У ш а к о в. Тебе все прискорбно. На какую высоту вознесла тебя государыня, а ты все со своими недовольствиями. Всем в письме порицание сделал, кроме себя.
В о л ы н с к и й. Писал от горячести своей и высокоумия, а ныне усмотрел в том свое вранье.
У ш а к о в. То-то - высокоумия! Неблагодарно себя держишь. И неоткровенно. Книгу Юста Липсия читал?
В о л ы н с к и й. Читал.
У ш а к о в. Что в женское правление никогда в державе порядка не бывает, - говорил?
В о л ы н с к и й. Нет.
У ш а к о в. Говорил.
В о л ы н с к и й. Я больше читал книгу "Политического счастия ковач".
Р у м я н ц е в. Эта книга всем известна. Нет, ты Юста Липсия читал и неподобающие всякие намеки делал. А девицу Варвару Дмитриеву чему учил?
В о л ы н с к и й. Никаких я девиц не знаю!
У ш а к о в. Варвару Дмитриеву, камеристку принцессы Анны Леопольдовны, учил интриговать против герцога Курляндского. Всех-то ты учишь! А говорил ты такие слова, что "собаке лучше житье, нежели нам!"?
В о л ы н с к и й. Почем я помню, какие слова я когда говорил!
У ш а к о в. Вот твоя благодарность за все милости!
В о л ы н с к и й. Может, и говорил, сравнивая свою юдоль с житием графа Остермана.
У ш а к о в. Опять Остерман! Сократи ненависть свою. А из Провиантской и Комиссариатской части какие суммы себе присвоил в турецкую войну? А из Конюшенного ведомства?
В о л ы н с к и й. Прошу милости: хоть я и под арестом, дозволить мне иметь при себе лекаря и священника.
Члены комиссии шепчутся.
Р у м я н ц е в. Лекаря, пожалуй. А священника тебе на что? Исповедаться в грехах желаешь?
В о л ы н с к и й. Для раздачи милостыни бедным.
У ш а к о в. Милостыню раздавать можешь через караульного офицера. Господа, пропозиции по приговору!
В о л ы н с к и й (на коленях). Виноват - во всем! Каюсь - во всем! Прошу милости вашей! Тоже ведь деток имеете. Умирать-то все будем. Ежели ее величество меня помилует - преданность свою всей остальной жизнью докажу.
12
Та же комната. Ночь. В о л ы н с к и й спит на полу на рогожах. Глубина сцены воспроизводит знаменитую картину Сурикова "Меншиков в Березове": черная изба, свеча на столе, у стола - М е н ш и к о в и его дочь М а р ь я.
Волынский просыпается и, шаркая босыми ногами, распоясанный, взлохмаченный, идет в глубину сцены.
В о л ы н с к и й. Здоров, Александр Данилыч! Проститься пришел.
М е н ш и к о в. И ты, брат! И что такое, Артемий Петрович, что так мы все солоно кончаем? Начинаем хорошо, а кончаем вишь как.
В о л ы н с к и й. Ты себя, Александр Данилыч, со мной не равняй. Ты в Березове в ссылке своей смертью помер.
М е н ш и к о в. Вот ты говоришь - в ссылке своей смертью помер. А что это значит? Та же мука, что твоя, только на множество дней поделенная.
В о л ы н с к и й. Все же: без страданий телесных.
М е н ш и к о в. Телесных... А колокольчик зазвенел на дороге покуда звенит, ты уже все страдания принял, думая: вот по твою душу прикатили - пытать, казнить...
В о л ы н с к и й. Колокольчик тот мог быть и к помилованию.
М е н ш и к о в. К помилованию! Так вот Ванька Долгорукий все помилования ждал, колокольчика слушал. Дождался. Прозвонил ему колокольчик. Уже в какой глухомани, в какой нищете жил человек - нет, и к этой жизни приревновал кто-то; не поленились в ту глухомань за ним послать, заарканить, запытать, четвертовать... Дождался Ванька колокольчика... И ты, Артемий Петрович, тоже к этому руку приложил.
В о л ы н с к и й. Ванька был преступник государственный! А меня... Нет! Не может быть! Как вора, на плахе, на народе... О! Не посмеет Бирон!
М е н ш и к о в. Все посмеет, как и ты, Петрович, смел.
В о л ы н с к и й. Ивановна не посмеет.
М е н ш и к о в. Посмеет и Ивановна. Долгоруких посмела, а тебя почему не посмеет? Гвардией заслонясь, кому хошь головы рубай безопасно.
Появляется царь П е т р В е л и к и й.
П е т р. Ну, Артемка, допрыгался? Я тебя упреждал, что допрыгаешься?
В о л ы н с к и й. Так ведь, ваше величество...
П е т р. Еще когда упреждал: когда ты в Астрахани, сукин сын, вздумал семь шкур с инородцев драть. Уже и тогда чесались руки башку твою дурацкую тебе оттяпать. И после, когда ты с Вилькой Монсом компанию водил. Давненько по тебе топор плачет.
13
В Петербурге. Окрестности Сытного рынка, где совершена была казнь над Волынским и его товарищами.
Народ валит с рынка. Бредет Т р е д ь я к о в с к и й.
В н а р о д е. Мать честная, ну и страхота!
- Как он ее, голову-то, за волосы, да кажет. А из шеи кровь вот такой струей!
- Не дай бог!
- Я все ждал: вот сейчас прискачет гонец, объявит помилование.
- Да нешто так бывает?
- В старину, говорят, бывало!
- Как же! Помилуют они! Держи карман!
Т р е д ь я к о в с к и й. Нет. О боже правый, нет и нет. Лучше век быть гонимым и омерзаемым, и оды слагать на бракосочетание шутов, нежели жить и кончать, как живут и кончают они. О, подальше, молю тебя, боже, от сих свирепых и кровавых, что столь ужасно друг друга истязают и губят. О, пусть умру в тишине, и Марфа Петровна исхлопочет в Академии малую толику на нищенское мое погребение, и в приходской церкви отпоют меня и успокоюсь смиренно в безымянной могиле, и не надобно мне, о боже мой, ни власти, ни богатства, ни палат каменных, только от их адской участи избави, боже. И упокой, милосердный, душу убиенного раба твоего Артемия, и отпусти ему грехи его, а я, ты видишь, зла и капли в сердце моем на него не держу, и за все его немилосердие ко мне одного хочу - да будет ему земля пухом...
В н а р о д е. А большой был боярин!
- Перед палачом, брат, ни больших нет, ни малых.
- Ежели с боярами так, то с нашим братом и подавно!
- И подавно!
Звонит похоронный колокол.
Т р е д ь я к о в с к и й. Господи, господи, упокой душу раба твоего Артемия... Господи, господи, спаси меня грешного... Спаси от вражды, от клеветы, от сих кровожаждущих, свирепствующих, друг друга и людей губящих бессмысленно... Господи, оставь мне смиренный мой удел, бедные рифмы мои мне оставь и труды мои в поисках слова, да ночное светило в окне моем, да заботу Марфиньки моей, а больше ничего мне, ни о чем не прошу. Ибо каков ни есть мой удел, но настолько же ихний - страшнее, господи! Только одной заботой исполнены их дни - как бы ненависть свою утолить, и ни одного-то меж ними нет счастливого. Упокой, господи, душу раба твоего Артемия...
К о н е ц
1968
СВАДЬБА КАК СВАДЬБА
Пьеса в двух действиях
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Н е в е с т а.
Ж е н и х.
М а т ь Н е в е с т ы.
О т е ц Н е в е с т ы.
Т е т я К а п и т о л и н а, тетка Невесты.
Р и т а, ее дочь, двоюродная сестра Невесты.
Э д ь к а, Ритин молодой человек.
Т е т я А р и а д н а, другая тетка Невесты.
Д я д я В а с я, дядя Невесты.
Д е д у ш к а Ж е н и х а.
Б а б у ш к а Ж е н и х а.
М е т р д о т е л ь р е с т о р а н а.
С и м а }
Ж е н я } официантки.
З а в с е г д а т а й р е с т о р а н а.
С т а р ы й м у з ы к а н т.
П е р в ы й м о л о д о й м у з ы к а н т.
В т о р о й м о л о д о й м у з ы к а н т.
Г о с т и н а с в а д ь б е, главным образом молодые, и чем больше, тем лучше.
С о т р у д н и ц а з а г с а.
С в и д е т е л ь Ж е н и х а.
С в и д е т е л ь н и ц а Н е в е с т ы.
П р и я т е л ь Ж е н и х а.
Б а б у ш к и н П а п а.
К р а с а в е ц, на которого заглядывается Бабушка.
П р о д а в щ и ц а ц в е т о в.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
На сцене нет единой декорации, но предусмотрены площадки для представления событий, происходящих в разное время в разных местах. Есть на сцене и балкон того дома, где поселятся молодожены, и комната, где праздновали свою свадьбу родители Невесты, и домик, где была свадьба Дедушки и Бабушки, и часть улицы перед входом в ресторан: на улице лотки с разными товарами, в том числе с цветами, и автобусная остановка. На остановке две очереди, одна к задней дверце автобуса, другая, состоящая из стариков и женщин с грудными младенцами, - к передней дверце. Есть и часть другой улицы, по которой пройдет Жених, направляясь в загс. Улицы должны быть конкретные, реальные, чтобы зритель их узнавал. Скажем, для Ленинграда это может быть часть Невского и часть Садовой.
Центральное место на сцене занимает зал большого ресторана. Справа в зале - выход на лестницу, ведущую в гардероб и на улицу, слева - эстрада для музыкантов. В открытых окнах голубой весенний вечер.
1
Зал ресторана. Музыка. Под музыку официанты и официантки, руководимые Метрдотелем, сдвигают стоящие вдоль зала столики и составляют из них один длинный пиршественный стол. Расставляют лампы, посуду, вазы с фруктами и цветами, ведерки с бутылками шампанского. Развешивают картонные таблички: "Этот зал занят", "Вход только для гостей".