Читать интересную книгу Сочинения. Том 1 - Евгений Тарле

10

Лорд Эдуард Фицджеральд, вместе с Эмметом и О’Коннором заменивший Вольфа Тона во время его отсутствия в Ирландии и очень скоро после вступления своего в активную революционную деятельность предназначенный «Объединенными ирландцами» на пост главнокомандующего в ожидаемом восстании, родился в 1763 г. Он принадлежал к одной из самых аристократических семей Великобритании, его отец и старший брат носили титул герцогов Лейнстерских. Лорд Эдуард воспитывался во Франции, где и оставался до 1779 г. Шестнадцати лет он вернулся в Англию и, согласно традициям своего круга, поступил на военную службу. Вскоре его отправили в Америку, где кипела борьба между англичанами и восставшими колонистами. Совершенно из ряду вон выходящая храбрость юноши обратила на него внимание товарищей и главнокомандующего и дала ему весьма высокое (для его лет) положение в армии. Впрочем, вместе с войной окончилась и его военная карьера. Вернувшись в Ирландию, он вскоре сделался членом дублинского парламента (нижней палаты, по выбору от местечка Эти). Потянулись скучные годы, прямо убивавшие молодого человека, полного сил и энергии, которая еще никуда не была определенно направлена, но решительно не могла идти на выслушивание парламентской болтовни. Что дублинский парламент фактически совсем бессилен и является марионеткой Вильяма Питта (хотя Питту все-таки не нравилось существование этого учреждения), лорд Фицджеральд нимало не сомневался, как и все умные политики той эпохи, а так как он был человеком не слов, но действий, натурой активной по преимуществу, то ему иногда становилось прямо невмоготу сидеть все с одними и теми же людьми и слушать одно и то же. Он даже выражал мысль, что если бы не горячо любимая мать, то он уехал бы вон из Ирландии и принял бы участие в русско-турецкой войне, все равно, на стороне ли турок, или русских. Светская жизнь его интересовала очень мало, ничего он по душе себе не находил. Но история не дала ему стать «лишним человеком». Со второй половины 1780-х годов началось усиление брожения в Ирландии; лорд Фицджеральд присмотрелся к этому явлению и нашел, что не против турок и не против русских призван он сражаться. Но эта мысль созрела в нем далеко не сразу. Он много путешествовал в конце 1780-х годов по континенту и по Америке. Его бесконечно прельщали североамериканские политические порядки, — это, впрочем, было характерной и распространенной чертой европейской молодежи накануне французской революции. Вильям Питт уже что-то учуял не совсем благонадежное в молодом человеке, когда тот вернулся из путешествия, и, несмотря на знатную и сильную родню, решил ходу ему не давать. Демократические тенденции лорда Фицджеральда все усиливались. Его потянуло в Париж, где разыгрывалась революция, приковывая к себе все больше и больше тревожное и радостное, злобное и восторженное внимание всех политических лагерей европейского общества. В 1792 г. он женился на удивительной тогдашней красавице, которую звали Памелой и считали дочерью г-жи Жанлис и герцога Орлеанского. Памела была женщиной замечательной. Это поколение, подобно почти всякому революционному поколению, выдвинуло тип женщины-революционерки, не только старавшейся делать свою работу наравне с мужчинами, но и умевшей весьма часто поддержать в нужный момент бодрость духа товарищей. Мы ошиблись бы, причислив лэди Фицджеральд без оговорок к этому типу. Она была гораздо менее полезна и гораздо более сложна. Это был тонкий ум, из тех, по-видимому, умов, которые нуждаются очень часто в знаниях, но никогда не в средствах и способностях к осмыслению познаваемого. Она охотно и легко предавалась тем или иным идейным интересам; эстетическое начало было в ней сильно, а прирожденные эстетики иногда ненавидят гнет с примесью какой-то гадливости, т. е. ненавистью, которая если не сильнее, то прочнее всякой иной. Вот почему, быть может, она так скоро увлеклась планами и идеями своего мужа.

Лорд Эдуард Фицджеральд, окончательно превратившийся в ирландского революционера в 1792–1796 гг., с 1796 г. стал весьма видной величиной среди «Объединенных ирландцев» и объявил себя безусловным сторонником французского нашествия. Французские связи его жены далеко не всегда были ему полезны. Революционное правительство косо посматривало на лэди Памелу, в жилах которой текла королевская кровь; самому лорду Фицджеральду многими приписывалось желание стать королем независимой Ирландии. На деле ни муж, ни жена ничем не обнаружили ни аристократических тенденций, ни честолюбивых наклонностей. Вокруг на лорда Фицджеральда после первых же его действий по организации военных сил общества «Объединенных ирландцев» стали смотреть как на революционную величину первого ранга. Военная опытность помогала, природные способности еще больше. Он так же фанатично предался делу ирландской революции, как и Вольф Тон, но у него было больше чисто юношеского огня и меньше дипломатической сдержанности. Он был и лицом, и душой необыкновенно молод. И не только за организаторские способности его любили и ценили: его в несколько месяцев узнал весь народ, он стал, по выражению одного своего биографа, народным идолом, а для этого нужно нечто большее, чем только взвешиваемые умом заслуги или во всяком случае нужно нечто сверх заслуг. Его личность влекла к себе, и все воспоминания о нем близко его знавших сбиваются на дифирамб. Со своим живым, впечатлительным, увлекающимся характером, неглубоким, но быстро схватывающим умом он был более национален, нежели, например, Вольф Тон, и народная душа это уловила. Главный исполнительный комитет к общему восторгу назначил его генералиссимусом инсургентов в будущем восстании, и уже к весне 1798 г. лорд Фицджеральд не то что улучшил, а создал военную организацию, до сих пор существовавшую больше на бумаге, если понимать под организацией нечто планомерное, связывавшее отдельные, готовые к бою, кружки. И он, и жена его вносят какую-то поэтическую ноту в мрачные страницы ирландской истории конца XVIII в., но лэди Фицджеральд все-таки была чужой, случайной участницей событий, а ее муж ставил на карту свою жизнь и ни о чем, кроме успеха восстания, не думал.

И муж, и жена страстно любили Францию и французов и с надеждой ждали помощи. В 1796 г. всецело торжествовала мысль Вольфа Тона: не начинать ничего, пока не высадятся французы. Отсутствие Вольфа Тона в Ирландии не пропадало для страны даром.

11

Прибыв в Филадельфию, Вольф Тон почти тотчас же вступил в непосредственные сношения с Адэ, представителем Франции в Филадельфии. Он подал Адэ докладную записку о состоянии Ирландии и о существенных интересах, которые могли бы быть извлечены французским правительством из высадки в Ирландии. Он утверждал, что ирландцы всех вероисповеданий уже объединены ненавистью против англичан и что «руки их протянуты к Франции, прося о помощи».

Этот мемуар был во французском переводе представлен французской Директории и до поры до времени был положен под сукно. У Директории на руках находилась такая масса дел огромной важности, что проекты Вольфа Тона никак не могли сразу же занять внимание директоров. Но ирландцы скоро о себе напомнили. Весной 1796 г. лорд Фицджеральд ввиду переполнения Парижа шпионами Вильяма Питта отправился не в столицу Франции к ее центральному правительству, а в Гамбург, где и имел ряд свиданий с французским посланником Рейнаром. Повторяя уверения Вольфа Тона о полной подготовленности Ирландии к восстанию в случае своевременной помощи со стороны французов, Фицджеральд добавлял, что можно рассчитывать на 10 тысяч уже готовых и вооруженных людей и на 150 тысяч вооружающихся, и таких, на участие которых в восстании можно вполне рассчитывать. При этом добавлялось, что совершенно произвольные, часто вполне бессмысленные аресты, которые позволяет себе делать английское правительство, обозлили до последней степени самых мирных людей всех классов общества и что французская армия будет встречена всеми как избавительница. Директория с тем большим вниманием отнеслась к сообщению своего гамбургского представителя, что в Париж прибыл в эту же весну 1796 г. (вернее, еще зимой, в феврале) Вольф Тон, покинувший Америку, чтобы иметь возможность лично беседовать с французскими правителями. Фанатик очутился лицом к лицу с дипломатами, неискренними, холодными, осторожными и расчетливыми. И он быстро понял, как и что ему нужно говорить им, ибо сила чувства, постоянно и исключительно управлявшего всеми его действиями, не мешала ему зрело обсуждать каждое слово. Зная, что им и без его убеждения известна весьма хорошо польза для Франции прямого нападения на Англию в ее же собственных европейских владениях, он старался изо всех сил убедить французских генералов, мнение которых для Директории имело решающее значение, что исполнение этого проекта не представит никаких особых затруднений. Ему удалось убедить их, что в английском флоте есть много ирландцев, которые в критическую минуту могут оставить английский флаг; что силы англичан разбросаны (и не могут не быть разбросаны) по враждебной им стране, где сообщения чрезвычайно плохи; что вполне мыслимо нападение даже на берега самой Англии, не только Ирландии.