из-за отсутствия у людей в его положении выбора, когда и как положить конец своим страданиям. Этот гнев и питал первый черновик того, что получило название «Пожать руку смерти». В те дни мы открыли новые ограничения программы TalkingPoint. Она уже легко распознавала такие ключевые слова из писательского лексикона Терри, как «Витинари» и «Ветровоск». Но столкнувшись с гневом в его голосе, когда он кричал все, что думает о паллиативном уходе, TalkingPoint практически сдалась и расплавилась. В конце концов я сжалился над программой и позволил Терри кричать на меня за клавиатурой.
Терри был доволен тем, что у него получилось, – но готова ли BBC с присущими ей осторожностью и стремлением сохранять нейтралитет транслировать его мысли на такую противоречивую тему? Он в этом очень сильно сомневался. Мы показали текст продюсеру Филу Доллингу за капучино в кафе Национального театра. Мы оба думали, что вышло крутовато для BBC. Пока Терри попивал кофе с пенкой, Фил читал – молча, с нечитаемым выражением лица. Потом он отложил текст и повисла долгая пауза, пока он смотрел в стол. Наконец он поднял глаза – и улыбнулся. Тогда мы и поняли, что лекция состоится.
Когда 1 февраля мы приехали на запись в Королевский колледж врачей в Риджентс-парке, новости о заявленной теме Терри уже разошлись и на улице ждали журналисты и операторы. Каналы-конкуренты состязались за эксклюзивное интервью для обеденных новостей. Терри спокойно поговорил со всеми и каждому сказал что-то свое. Потом мы выбрались из шумихи и окунулись в покой величественной дубовой библиотеки колледжа, где внушительные ряды томов в кожаных переплетах, надежно укрытые за железными решетками, резко контрастировали со скрученной в трубочку и уже слегка помятой лекцией, которую Терри держал в руке.
Больше всего меня волновало, как Терри ее прочитает. Одно дело – продираться через крупный шрифт на рядах экранов в Часовне на своей скорости, и совсем другое – справляться с неудержимым телесуфлером. На первой же репетиции стало очевидно, что из этого ничего не выйдет. Как мы ни настраивали суфлер, Терри не успевал читать. Свои же слова. Для него это был тяжелый удар – очередная веха болезни, понемногу лишавшей его способностей. И все же он сохранил спокойствие и практичность перед лицом неудачи и просто выдвинул предложение: дублер Пратчетта. «Думаю, за меня должен читать Роб», – сказал он. После недолгих обсуждений представители BBC согласились попробовать, но попросили, чтобы Терри сказал перед лекцией хотя бы пару слов. Мы быстро сели и набросали дополнительное вступление, потом порепетировали на сцене, как Терри представляет меня и передает слово. Похлопывание по спине от продюсеров после этого прогона говорило, что наш спешно сымпровизированный вариант сработал.
День шел, и не могу сказать, что я не волновался из-за того, что нас ждет. Я уже часто читал за Терри на публике, но все-таки масштаб был совсем не тот: лекция Димблби – это национальное вещание, на кону – тяжело давшиеся Терри слова и его прочувствованное послание. Это давило – а у меня оставалось всего несколько часов до начала записи, чтобы поработать над выступлением.
Скоро в библиотеку приехал актер Тони Робинсон. Он только что прилетел в страну, чтобы этим вечером послушать лекцию, и мы позвали его на чай перед выступлением. Один из продюсеров, увидев его, спросил, не мог бы Тони дать мне пару профессиональных советов. Он был рад помочь. Тони любезно встал за кафедру и прочитал лекцию, пока я стоял рядом и слушал. Он не просто дал пару советов – он провел целый мастер-класс по выступлениям перед публикой. Все эмоции, что бурлили в Терри, когда он писал эти строки, проявились в голосе Тони с абсолютной и незабываемой четкостью. Вот как надо было читать «Пожать руку смерти». Я сказал Терри: «По-моему, мы нашли нашего дублера Пратчетта». Тем вечером Терри передал слово Тони.
Лекцию записывали ранним вечером и показывали по BBC позже. Когда она появилась на экранах всей страны, мы собрались на праздничный ужин. Если Терри о чем-то и волновался, то о том, что, недавно став «Мистером Альцгеймером», теперь навсегда превратится в «Доктора Смерть». Этого не случилось. Лекция, выразительно преломившая его гнев и его страхи, затронула публику за живое и положила начало национальным дебатам. Он и не ожидал, что британские законы об эвтаназии изменятся по мановению руки, но он хотя бы спровоцировал политиков на разговор об этом – и разговор продолжался, с участием Терри, до конца его жизни.
Этот разговор в свое время вернул в нашу жизнь Крэйга Хантера и Чарли Расселла. После «Жизни с Альцгеймером» мы с Терри очень четко дали понять и себе, и им: новому фильму не бывать. Уже достаточно драгоценных часов потрачено на камеры. Теперь все наши дни будут посвящены книгам – ведь часики громко тикают.
Недолго же мы продержались. Теперь мы посвятили конец 2010 года документальному фильму «Терри Пратчетт: Выбирая умереть». В него вошел самый страшный эпизод моей трудовой жизни – и не думаю, что его еще что-нибудь превзойдет. Поступая к Терри личным помощником, я и представить себе не мог, что однажды мы вдвоем поедем в Швейцарию, чтобы посмотреть, как умирает человек. Но мы поехали. Вместе с Чарли и его командой мы стояли в здании, которое в «Дигнитас» называют «Голубой оазис», и наблюдали, как Питер Смедли – англичанин, три года проживший с заболеванием двигательных нейронов, – сидит на синем диване с женой и заканчивает свою жизнь смертельной дозой пентобарбитала.
Уверен, ни одному дню в моей жизни не быть столь странным и ошеломительным. Многое вспоминается мне до сих пор: спокойная работа сопровождающих из «Дигнитас», Эрики и Хорста с его курительной трубкой; то, как Питер Смедли за несколько минут до смерти оглядывает набор швейцарских шоколадок, выбирая, какой заест горечь пентобарбитала; формальные слова Эрики перед тем, как дать ему препарат: «Питер Лоренс Смедли, вы уверены, что хотите выпить это лекарство, из-за которого заснете и умрете?» И, наверное, чаще всего – то, как жена Питера, Кристин, звонит потом их дочери: «Да, папа ушел».
В тот день на BBC для нас провели очень строгий инструктаж по поведению и четко обозначили, что нам нельзя делать ничего, что может расцениваться как помощь Питеру. «Даже если он уронит трость по дороге в здание, – говорили нам, – вы ее не поднимете». Терри ощетинился. «Я англичанин, – заявил он, – а он – джентльмен. Если ему понадобится рука – я протяну свою».
Терри считал поступок Питера Смедли исключительно отважным – он называл его «самым отважным человеком, что я встречал», –