Лицо Айсолины выразило удивление.
– Где ваш проводник и как вы пробрались сюда? – осведомилась она.
– Очень просто. По вашим следам, сеньорита.
– Но я не ждала вас так скоро…
– Я знаю, вы ждали другого.
– Да. Я думала, что Сиприо придет раньше вас.
– Кто этот Сиприо? Если это другое прозвище вашего родственника, то лучше бы ему сюда и не являться!
– Мой родственник? В чем дело? Я вас не понимаю.
– В таком случае позвольте мне объяснить точнее. Если Иджурра будет здесь, то кто-нибудь из нас – или я, или он – не выйдет отсюда живым. Он покушался на мою жизнь, и я поклялся убить его, где бы ни встретил.
– Помоги вам небо сдержать эту клятву! Иджурра – мой злейший враг! Враг всего нашего дома.
– Но… тем не менее вы его ждете?
– Боже сохрани! Я не трусиха, но не желала бы остаться с ним здесь наедине! Я ждала вас, чтобы лично поблагодарить за ваш дивный подарок. Не смея пригласить вас к себе в дом, я выбрала эту хорошенькую полянку своей гостиной. Нравится ли вам здесь?
– Где вы – там всегда рай!..
– Опять заговорили языком поэта! Мы не на маскараде. Бросим глупые комплименты и будем откровенны.
– С удовольствием, и позвольте прежде всего спросить: кто этот Сиприо, которого вы ждали?
– Мой слуга, – ответила, смеясь, Айсолина. – Тот самый, который передал вам мое поручение. Я не думала, что вы так скоро приедете, но очень рада этому, так как мне многое нужно сказать вам.
Эти слова ободрили и обрадовали меня так, что я, приблизившись к Айсолине и пристально вглядываясь в ее чудные глаза, решился шепнуть ей:
– Я вас люблю!
Улыбка исчезла с ее лица, девушка сильно покраснела, а лицо ее как-то сразу преобразилось, сделалось серьезным. Айсолина не отвечала. Молчание казалось мне бесконечным.
Наконец она произнесла дрожащим голосом:
– Скажите, капитан, пожалуйста, что я должна, по-вашему, сделать? Объясниться вам в любви?
– Нет… ведь это невозможно… вы не можете…
– Но ведь вы меня не спрашивали! Почему?
– Я боялся отрицательного ответа.
– Какой вы трус! – засмеялась она.
С этими словами Айсолина, пришпорив коня, выехала на более возвышенное место и подозвала меня к себе.
– Капитан, – сказала она. – Вы искренно говорите, что любите меня?
– Да, я люблю вас всей душой!
– Благодарю вас.
– И только, Айсолина?
– Я могла бы дать вам кое-что, но оно и так уже принадлежит вам.
– Что же это?
– Мое сердце.
С этими словами я обнял Айсолину и мы закончили наше объяснение горячим поцелуем.
Мы расстались, так как ехать вместе было бы неблагоразумно. Прощаясь, мы дали друг другу слово каждый день видеться на этом месте.
– До завтра, – шепнула мне Айсолина, уезжая.
Я остался один на один со своим блаженством. Всё мне виделось в розовом цвете, и я готов был пробыть здесь до следующего дня, если бы обязанности службы не призывали меня.
В своем упоении я не обращал внимания, куда ехал, и через некоторое время очутился в лесу, где не видно было ни одной тропинки. Я потерял ориентиры и не знал, верно ли еду. Не зная, что делать, я повернул назад и вскоре понял, что заблудился.
К несчастью, уже становилось темно, и мне грозила еще одна ночевка в лесу. Это мне не особенно улыбалось, так как вдобавок ко всему я был сильно голоден. К тому же начинал накрапывать дождь, а я был очень легко одет.
Я стал прислушиваться. Выстрел – и вслед за ним что-то тяжелое упало на землю. Я, как охотник, хорошо знал, что это свалилась убитая птица или зверь. Быстро повернув лошадь, я поскакал к месту, откуда послышался шум, но там никого не нашел. Вдруг позади меня раздался голос:
– Да ведь это наш капитан!
Повернув голову, я увидел в кустах моих друзей – Рюба и Гарея. Они, услышав топот лошади, спрятались в кустах и дали мне проехать мимо.
Все вместе мы благополучно добрались до дома.
Глава XVII
Скверное положение
Я пережил две недели безоблачного счастья. Мы встречались с Айсолиной каждый день, иногда даже по нескольку раз, и единственным пятнышком на светлом фоне нашего блаженства было ежедневное расставание. Однако нас утешало сознание, что на следующий день мы снова увидимся.
Но вот настало время, когда нам предстояло расстаться не на один день, а на целые недели, месяцы, а может быть, и годы. Разгоревшаяся война призывала меня в ряды сражающихся.
Будучи лишь добровольцем и искателем приключений, я имел полное право не идти воевать. Отечества у меня не было, сражался я не за свою страну, и поэтому чувство патриотизма не могло меня удерживать. Мною руководило совершенно другое чувство – гордость. Я жаждал славы, чтобы принести ее в дар Айсолине… Расставание наше было невыносимо тяжелым. Мы никак не могли оторваться друг от друга. А между тем мне надо было как можно скорее вернуться в лагерь, чтобы рано утром выступить со своим отрядом в поход.
Мы с Айсолиной и приезжали на место свиданий, и уезжали оттуда всегда порознь, по разным дорогам. Делали мы это из предосторожности, хотя здесь мы никогда никого не встречали, да и поблизости не было никаких жилищ. Будучи в полной уверенности, что о наших встречах никому не известно, мы в последнее время стали менее осмотрительны.
Утром перед моим последним свиданием с Айсолиной Уитли намекнул мне, что в деревне кое-что пронюхали и мне следует быть осторожнее.
Погруженный в мрачные мысли о предстоящей разлуке, я не придал особого значения словам лейтенанта и пропустил мимо ушей его совет взять с собой провожатого. Я не хотел, чтобы кто-то был свидетелем нашего прощания.
Когда мы расстались, сказав друг другу последнее «прости», мне страстно захотелось еще раз взглянуть на Айсолину, и я отправился по ее следам.
Не успел я проехать и пятисот ярдов, как до меня донесся громкий разговор. В одном из разговаривающих я узнал голос Айсолины, в другом… Ее собеседником был Иджурра, который по «достоверным данным» находился со своим отрядом за десятки миль от нашего села.
Трудно описать, что я испытывал в эту минуту… К стыду своему, чувство, охватившее меня, больше всего было похоже на ревность. Несмотря на слезы, клятвы, поцелуи Айсолины, я снова ревновал ее к Иджурре.
Тихо соскользнув с седла, я подкрался поближе к разговаривающим.
Айсолина сидела на лошади, а Иджурра стоял около нее, ухватившись за поводья. По выражению его лица я понял, что встреча эта – по крайней мере, со стороны Айсолины – была случайной. Лица Айсолины я не видел, но в голосе ее звенел гнев.