Читать интересную книгу Сочинения. Том 1 - Евгений Тарле

Оранжисты совершенно верно могли рассчитать, что благодаря стечению таких совсем исключительных обстоятельств Вильгельм остался в ореоле победителя деспотизма и слуг деспотизма и что популярнее того усмирения никакое иное быть не может. А им нужна была моральная поддержка метрополии, не только материальная, им важно было изобразить себя стоящими на аванпосте и страже английской свободы и самостоятельности, не только борющимися за свои привилегии и интересы. Тогда, в XVII в., говорили оранжисты, врагов Англии поддерживал деспот Людовик XIV, помогавший Якову и ирландцам; теперь ирландских бунтовщиков хочет поддерживать французская Директория, т. е. тот же вековечный иноземный неприятель. Следовательно, необходимо воскресить традиции Вильгельма III и дружно, сообща бороться против бунтовщиков-католиков. Все это искусственное приплетание имени Вильгельма было шито белыми нитками, но оранжисты заботились о впечатлении и его бесспорно произвели. Это были уже не «предрассветные парни», не буянящая пресвитерианская деревенская молодежь. Представители среднего, а спустя некоторое время и высшего класса английского населения Ирландии примкнули к оранжистам, и новое общество сделалось главной воинствующей организацией, прямо направленной против католических домогательств и против всех стремлений «Объединенных ирландцев». «Предрассветные парни» были армией, а оранжисты — главным штабом и офицерами, предводителями и вдохновителями, заступниками и адвокатами перед властями и на суде в тех случаях, когда ужасы, производившиеся «предрассветными парнями», выходили решительно из ряду вон. Впрочем, с этих пор самое название «предрассветных парней» понемногу исчезает и заменяется термином «оранжисты». Страшное время наступило для католиков. Шайки оранжистов иногда во время ночных нападений отрезывали им уши, выкалывали глаза, рубили пальцы, иногда убивали совсем, не стесняясь количеством. Например (около года спустя после образования нового общества), в одну ночь без всякой причины были зарезаны католики-арендаторы графа Черльмонта, причем число их определялось в 18 душ. Подобных событий за 1795–1798 гг. можно насчитать довольно много. В первые же недели после образования оранжистов пожары католических домов стали совершенно обычным явлением, так же как насильственный вывод целых семей из жилищ, часто совершенно нагими для большего издевательства, и изгнание их с арендуемых участков, причем лендлорд денег не возвращал, а власти в ответ на исступленные жалобы измученных и голодных жертв говорили, что они очень жалеют, но ничего поделать не могут. Нападения были ужасны тем, что решительно ничем не вызывались, и их мог ожидать буквально всякий крестьянин-католик каждый день; нападавшие были умело организованы и вооружены, а власти делали только деликатные упреки руководителям оранжистов за нарушение тишины и спокойствия. Изредка только отдавали под суд очень уже явно уличенных убийц; так, в июле нескольких оранжистов судили и двух повесили, а остальных оправдали, несмотря на тягчайшие улики и гнусные преступления, в которых они обвинялись.

Это была какая-то истребительная война, ведшаяся с холодной жестокостью. Англиканское духовенство при этом случае убедительнейше доказывало от Писания, что оранжисты наинадлежащим образом истолковывают учение Христа, многочисленные голоса в обеих палатах дублинского парламента горько упрекали католиков в том, что они сами вынуждают оранжистов к такому с собой обращению, а потом еще преувеличивают свои беды и жалуются. И в литературе тоже много и горько упрекали католиков в нежелании понять наконец, что если оранжисты их режут, то во всяком случае делают это из самых похвальных чувств. «Оранжисты почти всецело состоят из членов господствующей (установленной, англиканской — Е. Т.) церкви, они привязаны к установленному правительству этого королевства, к связи между этим королевством (Ирландией — Е. Т.) и Англией… и все, что они недавно сделали, проистекало из этих привязанностей» [9], — писал один из этих литературных апологетов всех оранжистских неистовств. Конечно, если бы оставалась еще хоть тень возможности, что революции в Ирландии не будет, то и эта тень при подобных условиях весьма скоро исчезла бы.

Во всех концах Ирландии с удивительной быстротой вырастали католические дружины дефендеров, имевшие специальной целью отражать набеги оранжистов, и с небывалой силой вновь начались упорные и повсеместные сшибки этих двух враждебных элементов. Теперь уже совершенно открыто интеллигентные руководители становились во главе обоих лагерей; карты были совсем раскрыты, и обе фракции знали, что дело у них пойдет уже не только о католиках, но и об отделении Ирландии. Мысль, которую должен был всего 3–4 года перед тем так глубоко таить про себя Вольф Тон, теперь стала на очереди дня.

«Объединенные ирландцы» еще 10 мая 1795 г., т. е. за 10 дней до отплытия Вольфа Тона в Америку, закончили некоторые изменения в программе организации общества. Что касается программы, то в виде конечных целей были выставлены полное отделение Ирландии и введение в этой стране республиканского образа правления, и прежняя схема — требование парламентской реформы на почве уравнения прав всех религий и национальностей — была оставлена сначала вождями, а потом и большинством членов. Относительно организации, также в соответствии с изменившимися условиями, были приняты особые меры. Усилена была конспирация ввиду того, что при лорде Кэмдене не только увеличился штат сыщиков, но и оранжисты с величайшей охотой брали на себя соглядатайство, которому предавались вовсе не по-дилетантски. Каждый отдельный кружок «Объединенных ирландцев» должен был состоять из 12 человек; делегаты от этих кружков, расположенных в известной местности, составляли низшие комитеты данной местности; уполномоченные от низших комитетов составляли комитет данного округа; делегаты окружных комитетов составляли собрание графства, из делегатов собраний графств составлялись провинциальные директории, а уполномоченные, выбранные провинциальными директориями, собирались в Дублине в количестве 5 человек, и это собрание, называвшееся главной директорией, ведало и распоряжалось всеми делами пропаганды и подготовления открытого бунта. Имена этих 5 человек были известны лишь очень немногим лицам в организации, а приказы их передавались по нисходящим степеням — от высших комитетов к низшим.

Несмотря на сыск, на неразоблаченных шпионов (вроде Мак-Нелли), на многочисленность членов общества, эти меры все-таки сильно помогали деятельности «Объединенных ирландцев», и вице-король никак не мог обнаружить сильно им подозревавшейся связи между «Объединенными ирландцами» и дефендерами. Когда с осени 1795 г. нападения и насилия оранжистов и слившихся с ними (de facto) «предрассветных парней» усилились, отпор, данный дефендерами, систематический и самый решительный, показывал ясно, что они тоже не одни, что у них тоже есть наставники и руководители.

В 1796 г. оба лагеря уже начали открытую войну, с непрерывными столкновениями, внезапными нападениями, убийствами и поджогами. Дефендеры тоже иногда позволяли себе самые свирепые издевательства над своими жертвами и самые дикие насилия, например, над пленниками. В смысле человечности обе стороны друг друга стоили. И чем больше свирепела эта борьба, тем более в глазах «Объединенных ирландцев» и дефендеров становились серьезнее слова Вольфа Тона, что борьбы действительной, т. е. имеющей окончиться какими-нибудь положительными результатами, без французской помощи не будет. Не потому, конечно, что миллионы ирландцев бессильны перед полумиллионом англичан, а потому, что метрополия будет высылать на остров одну армию за другой, и с этими армиями инсургенты не справятся. Когда Питт отозвал вице-короля Фицвильяма, когда правительство явно покровительствовало оранжистам и закрывало глаза на все их безобразия, можно было выставить две гипотезы о мотивах английских действий: во-первых, не делает ли так правительство по необдуманности, не зная, что такая политика грозит мятежом; во-вторых, не есть ли это ряд обдуманных всесторонне политических ходов, именно чтобы вызвать мятеж? Первая гипотеза, некоторое время нравившаяся парламентской оппозиции, отпадала сама собой: не таков был Вильям Питт, один из замечательнейших политиков всей английской истории, чтобы поставлять материал для анекдотов на тему о непонимании и недальновидности; это был настоящий государственный ум, а не узенький, чиновничий, думавший только о сегодняшнем дне. Значит, оставалось второе предположение: думая сначала избегнуть грозившего восстания уступками, он вовремя для себя увидел, что эти уступки окончатся либо отделением Ирландии, либо все-таки восстанием, и решил рассечь гордиев узел: вызвать поскорее это восстание и, подавив его, окончательно скрепить владычество Англии над Ирландией. Оставался лишь один пункт, но вполне выясненный для «Объединенных ирландцев»: принял ли в расчет Вильям Питт французское нашествие? Можно было предположить, что принял и все-таки уверен в победе. Но тут уже подобное предположение не могло испугать и не пугало ирландских революционеров: война между двумя могущественнейшими державами Западной Европы могла окончиться победой одной из сторон, шансы в точности высчитать было весьма затруднительно. Близился решительный час, когда все зависело от того или иного решения французского правительства. Вольф Тон из-за границы ободрял оставшихся надеждами и примером собственной изумительной деятельности. В эту-то эпоху и выступил на помощь ему из революционных рядов другой герой ирландского восстания — лорд Фицджеральд.