романе «Война и мир»: «Мордой – и в г…!» Нам нужны опытные, обстрелянные бойцы и командиры. То есть – вы. И как уже было сказано только что – тут по лесам и болотам много всякого разного, с чем мы сами не разберемся.

– Прямо уж и танки есть? – донеслось с плащ-палатки, на которой лежал танкист.

– И танки есть. Даже тяжелый танк с пушкой сорок пятого калибра, – уверенно сказал врач.

– Путаете вы что-то: такой калибр для пистолета годится, а не для тяжелого танка, – мрачно усмехнулся Березкин.

– Вполне возможно, что и путаю, вам виднее, – легко согласился лекарь. И пояснил: – Вы военные люди, вас этому учили. Я просто этот танк видел – сидит в болоте по башню. И пушка из башни торчит. Вас смущает еще что-то?

– Да. Кроме того, что нам положено воевать в составе военной структуры, а не партизанщиной заниматься. Меня лично сильно смущает то, что я сталкивался здесь с откровенно враждебным или, как самое малое, – недружелюбным отношением местных жителей к «москалям» и «кацапам». Помнится мне, что партизанское движение возможно только там, где местные его поддерживают. А иначе – кончится все быстро и плохо, – хмуро молвил лейтенант. Видно было, что он упорно думает, как быть дальше.

– Скажите пожалуйста, вы в ходе своих скитаний по тылам противника совершали нападения на вражеских солдат и офицеров? – спросил врач.

– Разумеется, – удивился Березкин.

– Рушниця у них не наше, і кулемет теж дивний, пістолети знову ж[136], – намекнул на свою наблюдательность помалкивавший в разговоре вислоусый.

– Вот видите, – победно сказал лекарь, – вы уже занимаетесь партизанской деятельностью. Единственное, что мы предлагаем изменить, – это взять под свою команду и обучить э-э-э… несколько новобранцев. Попутно, заметьте – взять на вооружение еще и более серьезные штуковины кроме ружей. Для чего надо разместиться стационарно, получая – что важно – провизию от населения, причем по доброй воле. Конечно, тут есть – как и везде – и сволочи, и мрази, и властолюбивые перевертыши. Но народные массы пойдут за теми, кто даст лучшую жизнь. И вот тут советская власть переиграет немцев стопроцентно. Могу вас уверить – уже переигрывает…

– Знаете, я не заметил, чтобы это было так, – недовольно оборвал его речь лейтенант.

– Вы просто не видите все это в упор. А мы тут живем. Можете мне поверить – немцы уже сейчас делают все, чтобы настроить все местное население против себя. И дальше будет только хуже, – уверенно, как о точно ему известном факте, сказал врач.

– Они что, идиоты? – удивился Березкин.

– Нет. Они цивилизованные европейцы, – непонятно ответил лекарь.

– Извините, я вас не понимаю совершенно, – несколько растерянно заявил лейтенант.

Семенов про себя подумал, что в общем-то полностью с ним согласен. Лектор из политуправления толковал не раз, что цивилизованность – вещь хорошая, а тут вон как загнуло…

– Видите ли, эта война достаточно обыкновенна. Это типичная колониальная война.

– Вы хотите сказать, что мы – дикари какие-то? – удивился лейтенант.

– С точки зрения германцев – несомненно. Точно такие же дикари, как африканские негры, жители Индии или Индокитая. Разве что кожа белая и глаза не раскосые. Знаете, немцы искренне удивлены тому, что у нас оказались самолеты, танки и артиллерия, что они несут потери, «словно против них воюют европейцы!», и что они уже должны были взять Москву, а еще пока не взяли. Впридачу немцам растолковали, что они – носители истинной веры, что здесь им противостоят силы дьявольских безбожников. И немцы чувствуют себя истинными крестоносцами. Вы же видели – у них на технике не свастика, которая есть государственный символ, а гамма-крест, религиозный символ еще первых христиан! А как они гордо свои штык-ножи и всякие там кинжалы носят?! Таким образом прежним рыцарям подражают – дескать, тоже меченосцы опоясанные. Дворяне! Рыцари! – убежденно высказал врач.

– И на пряжках их ремней «С нами бог» выбито. Как и положено крестоносцам! – кивнул внимательно слушавший его Середа.

– Ну тогда я атеист, если бог с ними, – усмехнулся лекарь. – А как вы узнали, что у них написано на пряжках?

– Нетрудно прочитать, – пожал плечами сержант.

– Владеете немецким? – откровенно обрадовался лекарь.

Середа кивнул, не без показной скромности.

– А як по нимецьки буде «кулемет», а, служивый? – тут же полез с проверкой пышноусый.

Сержант не без иронии посмотрел на него и с ленцой выдал:

– Das Maschienengewehr oder «Tippmamzel» im Militärjargon.

– Машинный хевер – это верно, а остальное что там такое? – неожиданно на чистом русском, но с характерным для южан произношением спросил хитрый мужичок.

– На армейском жаргоне пулемет немцы часто называют между собой «пишбарышней», ну в смысле – машинисткой. Стрекочет, как на пишмашинке стучит.

– Ну вот видите! Нам остро нужны знающие люди. Вот и подумайте, товарищ лейтенант, – таскаться с ранеными по лесам или быть в составе отряда в несколько десятков человек, которым вы нужны как учитель. А они вам – как местные жители, знающие тут каждую тропинку. И раненым вашим гораздо лучше будет – потому как мы в первую голову развернули лазарет. У нас ведь тоже есть раненые.

– Вы уже воюете?

– Нет, нас сильно потрепали во время обороны города. Костяк отряда – комсомольцы из истребительного батальона. Героические ребята, а необученность боком выходит.

– Так вы уверены, что немцы быстро от себя оттолкнут местное население?

– Уверен, товарищ лейтенант. Как только немцы пришли – почти сразу появились объявления, приказывающие всем зарегистрироваться по месту жительства. Все должны записаться, чтобы у старосты был список всех, кто в деревне живет. Всем взрослым выдается аусвайс – удостоверение личности. Жить без аусвайса запрещено под страхом смертной казни. Так как не успевают с выдачей аусвайсов, то в нескольких деревнях выдали таблички с фамилиями, на веревках люди на шее носят. Запрещается под страхом смерти оказывать помощь красноармейцам и чужакам без документов, укрывать евреев, хранить оружие, включая охотничье, радиоприемники, лодки без разрешения, переезжать жить в другой населенный пункт без разрешения. Перемещаться в городах можно только с семи до восемнадцати часов, а в деревнях – с шести до двадцати часов, пойманных в комендантский час на улицах – расстреливают. Без разговоров! Патрули стреляют без предупреждения. Также бьют на поражение в людей, идущих вне дорог, по лесу, встреченных в ночное время, а также людей, находящихся вблизи железнодорожного полотна, в зоне отчуждения. В гости в соседнее село ходить нельзя – надо брать разрешение. Мосты почти все перекрыты, без пропуска – задерживают. Колхозы не распустили, землю и скот не раздали. Налоги увеличили. Очень сильно увеличили. Начисляют даже с количества печных труб, кошек и собак. Сами берут, что захотят, не платят, понятное дело. Реквизиции все время, то одно, то другое, и постоянно солдаты ходят по домам, жратву берут, «матка – курки-яйки-млеко!» Птицу повыбили в первые же дни, свиней теперь редко у кого найдешь. Тут, знаете, рассказывать долго можно! А сами врут без передышки, нагло, постоянно, дескать, германский орел теперь защищает вас, новая Европа работает во имя свободы и порядка! Такой новый порядок – не охнуть!