Но тут, как оказалось, гребень дальше не имеет ни малейших уступов: всюду вертикальный обрыв, с «нашей» стороны метров на 50, а с другой метров на 20. Ю.Н. приказал возвращаться. Опять он сам перешел, потом вернулся и перевел одну девушку, затем другую; но тут я сказал, что обратно сам перейти не могу, и Ю.Н. пришлось перейти над пропастью в одиннадцатый раз и перевести здорового парня. Видно, в наказание за мой юношеский физический страх, мои сыновья и стали впоследствии альпинистами.
Срамиться так срамиться. Расскажу уж и о другом своем, еще гораздо более сильном позоре. Мы приехали на ботике в Новый Свет. Это поразительной красоты зеленый круглый залив-ковш между мысом Меганом и Судакской бухтой, в то время почти никем не обитаемый, если не считать скрывавшегося в зелени дома отдыха милиции.
Нас хорошо покачало в пути, и все уселись отдыхать на пляже, а я пошел лазать по скалам. Скалы над бухтой невысокие, но осыпающиеся; я шел по карнизику чуть ниже того места, где травяной покров образует сверху навес — из-под него крошащиеся камни и осыпались; кое-где надо было нагибать голову под навесом. Дошел до места, где карниз кончился, и вперед ступить было нельзя; я стоял одной ногой на крошечном покатом уступе, не в силах повернуться на 90 градусов — и уступ был мал, и я был согнут под навесом; да, насколько я мог судить по звукам осыпания камней, и сзади за мной мои следы уже обвалились.
Положение мое показалось мне отвратительным. Можно было, конечно, пуститься вниз по наклонной осыпи, но там было море, бившееся о скалы, и отдельные глыбы камня, но я думал, что не смогу устоять, не сверзившись в водную стихию и не разбившись о камни. Не знаю, сколько я стоял, — вероятно, минуты, хотя они показались мне часами; потом я увидел местных ребят, гребущих в лодке в бухте внизу, недалеко от берега. Я глубоко спрятал свое самолюбие и подал им голос. Они подгребли к берегу, и один из них выскочил босой на скалу, развил бешеную скорость вверх по осыпи — скорость и удерживала от падения — схватил меня за руку, сорвал с моего уступчика и дернул вниз; мы добежали до лодки, я прыгнул, и они выгребли меня к пляжу.
Нет, поистине, мне нечем было гордиться; я опять в который раз показал себя полным ничтожеством. Парню, наверное, было лет четырнадцать, а мне восемнадцать. Что об этом сейчас сказали бы мои сыновья?
Тут надо рассказать о наших дальних прогулках.
К ним принадлежали прежде всего прогулки морские; тут уже я был не один, а входил в состав целой экскурсии-экспедиции. Мама в этих экспедициях обычно не участвовала, она предпочитала медленно гулять по пляжу «от Кордона до Юнга» и обратно, глядя под ноги и выбирая своим зорким взглядом сердолики. Зато папа всегда эти экскурсии возглавлял.
Нанимался парусно-моторный бот с мотористом или с двумя. Маршруты были разные. Наиболее замечательный — под Карадагом от Коктебеля до Отуз, с заходом или без захода в Сердоликовую бухту. Более дальний — в Отузы и Козы, где тоже был сердоликовый песчаный пляж, похожий на коктебельский. Самый дальний — вокруг мыса Меганом в Судак с заходом в бухту Новый Свет и с осмотром хорошо сохранившейся Генуэзской крепости на прибрежных скалах Судака. Вход в Судакскую бухту был мимо горы Сокол (где еще недавно расстреливали судакскую буржуазию — то есть дачников).
Путешествие в Судак было целым приключением. На обратном пути на траверзе мыса Меганом (мы выражались по-морскому) на довольно большой зыби заглох мотор, и нас неплохо помотало. Из примерно двадцати пяти экскурсантов двадцать лежало влежку; я хоть влежку и не лежал, но чувствовал себя весьма неважно. Веселились только папа, Ю.Н.Тюлин и Стефания Анатольевна Заранек, полненькая, очень хорошенькая и лукавая молоденькая женщина, тоже композитор. Стефания стояла у мачты и кокетливо босой ножкой, тыкала в живот своего очередного поклонника, Н.К.Чуковского, лежавшего совершенно мутнозеленым на скамейке поперек лодки как раз под мачтой. Мотор удалось завести, но когда завернули за Карадаг в коктебельскую бухту, из-за горы с суши подул такой сильный, порывистый ветер, поднявший крутые, хлопающие волны, что, казалось, о высадке не может быть и речи. По берегу, с растрепанными от ветра волосами, бегала моя обезумевшая мама, за ней еще кто-то из женщин. Но нас снова и снова волны отбрасывали от берега. Тогда, обвязав себя канатом, с носа лодки в волны нырнул Тюлин; ему удалось пробиться сквозь прибой и вытащить канат на берег. Далее подтянуть бот к берегу было уже «делом техники». Это показалось нам блестящим подвигом.
Но бесконечно более потрясающим душу плаванием было повторяющееся каждое лето путешествие вокруг Карадага. Между Карадагом и лодкой бездонное море было одновременно и прозрачным и темнозеленым, какого-то невообразимо волшебного цвета; а в сторону горизонта море было ярко-синим и в отдалении — голубым. А над нами на полукилометровую высоту поднимался черно-рыжий обрыв Карадага, уходивший в синеголубое ясное небо. Карадаг, как известно, — потухший вулкан еще юрского, кажется, периода. Гораздо ближе к нашей эпохе его раскололо сверху донизу, по центру, необычайной силы землятресением, и теперь нашим глазам явлено самое нутро вулкана: застывшая в камень, все еще закрученная белесой спиралью лава, и белесая полоса, где был ход из этого нутра к кратеру.
Сплошной вертикальный обрыв лишь в самом начале нарушен тоже почти вертикальным кулуаром между Чертовым пальцем и Сердоликовой бухтой. А в конце плавания, когда лодка уже готова войти в Отузскую бухту, появляется маленькая зеленая (от воды) и золотистая (от камня) бухточка, посреди которой природой поставлены Золотые ворота, через которые мы и проплываем.
Другой дальний поход был начат по шоссе. Идея была сначала в том, чтобы обойти массив Сюрю-кая и выйти в Отузы по проезжей дороге. Но по пути экскурсанты взмолились — жара, пыль! Папа решил «сокращать путь» через густой лес и повел свой отряд сверху, с шоссе, вглубь долины. Мы быстро заблудились и потеряли всякий ориентир. Наш главный пират не умел ходить по солнцу, так как оно, как известно, по небу передвигается. Мы шли через густой, курчавый зеленый лес, в котором не было даже троп, шли, кажется, бесконечно. Найденная в конце концов римская дорога вела из никуда в никуда. На самом деле мы прошли по прямой, от шоссе километров двенадцать, не больше, но сколько мы до того крутили — сказать трудно. Уже под вечер лес вокруг нас стал редеть, открылся луговой склон, и внизу — белый городок. Это был Старый Крым, очаровательный, чистый, как все южные города. Пить хотелось ужасно. На углах улиц были воздвигнуты каменные фонтанчики с питьевой водой — мы пили, пили, пили из каждого, но все было мало, и мы заходили в чайные, в магазины, пили чай, лимонад, минеральную воду — и опять шли пить чистую воду из фонтанчиков.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});