Читать интересную книгу История Византийской империи. Эпоха смут - Федор Успенский

После данных объяснений становится понятным то, что принятая мера должна была лечь тяжким бременем на фемное войско. Военная служба и повинности разлагались на оставшихся на местах крестьян вследствие закона о круговой поруке, о которой речь идет во втором обвинении против Никифора. Как второе его злодеяние писатель указывает именно увеличение тягостей военной службы, т. к. с привлечением к отбыванию воинской повинности бобылей или лиц, не имевших за собой достаточных наделов, доходами с которых могли бы содержаться пешие или конные воины, обязанность вооружить и содержать такого воина возлагалась на соседей. Такая повинность, переложенная на монетную единицу, выражалась в сумме 18 ½ номисм, т. е. приблизительно от 60 до 70 р. на наши деньги. Принимая в соображение акты, касающиеся организации военно-податных участков в Византии в X в., к рассмотрению которых мы придем ниже, нужно признать, что при Никифоре I ценой в 18 ½ номисм определяются расходы по содержанию на войне пехотинца. Кроме того, следует здесь отметить, что упоминание о круговой поруке и об обязанности соседей (οµοχώροι) содержать на свой счет неимущего воина вводит нас в такую организацию военно-податных и земельных отношений, которая свойственна славянам. Наконец, в третьем и четвертом пунктах обвинений против Никифора ставятся ему в вину увеличение податей и отмена сделанных прежде послаблений. Может быть, что здесь имеются в виду специально те изъятия, которые сделаны были в последние годы Ирины, именно уменьшение таможенных пошлин с товаров, ввозимых в Дарданеллы и Босфор [425], равно как облегчение от других повинностей, а может быть, и общая мера, распространенная на землевладение, промышленность, торговлю и проч. В частности, обложение письменных актов податью в 2 кератия, напоминающее наш гербовый сбор, едва ли может быть предметом для серьезных упреков, тем более что керат составляет мелкую единицу ценностью от 15 до 20 коп. на наши деньги.

Едва ли следует придавать серьезное значение и пятому обвинению: «С первого года вступления на царство он обложил подымной податью крестьян, приписанных к богоугодным заведениям: сиропитательный дом, странноприимный, для престарелых, равно как церковных и монастырских крестьян. Кроме того, приказав взять в царское заведование наиболее доходные имущества, лежавшие на них подати возложить на оставшихся за богоугодными домами крестьян, так что податные сборы возросли вдвое, а хозяйства и усадьбы уменьшились». Оценка этой меры Никифора зависит, конечно, от общего взгляда на привилегии, какими пользовались монастырские и богоугодные учреждения, равно как от свойства самой подати, называемой подымной. Нет нужды доказывать ту мысль, что в интересах государства привилегии в пользу одного класса или учреждения должны уравновешиваться услугами, приносимыми государству. Что же касается характера подымной подати, в этом отношении определенного заключения еще не установлено. По одним мнениям, она соответствует поголовной подати. По другим же — представляет особый ряд обложения. Не может быть сомнения, что это подать с дыма или с огня; есть данные для определения величины этой подати — от 40 до 50 к. на наши деньги. Отяготительность ее основывалась не на величине, а на тех обстоятельствах, на которые указано у писателя, т. е. на том, что подать собиралась не с действительного числа дымов, а с фиктивного, вследствие чего она могла возрастать соразмерно с уменьшением населения в данной местности [426]. В нашем случае тяжесть этой подати основывалась на том, что Никифор обратил некоторые имения в царское заведование или попечение. Куратория, как обозначен этот род заведования, обозначает обращение той или другой недвижимости на потребности царского хозяйства. Вместе с этим экономическое и административное распоряжение данным имуществом поступало в особое учреждение, зависящее от дворцового ведомства. Таким образом, и эта мера, как бы она ни была обременительна, не составляет чего-либо исключительного, напротив, была применяема и в других государствах и держалась до новейших времен. Значение ее получает объяснение в связи с некоторыми мерами, принятыми Никифором против монастырских привилегий.

Пропуская затем совершенно не имеющие значения обвинения в мероприятиях против искателей кладов и в обложении податями живого товара — рабов, если они были куплены в Кикладских островах, переходим к девятой и десятой вине Никифора, которые изложены следующим образом: «Он принудил приморских жителей, занимающихся мореплаванием, преимущественно малоазиатских обитателей, никогда не живших земледелием, покупать присвоенные им себе земельные участки». В особенности следует отметить десятую вину: «Собрав более значительных торговых людей Константинополя, он возложил на них обязательство взять двенадцать литр золота с выплатой процентов по четыре керата на номисму и с несением обычных торговых пошлин».

Оба приведенные акта, если только они проведены были чрез законодательство, представляли бы весьма большой интерес, но в том виде, как они изложены у Феофана, возбуждают некоторые сомнения. Если император стремился к поощрению торговли, то странно было бы отвлекать мореплавателей к занятиям земледелием. Некоторый свет бросает на этот вопрос система военной морской службы, основанная на землевладении. Как служба на коне, так морская служба и пешая построены были в Византии на системе владения земельной собственностью. Доселе принято было думать, что окончательная организация военной службы на системе землевладения относится к X в. и вообще принадлежит царям Македонской династии. Если только мы правильно понимаем место Феофана, девятая вина Никифора именно и заключается в первом опыте обязательной приписки к земельному участку тех лиц, которые должны нести военно-морскую службу.

Наконец, что касается десятой вины, она представляет весьма любопытную финансовую операцию, заключенную на выгодных условиях для той и другой стороны. В данном случае нужно подразумевать на одной стороне казну, на другой — торговых людей столицы. Государство делает ссуду в 12 литр золотом за проценты в четыре керата с номисмы. Принимая в соображение, что золотая литра составляла 72 номисмы или перпера, а в каждой номисме следует полагать от 4 до 5 р. на наши деньги, мы можем принять, что данная в ссуду сумма достигает 20 тыс. р. и что процент в четыре керата на номисму составит 6–70 коп. на 4 р. или ок. 16 процентов на 100. Легко понять, что это составляло бы даже в наше время далеко не чрезвычайно высокий рост, а в начале IX в. нечасто можно было найти ростовщика, который бы согласился дать ссуду за 16 %. Как же понять упрек, посылаемый царю Никифору за эту финансовую сделку с константинопольскими купцами? Весьма вероятно, что имелась какая-либо государственная надобность, для удовлетворения которой Никифор обратился к общественной предприимчивости. В этом отношении можно присоединиться к мнению профессора Ламброса, который говорит: этим распоряжением имелось в виду вызвать содействие к постройке больших судов, которыми можно было бы воспользоваться в случае необходимости и для военных целей [427]. К подобным мерам и в другое время византийское правительство прибегало для постройки торгового флота, который служит и для военных целей, пока при Василии Македонянине не был организован государственный военный флот.

Из предыдущего можно вывести заключение, до какой степени пристрастна оценка деятельности Никифора у того писателя, по сообщениям которого мы должны писать его историю. В особенности в той области, которая касается церковной политики или, еще ближе, системы иконопочитания — наш источник отличается крайней односторонностью и пристрастием. Никифор не принадлежал к приверженцам иконопочитателей и не разделял взглядов царицы Ирины на положение Церкви и духовенства в государстве, но следует отдать ему ту справедливость, что в этом отношении он поступал довольно осторожно. Со смертию патриарха Тарасия в 806 г. и с избранием в патриаршее достоинство Никифора, бывшего до того на государственной службе в должности секретаря (асикрит) и возведенного в высший церковный сан из светского звания, определенно выступает на сцену церковная политика. Здесь нам предстоит говорить о столкновении царя с игуменом Студийского монастыря, знаменитым в церковной истории Феодором Студитом.

Еще до решения вопроса об избрании нового патриарха царь обратился с запросом по этому делу к игумену Феодору и дяде его, старцу Платону. В ответе на царское приглашение высказаться о кандидате на патриаршество Феодор, между прочим, выразил следующую мысль по общему вопросу об отношении светской власти к духовной: «Бог даровал христианам два дара — священство и царство, ими устрояется земное и небесное. Если хотите доставить вашему царству величайшие блага, то да получит Церковь себе представителя, равного вашей царской доблести» [428]. По всей вероятности, царю был достаточно понятен намек, что Церковь нуждается, с точки зрения студийского игумена, в большей самостоятельности и независимости от светской власти, но он едва ли мог разделять это мнение. Во всяком случае, при избрании патриарха восторжествовала воля царя, и выбор остановился на асикрите Никифоре, который в Пасху 12 апреля возведен в патриархи вопреки желанию Платона и Феодора, не одобрявших хиротонии нового патриарха и замышлявших из-за этого схизму [429]. Так резко выраженное положение игумена Феодора против царской воли побуждает нас остановить внимание на этом церковном деятеле и ознакомиться с его ролью. Уже и то обстоятельство, что в самой почти середине иконоборческого периода мог образоваться такой крупный характер с определенным православием церковным направлением и высоким богословским образованием, составляет такое любопытное явление, мимо которого нельзя пройти историку.